Областная газета
Творчество «русского аргентинца» Феликса Рощупкина
ОТ РЕДАКЦИИ: Стихи Феликса Рощупкина (Аргентина) о Родине – Прокопьевске, Кузбассе, России
«Кузбасс» печатает лишь малую часть стихов русского аргентинца, пишущего их всю жизнь. Напомним, Феликс родился в России, в семье военного и учительницы, отец погиб, когда сыну было полгода. Рос в Прокопьевске, окончил прокопьевскую школу N2, физматшколу при НГУ в Академгородке (Новосибирск), мединститут. В 1990-е в свои 40 лет доктор Рощупкин отправился – судовым врачом – в рейс через Атлантический океан. И, вместе с экипажем пережив ЧП, вынужден был выживать, остаться в Аргентине. Со временем смог вызвать из России жену и детей в Аргентину, снова работать врачом – уже аргентинским… Сейчас ему 65 лет. На прошлый юбилей семья сделала ему подарок – издала в Буэнос-Айресе книгу стихов Феликса Рощупкина. Среди стихов Рощупкина – много, связанных с его малой родиной. В них – незабываемое время детства и привет любимой родине.
1.
Вынес его, как с боя, из огня…
Был продан с кораблём МОЙ красный флаг!…
Под ним сражалась вся моя родня!
Жизни отняв, он не давал нам благ,
Но, присягнув на верность, шли на смерть,
И эти жертвы в кумаче его,
И пусть земная покачнётся твердь
Я помню всех, весь строй до одного!…
И надругаться и топтать мой флаг
Не дам, как наших женщин оскорблять!
Зубы скрипят, сжимается кулак
Желающим плевать и очернять,
В нём и моя есть тоненькая нить,
И не позволю память осквернить!
2.
Аргентинская прощальная
Русских песен не слышно в округе,
За баян не возьмётся никто.
Тёмный вечер, как милой подруге,
Летних сумерек бросил платок
На поникшие плечи гортензий,
На капризную синь виолет…
С неба скошенный месяца вензель
Щерит рот в отворённом окне.
Жаль, на тихой воде не заплещет
«Золотою лягушкой» луна,
От умелой руки не трепещет
Семиструнной гитары струна.
Старины не расскажут преданья —
Просто нет у страны старины!
Утоплю память прошлых свиданий
В мутных водах реки Параны!
Здесь в чужой мне стране – Аргентине
На прощанье не выйдет никто!
Корабля просолённую спину
Кроет сумерек мокрых пальто!
Наконец! Словно в цирке по кругу,
Как коней выгоняют — гуртом!
Конюх туже подтянет подпругу,
А наездник отходит кнутом!
Русских песен не слышно в округе.
Ловить рыбу не вышел никто!
Был обманут, оболган, поруган
В Аргентине Рыбак… А за что!?…
Здесь тебя обобрали, Россия!
Как сирень обломали в цвету!
Неба лоскутов ситцево-синих
Не хватает прикрыть наготу!…
Стисни зубы в кровавые дёсны!…
Зажурчит соловьиная трель!
Вновь окрасит российские вёсны
Отболевших кустов акварель!…
—
(05.03.1994. Буэнос- Айрес.«Пролетарская Революция»)
3.
Улице
Немало улиц исходил,
И авениды, и проспекты,
Бульвары, площади, бродил,
У каждой есть свои приметы.
Здесь знаменитый особняк,
Там мостик, мраморная бровка,
А я душой сейчас обнял,
Тебя, Вторая Соловьёвка!
Канавы, уличная грязь,
Скрип деревянных тротуаров,
Ты, прерываясь и змеясь
Среди обвалов и пожаров,
Меня вводила в этот мир,
Будила петушиным криком,
Печная копоть и эфир,
Мечты на грязной и безликой.
Но ты мила тем, что ты есть,
Что я ходил тобой подростком,
Не знал про зло, измены, лесть,
Что трудно выплыть, падать жёстко.
