«Вечный зов» с дивертисментом
9 ноября 2010 | Газета «Кузбасс»
«Одна абсолютно счастливая деревня». Этюды по мотивам повести Бориса Вахтина в одном действии. Спектакль Кемеровского театра драмы и комедии для детей и молодежи. Постановка Ирины Латынниковой. В ролях Елена Миллер, Сергей Синицын, Нина Рогова, Александр Акимов и др.
Спектакль этот Ирина Латынникова впервые поставила на своем выпускном курсе актерского отделения Кемеровского госуниверситета культуры и искусств, а теперь перенесла в возглавляемый ею театр. Соответственно и занят в спектакле весь курс – 16 человек. При этом играется спектакль на малой сцене, где всего-то три ряда стульев, так что создается отчетливое впечатление: участников здесь больше, чем зрителей.
Борис Вахтин (1930–1981) – сын трижды лауреата Сталинской премии писательницы Веры Пановой и журналиста Бориса Вахтина, погибшего в 1935 году в сталинских лагерях. С одной стороны, он был вполне благополучным филологом-китаистом, заведовал дальневосточным кабинетом в академическом институте и секцией переводчиков-востоковедов в Союзе писателей. С другой – был одним из лидеров ленинградского литературного андеграунда времен Бродского и Довлатова, печатался на Западе, участвовал в альманахе «Метрополь» и т. п. С третьей – писал сценарии для советского кино, в том числе экранизации романов своей матери, вел передачи на ТВ. Причем три эти линии в его творчестве никак не пересекались; разве что ему как востоковеду не дали защитить докторскую диссертацию – ну так при советской власти это были понятные правила игры: или докторскую защищай, или Бродского, Синявского и Даниэля, а смешивать два этих ремесла… Вот Вахтин и не смешивал.
«Одна абсолютно счастливая деревня» — самая известная повесть Вахтина. В основном потому, что в 2000 году Петр Фоменко поставил по ней знаменитый спектакль в своем театре. Между тем эта проза интересна сама по себе. По жанру это сельская идиллическая утопия, почти пастораль. Изображается здесь русская деревня накануне и во время войны, однако ничего общего с деревенской прозой 1960–1970-х повесть не имеет. Действие попахивает сюрреализмом, с живыми пейзанами разговаривают мертвец, пугало, колодец и т. д. Причем разговоры эти, с бесчисленными повторами, выдержаны почти в обэриутском духе. Традиция эта в Питере никогда не прерывалась, в поколении Вахтина ее поддерживали Виктор Голявкин и Владимир Уфлянд, а также Жванецкий ленинградского периода, времен знаменитого диалога про раков («Те вчера, по пять, были ну очень большие…»).
«Абсолютно счастливая деревня» талантливо обнажает обыденный абсурд русской жизни – этого абсурда, кстати сказать, немало и в нашем фольклоре, например, в народном театре или в частушках. В этом смысле повесть Вахтина несколько напоминает поэмы Заболоцкого «Торжество земледелия» и «Безумный волк».
Здесь природа вся лежала
В страшно диком беспорядке –
Кой-где дерево стояло,
Там реки струилась прядка,
Тут стояли две-три хаты
Над безумным ручейком…
Идет медведь продолговатый
Как-то поздно вечерком.
В то же время повесть Вахтина устроена как трагедия: герои повинуются долгу, судьбы их перемалывает рок, но эпическое дыхание традиции покрывает и одушевляет всё, оттого-то здесь разговаривают колодцы и пугала.
Спектакль Ирины Латынниковой (учитывая, что играют сплошь дебютанты) имеет некоторые отчетливые достоинства. Исполнители главных ролей красивы и молоды. Речи звучат не фальшиво, хотя и несколько монотонно. Сценическое оформление отличается уместным минимализмом – домотканые полотнища да палки-копалки. Слово «хореография» не будем поминать всуе, но и в нынешнем виде, если добиться большей синхронности, массовые сцены могут быть очень эффектными: не то физкультурные парады, не то египетские рельефы. Музыкальное оформление немножко заунывно, но в общем создает вполне достаточный эпический простор.
Главная моя претензия к этому спектаклю сводится к тому, что из всего богатства смыслов повести Вахтина постановщица вычитала единственную линию – мелодраматическую. Причем она это проделывает не в первый раз. Примерно то же самое публика могла видеть в недавних инсценировках повести Валентина Распутина «Живи и помни» и рассказа Андрея Платонова «Возвращение».
Получилась своеобразная трилогия про Любовь и Войну. Серия первая: мужчина должен идти на войну, но остается с женщиной. Серия вторая: мужчина идет на войну и возвращается к женщине. Серия третья: мужчина идет на войну и не возвращается. Всякий раз режиссер вычитывает общее, а не особенное. Оно, конечно, последовательно, но в рассуждении драматургическом неплодотворно. Все равно, что считать, что в музыке (будь то симфония, опера или джазовая пьеса) главное – это мелодия, которую можно напевать.
Главный же парадокс состоит в том, что режиссер Латынникова всегда тяготела к литературному театру; к прозе или эпосу она обращается едва ли не чаще, чем собственно к драматургии, особенно если учесть ее многочисленные постановки в филармоническом театре «Слово». И главным достоинством этих постановок было именно тонкое понимание и прочтение словесности.
Юрий ЮДИН.
Фото
Федора Баранова.