Быть может, были соловьи,
Не слышал. Снегири, синицы,
Скворцы и голуби твои,
Нет-нет, а щебет их приснится.
За ставнями моё окно,
Живая мама, молодая,
В печи вой вьюги перед сном,
И клён печально опадает.
И белых бантов вертолёт
Над головой смешной девчушки,
И первых грёз ночной полёт,
И воды грязные Абушки.
Всё помню: дом и огород,
Для чистого белья верёвку.
Ранеток кислых полный рот,
Мою – Вторую Соловьёвку!
4.
Обвалы. Моим друзьям из Прокопьевска
Дрожали мокрые в трусах,
Прилипших складками сатина,
Сбросив рубашек паруса,
Штаны на вытоптанной глине.
Рябила мутная вода,
И трудно выдумать грязнее,
Коль мелких капель борода,
Потёком высохнув, бледнеет.
Но нужно тело искупать,
Куная в воду в сладкой дрожи,
Пустив мурашками по коже.
И запрещала, хоть не строже
Других была, родная мать.
Кто нас впервые уводил
В обвалы? Детство не догонишь.
Мать говорила мне: « Утонешь —
Смотри, домой не приходи!»
Мой сверстник иногда тонул,
Но было воздуха нам мало,
И брали волю на обвалах,
Как прежде деды на Дону!
Пекли картошку на кострах,
Играли в карты, зоску, чику,
Дрались, выветривая страх,
Взяв в руки меч, щит, саблю, пику
И деревянные мечи,
Стуча по крышкам от кастрюлек.
Учили нас не для бирюлек,
Каля, как в пламени печи!
Бросали на Даманском в бой,
Для шахты подрастали дети,
В Афгане, под землёй в забой
Нас гнали будто на убой,
Скомкав бумагою в клозете!
Но мы гордились, и всерьёз,
Той кровью выступившей ало,
От боли не пуская слёз,
И если спрашивали, вскользь
Цедили : «Дрáлись…на обвáлах!».
Видно ссылали неспроста
Отцы народов и тираны
Дедов, отцов в Сибирь, в бураны.
Мы пеплом посыпали раны
И салом мазали уста!
5.
Мой сверстник
На льдине с корявым шестом,
Беда – если ноги промочишь,
Мать высечет. Ходишь до ночи
«На босу» — носки над костром.
И, что в том Обвале воды,
Но был абордаж и пираты,
Нахимов и пушек раскаты,
И сабельных шрамов следы!
Рифлёный шахтовый сапог
С заплатой от старшего брата,
Как ни был высок, не помог —
Набрал воды выше заплаты.
Кто бродит по лужам сейчас,
И на абордаж скользкой льдиной
Идёт, скрыв повязкою глаз
С издевкой Ходжи Насреддина?
И кто из рогатки в прицел
Сосулек сечёт сталактиты,
И трубку вливает в свинце
Для выстрела, рвёт аммонитом,
Трясёт землю, вырвав пласты,
Сжигает их в пламени домны?
Погиб молодым, холостым,
Задавленный глыбой стотонной.
Мой сверстник! Он в мокрых штанах
И с хлюпом воды до лодыжек,
На горке в намёрзших пимах,
В Обвалах коварных на лыжах!
Он подвига жаждал, искал,
Мечтал вынести из пожара,
Дать воду горячим пескам!
И в бане кричал: «Поддай пару!».
- Академгородок
Облепиховый рай, Золотая Долина,
Вас приносит мне чудо мальчишеских снов,
В ярко-желтой листве багровеет калина,
И смеётся в бородку седой Ляпунов.
Но не вижу себя в ярко снящихся тенях,
Только жесты друзей и любимой лицо,
Я во сне никогда не стоял на коленях,
Примеряя к руке золотое кольцо.
А сегодня стоял под сыпучей осиной,
Веял с моря осенний, живой холодок…
Где же только меня сорок лет ни носило
Через сотни границ, Академгородок!
Если осень в душе, разве мне до весны,
Это чувствует ночь, это чувствуют сны.
- Там нечего сегодня обнимать
Там нечего сегодня обнимать
На пустыре, как на пожухлой ниве.
Наш дом, где нас ждала когда-то мать,
Чернел квадрат фундамента в крапиве.
Тут уцелела яблонька, здесь пень
От ёлки, что высаживал когда-то,
А этот куст надломленный – сирень,
Цветущий в мае под грозы раскаты.
Это же место и в скрещенье звёзд
Взгляд устремляя, как рыбак поклёвку,
Ждёшь, когда птицы вылетят из гнёзд,
Чтобы воспеть Вторую Соловьёвку!
В руинах пустырей, в обвалах ям
Давно нет места певчим соловьям.
- Плач метели
Плач метели в предутренней стуже,
Печь гудит, топишь – будет тепло.
В вологодском кипении кружев
Тонким льдом забелело окно.
Дверь открой по-сибирски вовнутрь —
А сугроб в твой мальчишеский рост —
Семён-плотник был ловок и мудр,
С виду пьян и прокурен, и прост.
И очистив дорожку к сараю,
Первым делом приносишь угля.
Эту память до сих… не стираю,
В снах оставив и в фото впригляд.
С вьюгой дружба трудны и соседство,
Снега вволю, метель – моё детство!
Чистугаш
Я вспомнил, как в тайге журчал ручей,
И, как усы, трава в нём колыхалась,
Как пахло льдом, искрился вьюн в луче,
И на закате отражалась алость
Окрашенных малиновым небес,
А в полдень облака и синь бездонна,
Поляны в огоньках, июньский лес,
И глыба льда в овраге многотонна.
Дай, Бог, к июлю растопить её,
А нам на радость этот холодильник!
Я – нынешний — с тем — маленьким вдвоём
Пил квас со льда – как по зубам напильник!
Там был «Юнстрой» и школьный домик наш,
Там было детство, счастье, Чистугаш!
- Отец
Завидовал всем, у кого отец,
Пусть инвалид, но шёл домой под вечер,
И сверстника, подняв, сажал на плечи,
Я будто слышал ладный стук сердец.
Казалось мне, что можно заменить,
Занять другим в душе моей пространство,
Искал и ждал с завидным постоянством
На лавке под акацией в тени…
И сердце билось радостно-тревожно,
Когда другой меня на руки брал,
И, может быть, как с куклою играл,
И понял я — дождаться невозможно,
Ты не придёшь, и фото – всё, что есть!
А боли и обид… не перечесть.
- Мама
Пауком проползли кружева
Снизу вверх, от краёв к середине,
Стихла вьюга, всю ночь бушевав.
Наморозив на окнах по льдине.
Если маленький палец прижать,
Подержать, то в протаявшем видно
Снег, готовый лыжнёй пробежать,
Но не пустят, простужен, обидно!
Сколько раз болен был, грипповал,
Швыркал носом и кашлял до лая,
И сквозь дрёму родимый овал
Появлялся, беду застилая…
Было чувство, что в маленький куб
Кто-то хочет засунуть, трамбуя,
Влагу сняв и дыхание с губ —
Ощущение, будто в гробу я!
И всегда был горчичник и чай,
И с анисом микстура от кашля.
И, описавшись если, кричал,
Брала на руки… Было не страшно.
Есть спасенье для маленьких душ,
Может вырвать у смертушки самой!
Помоги, отведи, не нарушь
Прежней связи, умершая Мама!
13.
Вторая школа
Школа, твой двор, гараж и мастерские,
И наш пришкольный садик-огород
Припомню, отложив дела мирские,
Дав резкий с торможеньем поворот,
Пройду по коридорам, кабинетам,
За парты рассажу учителей.
Иных уж нет, тех, кто далёк, «инетом»
Хочу взбодрить и сделать веселей.
Знайте, друзья, не только я вас помню,
Пестрят экраны густо без чернил,
И в этот день друг друга каждый обнял
И об ушедших слёзы проронил.
Школа, с тобой без лжи и не хитря,
Я в первый день любого сентября!
- Веники
Поспешу до сумерек,
До холодных рос,
На опушке ждут меня
Семеро берёз,
Лопухи-репейники,
Чага, девясил,
Заготовлю веники,
Сколько хватит сил.
Вечерами зимними
В лёгкий пар войду,
И не помня имени,
Веником пройду
По рубцам и ссадинам,
По больной душе.
Баня мне от прадеда,
По углам замшев;
Пусть пылает каменка,
Ухнет гулко пар,
В доме в синих ставенках
Веников сто пар.
Чердак
Чердак, паутина, окно,
Рассвет. Запах лука и пыли,
В сознанье кристаллами встыли
И тают кроваво из снов.
То тайное царство мечты,
Далёкого завтра, надежды
И мыслей прозрачно-безгрешных,
И снежный пушок чистоты.
Берёзовых веников ряд,
И старая обувь, и книги,
И санки, и лыжи из Риги —
Мой первый спортивный снаряд,
И счастье, и слёзы обиды,
За чтеньем сухая еда,
Сон Гамлета, марш из «Аиды»,
Мой штаб, моя тайна – чердак.
- Мороз
Крепчал мороз, над книгой разум креп,
Чай и духóвка, греющая спину,
Натёртый чесноком ноздристый хлеб,
Уголь в печи, напомнили картину.
Вот так учился и не только я,
Под вой трубы и стоны поддувáла,
С экрана врал Хрущёв и Микоян,
Смеялся вслед «Паяц» Леонкавáлло
И Отс Георг, и Трошин, и Кобзон
Про Кубу пел с любовью, бородато,
Ландау, Лившиц ловили ню-мезон,
До сверхчастицы расщепляя атом!
Мой разум креп, пока мороз крепчал,
В конце концов, в начале всех начал.
17.
В эту ночь не раз вздыхал стихами,
Но бумага не приемлет лжи,
И душа, проснувшись с петухами,
Вырвалась, попробуй удержи.
Воспарила в колокольном звоне,
Не коснувшись чалых, росных троп,
Вдаль от ухищрений и зловоний,
В ландыши, багульник и укроп,
В свежий огуречный дух окрошки,
В ровный бег прозрачного ручья,
На язык в ржаную сладость крошки,
С солнечною радостью луча!..
Так в снегу купается снегирь…
Мне приснились детство и Сибирь…
18.
Опять, как много лет назад,
Диктует в скрип рессор автобус,
Над морем молнией гроза
Соединяет с небом глобус,
В грохоте грома слышен крик
Шумом взбешённого Нептýна,
Трезубец поднял вверх старик,
Вскипела тихая лагуна!
А мой автобус «тырь-да-пырь»,
То светофор, то станет в пробке,
Дождём уже прибило пыль,
И речка потекла у бровки,
А память продолжает поиск…
Мороз, февральский снег, Прокопьевск…
19.
Из миллиона стоптанных сапог,
Дай мою пару кирзовых, разбитых;
Дорог и троп немереный клубок
И черпать воду — решето и сито.
Есть в памяти скамейка у крыльца,
И ставни голубые под болтами,
Ночного мотылька искрит пыльца,
Визжат ворота битыми котами;
Хрустит малина косточкой во рту,
Такой же хрусткой помню землянику;
Склоню ведро с водою к решету,
И вырвусь в небо с журавлиным криком.
Из миллиона пройденных дорог
Только одну мою пройти я смог…
20.
В младенчестве, как всякий сирота,
Искал отца среди мужчин прохожих,
Пусть даже с фотографией не схожих,
Не знал я, что мужская красота,
Совсем не в росте, качестве бостона,
Не в шляпе, туфлях, галстуке, кашне,
Не в басе, как в элегии Масне,
Не в теноре, не в стоне баритона…
Я вздрагивал, уставившись в экран,
Когда на «МАЗе» за рулём Урбанский
Махал рукой, в фуражке капитанской
Черкасов умирал от свежих ран.
И у картин, каждый «Девятый вал»
Я смерть твою, Отец, переживал…
21.
В истории России много дней
Трагичных, страшных, глупых, безысходных,
Кованых блох, некормленых коней,
Вещей в избытке, никому негодных
И шапкозакидательных доктрин,
Стратегов беспощадных и жестоких,
Столов богатых и пустых витрин,
Великих рек, загаженных в истоке.
Но ЭТОТ день в любой семье, как грань –
Жизнь до войны и жизнь после Победы!
В десятки миллионов жизней дань,
И в семьях павших слёзы, голод, беды!
Для городов, станиц и деревень –
День траура – ЭТОТ июньский день!
Нет-нет, да вспоминаю города,
Где жил, бродил, влюблялся, рушил, строил,
И снегирей, и лебедей в прудах,
Лишь только пробивалась борода,
Но где уже гудели мысли роем…
Где в кумачах рвал тишину оркестр,
И таял снег, помойки обнажая,
Где не хватало туфель для невест,
Где спешно заменили звёзды крест,
И диктор врал о чудо-урожаях…
Но вспомню, где-то сладко защемит,
Там, за грудиной, об ушедшем детстве,
И мысль уходит от обид и бедствий
За солнцем вслед, в сияющий зенит…
Ходил по деревянным тротуарам
В провинциальном, грязном городке,
В завесе дыма сизого муара,
Тоской ведомый псом на поводке.
И та тоска была сродни вот этой,
С которой я, как с тенью — навсегда…
По Родине тоскуют и поэты,
Из прошлого трясущие года…
…Я проходил по улице знакомой,
Где тополя пушатся по весне,
Спешил к крыльцу бревенчатого дома,
Нет – нет, да приходящему во сне…
Светло, уютно… Это было детство.
Как у Христа за пазухой тепло…
Как рано я взвалил на спину крест свой,
Быльём колючим детство поросло!
Но помню: ту заветную калитку,
Её, как дверь в пространство, отворил!
Проехал, стрекоча на «инвалидке»,
Сосед безногий – «грамотный» старик…
Жаль, вскоре, умер, и его коляска,
В три колеса, стояла за крыльцом…
…Он брился — бритва натыкалась вязко
На ржу осколков, ранивших лицо;
Сам плохо видел и просил мальчишек,
Я был из тех, кому он доверял,
Их вынимать… Мы звали – Дядей Мишей…
А ноги… Под Берлином потерял…
Его жене — занудливой старухе,
Наехал, как –то, мой велосипед
На ногу!.. Помню пламя в ухе!
В глазах блеснувший от удара свет!..
А мне – четыре…Справилась…Нетрудно…
Не пряник – подзатыльник сироте,
С отцовским знаком «лётчицким», нагрудным,
В святой, наивной, детской простоте…
Спасибо. Стало ясно – есть и злоба!…
Есть боль, обида, зависть и тоска!..
А тайну фотографии у гроба,
Я лишь через полгода отыскал…
И понял, что же значит слово -«умер»,
Глагол-«погиб» и шёпот – «сирота» !..
А я отца купить собрался в ГУМе!?..
Наивная, святая простота!…
Ходил по деревянным тротуарам
С тоской в груди, с авоською в руке,
Бродили мысли тестом на опаре,
В Душе Надежда жалась в уголке…
Память, прости! Больны мне эти встречи,
Как беззащитен, жалок был и глуп;
На мир взирал так кротко, по-овечьи,
И бился лбом в гранитную скалу…
Уходя, оставишь на пороге
Часть Души и сердца своего;
И вдали припомнится, в тревоге,
Дом родной в глуши, среди снегов…
Это там: в порог забиты гвозди,
На двери твой, вырезанный знак!
Самый ранний или самый поздний –
Этот час не даст уснуть никак!..
Знаешь скрипы половиц и створок,
Первый луч сквозь стáвенную щель,
Запах из духовки хлебных корок,
Детства, уходящего в метель…
Снежный хруст под полозом от груза,
Пар от лошадиных катыхов,
Зимний запах свежего арбуза,
Спор надрывный первых петухов!..
Пар из губ любимых, снег на муфте,
Рук тепло, приложенных к щекам…
Всё, как кораблю родная бухта,
Как родной ребёнок на руках!..
Как странно… Память то достанет вдруг,
Что не всплывало много лет, но было…
Прокопьевск. Ящик с углем. Снег. Кобыла
И возчик-матершинник… Замкнут круг!
Память опять туда стремится – в детство
На пыльный снег под пудрой от угля,
С друзьями «снегуркáми» лёд кругля
Рисунком через судьбы, годы бедствий…
Утрат –то сколько! Стоило ли жить,
Страдать, стараться, биться, добиваться,
Терпеть,, лечить, от гнуси отбиваться,
По чести и по совести служить?!
Как дальше жили, то мне неизвестно,
Друзья из детства: нагло, пошло, честно!?
Снова боль. Снова в памяти ноющей рана.
Снова горько и сладко под сердцем щемит.
Стынут льды, по обвалам гуляет в бураны
Шестилетний крепыш, накануне семи…
Воют ветры в печи, и мерцает огонь в поддувале,
В раскалённой плите жар мешает цвета от зари,
У смешливой Луны в усечённом Землёю овале,
Жёлтых искр детских глаз сноп бессонный горит…
Как ещё далеко: до весны, до Луны, до потери,
До бессчётных пропаж, от никчéмных, по-детски, обид…
И Надежда стоит в мокрых валенках, скромно, у двéри;
Вера дремлет; Любовь, не будимая юношей, спит…
А на печке бурчит дрожжевая, вишнёвая брага,
В ней веселье и боль, зов и грубый ответ,
С ней уходит покой, налетает слепая отвага,
И не слышен, по-дружески, добрый совет.
Там с шести до семи — окончанье наивного детства.
Всё о чём, вот сейчас, мысль с улыбкой молчит,-
Зарожденье болезней, трагедий, ошибок и бедствий…
Сладкий фрукт прорастёт и листвою, увяв, загорчит!..
27.
Где зима струила слёзы в талом,
Переулки тёмны и глухи,
Обрываясь, город шёл к обвалам,
Уводя мальчишек в лопухи.
Там ноздрились сморщенно сугробы,
Обнажая мусор и помёт,
Жили люди той особой пробы,
Время им, как обувь ноги, жмёт!
Им, живущим в нищете и гóли,
Был обещан близкий, скорый рай…
Хочешь — целина в широком поле,
Или «стройка века» — выбирай!?
А вожди… как у врага в гостях,-
Строить рай привыкли на костях!
Когда мороз и снег, то освещенье
Как будто греет!…И простой фонарь
Жёлтым огнём в Сибири на Крещенье
Зовёт к себе любую божью тварь…
Я помню пса с оборванной цепочкой,
С доской стиральной рёбер по бокам,
И хлеба мёрзлого в моей руке кусочки…
Мы сало ели, не окорокá!..
Соль отряхнув и сжав в ладони с хлебом,
Дал псу тогда, мне каждый был «Пират»!
Он думал верно:«Сыпет манна с неба!»
Хвостом вильнул, руку лизнуть был рад!..
А взгляд такой:«Ну хочешь, так ударь!»
Помню мороз, Крещенье, пса, фонарь!..
Что ждёт его с паршивой подноготной,
Он – «кабысдох» и болен, и беглец!?..
Зимою зáдан путь бесповоротный,
Найдёт в сугробе утром свой конец!..
И кто его в крещенском завыванье
В лютой ночи оставил на цепи?
Коробки не нашлось с какой-то рванью
И миски супа? Глянь! Простыл, сипит!
В моём сарае уголь, дров навалом
И ящик деревянный — конура,
Половичок истёртый, хлеба с салом
И борщ вчерашний… Хватит до утра…
Так детская душа, скуля по-щеньи,
Стала мужской однажды на Крещенье!..
Были в прошлом голубые ставни,
И крыльцо, и стен сосновый сруб,
И кружащий, незабытый, давний
Танец дыма из соседских труб…
Снег слоистый, вафельный от пыли:
Слой графитный, ватно-пенный слой…
Пёс «Урал»… Все в памяти застыли,
В верной, но в обидчивой и злой.
Что-нибудь приятное напомни:
Ёлку новогоднюю, коньки,
За сараем уголок укромный,
И в глазах печальных огоньки…
Притаиться, чтоб никто не видел,
И мечтать, что ты не в шалаше;
Будто не кричал и не обидел
Отчим, ковыряясь в гараже.
Будто бы: за синими горами,
За тайгой и далью голубой
Ждёт корабль-красавец под парами,
С настоящей мачтой и трубой!
Будто бы: стоишь ты у штурвала,
Куришь трубку, сильный и большой,
Позади дорог, морей немало,
Трусости, сомнений, зла лишён!
Маленький, обиженный и жалкий,
Как ты часто плакал «втихоря»,
Ладил лыжи из корявой палки
И мечтал о звёздах и морях…
Говорила Бабушка:«Кушай кашу с краешку!»
Не обжёг бы внучек язычок…
Но в мороз — не барышня, забывал про варежки,
В кашу жизни лез, где горячо!..
Говорила Мама мне: «Видишь, между рамами
Муха спит. Так будет до весны!»
Холодами самыми хлеб любви разламывал,
Вис на крюк обманчивой блесны…
Вёснами и зимами всё молчит любимая,
Сжёг во рту, рвёт болью от крючков,
Наполняю дни мои образами мнимыми
Через призму розовых очков…
Мыслей злых пирании душу мне изранили,
И обида каши горячей…
Почему же крайний я? Это испытание?
Ветра выплеск тающей свече?!
Хочется расслабиться, делать то, что нравится,
На родной, но мачехе, земле.
Не смеясь осклабиться? Нужен ли красавице,
Сытой разносолами, зачерствевший хлеб!?..
Пусть в детстве орешёчена кровать,
Но как снаружи интересно, братцы!
Нас не учили просто так вставать,
Мы, падая, учились подниматься!
Лизали на морозе молоток,
На лыжах проверяли смелость с горки,
И спирта неразбавленный глоток,
И поцелуй запретный, сладко-горький!..
«Подлец!..» — в лицо кричали подлецу,
И так стыдились в первый раз измены,
Прощения, пощёчин по лицу!..
Барбитураты, вспоротые вены!..
Суха рука, душа, до дна желудка!..
Всё молодость в себя всосала, губка!…
- Jacaranda.
Зима в России на пороге,
Льдом в лужах кроется вода.
Рассыпав небо вдоль дороги,
Здесь зацвела хакаранда!..
Не зная, как её назвать,
Я имя выдумал по цвету!
И расцветают «виолеты»
Зимою русской, здешним летом,
В цвет неба высветлив слова…
В России красят васильки
Небо, глаза и рек разливы…
А я там был нетерпеливым-
За сорок лет не став счастливым,
В воду Серебряной Реки
Зелёное и голубое-
Всё, кроме розовых надежд,
Посталкивал, не сняв одежд,
Под смех обласканных невежд,
И вот теперь забыт тобою!
Не ждёшь? И всё-таки вернусь…
Знаешь, что я теперь умею? —
Улыбки вырезать камею
На ониксе лица, немея,
Тебе при встрече улыбнусь!..
