В протестном порыве

Наверное, многим не только кузбассовцам, но и жителям всей страны конец 80-х – начало 90-х годов прошлого столетья запомнились как смутное время: тогда слово «забастовка» стало привычным. И на гребне протестной волны были кузбасские шахтеры, сибиряки, которые всегда отличались повышенным чувством справедливости. Пережить этот непростой период, переломить ситуацию удалось благодаря Аману Тулееву, возглавившему в 1997 году регион.

Шахтерская солидарность

Начало «большого огня» случилось в шахтерском Междуреченске. Период бурного строительства предприятий, как это было в послевоенные годы, миновал. У власти – автор «перестройки» Михаил Горбачев. Полки магазинов стремительно пустеют, ухудшается снабжение. В июне 1989 года шахтёры Междуреченска пишут письмо в Верховный Совет СССР, где излагают свои претензии. Но ситуация не меняется. От разговоров и просьб угольщики решили перейти к мерам радикальным. Слово — участникам тех событий.

«Хорошо помню этот день, 10 июля 1989 года, – вспоминает Николай Мегис, в то время – горнорабочий очистного забоя междуреченской шахты им. Ленина. — Погода была отличная, стоял жаркий летний день. Я пришел на работу, и через некоторое время прокатился слух: пришли шахтеры с шахты имени Шевякова, зовут на забастовку. Честно говоря, для нас это новостью не было: уже давно шахтеры выражали недовольство, предупреждали руководство «Кузнецкугля», что нужно что-то делать, писали в правительство… Тогда же, помните: пустые полки в магазинах, мыла нет даже в мойках, служебный транспорт — с перебоями. У нас на шахте как-то попроще было, до каких-то серьезных ЧП не доходило. Да мы и поближе были – нет служебного автобуса, можно и на рейсовом транспорте до дома добраться. Но все равно проблемы у всех общие были. Тем более в одном городе живем, одним делом занимаемся, все друзья-родственники… Мы понимали, что ситуацию нужно менять кардинально. Но что делать? Собрались в нашем актовом зале. Сначала от соседей поступило предложение радикальное: остановить работу. Мы были против такого расклада. У нас на шахте в это время заканчивался монтаж лавы. Любой шахтер знает, что в такой ситуации бросить все, остановить равносильно катастрофе. Лава бы просто завалилась, и мы бы сами потом остались без работы и без зарплаты, конечно. Все это четко понимали. Но необходимо было поддержать друзей и коллег, вопросы ведь ставились правильные. Потому решили поступить так: работы на шахте не останавливать, но направить наших представителей на центральную площадь города Междуреченска для участия в забастовке. Я был среди тех, кто в тот день отправился работать, была как раз моя смена. Закончил в 10 утра следующего дня, а в 10.30 был уже на площади, вместе с другими».

Шахтеры понимали, что рискуют. Тем более, пронесся слух, что для разгона забастовщиков правительство решило бросить войска. Потому протестующие постановили направить к въезду в город, в направлении Мысков, дозорных, чтобы те вовремя предупредили людей о прибытии силовиков.

«Опасались, не без этого. Сейчас об этом уже можно говорить…», — вспоминает Николай Николаевич.

Но до таких крайних мер дело, к счастью, не дошло.

От мыла до политики

В шахтерском городке информация о волнениях разнеслась быстро, вскоре на площади города плечом к плечу стояли рабочие с шахт им. Шевякова, «Томской», им. Ленина, «Распадской», «Усинской». Город бурлил – по официальным данным, 10 июля остановили работу 10 предприятий Междуреченска. Порядка 16000 человек приняли участие в забастовке.

«Мы для себя приняли такой регламент, — вспоминает Николай Мегис. – Приходим на работу согласно графику, переодеваемся. Затем часть людей идет в шахту, чтобы поддерживать предприятие в работоспособном состоянии. Остальные, так же в рабочей одежде, идут на площадь. Когда «смена» заканчивается, на место «отработавших» забастовщиков приходят коллеги. Помню, когда я пришел на площадь, люди стояли, требовали Черепова (Юрий Черепов являлся секретарем горкома партии Междуреченска в 1989 году. — Прим. ред.). Он к нам не вышел…».

Вскоре был избран забастовочный комитет, его председателем выбрали Валерия Кокорина (шахта им. Шевякова), рабочие начали формулировать и уточнять свои требования. Несмотря на то что о забастовке поначалу не говорилось в СМИ, о стачке в Междуреченске узнали в других городах региона. К бастующим начали присоединяться представители шахтерских коллективов со всего Кузбасса.

«Иногда в воспоминаниях о тех событиях встречаю: страшно было, мол, будто война началась. Лично у меня такого ощущения не было. Тогда как раз Горбачев провозгласил свободу, гласность. Выражать свое мнение казалось естественным. Опять же, не допустили инцидентов. К чести городского руководства – вмешательства силовиков не случилось. А кроме того, в первую голову мы поставили задачу обеспечить порядок, чтобы не допустить ЧП и провокаций, — вспоминает Николай Мегис. – Потребовали прекратить торговлю водкой и строго следили за этим. Организовали для людей на площади горячее питание. Требования наши сначала были чисто бытовыми и экономическими: улучшение снабжения, отпусков, затем список расширился. В том числе было требование дать независимость шахтам. Люди кричали: «Пусть Щадов приедет!» И он в самом деле приехал. Правда, когда вышел к людям и начал довольно резко говорить с шахтерами, мол, ряд вопросов должен быть адресован к региональным властям, решение других – не в его компетенции, требовал разойтись и вернуться на рабочие места, его просто освистали. Министр был шокирован таким приемом – он сам говорил мне об этом, уже после этих событий… Тогда Горбачев довел страну до ручки, и Щадов понял: так просто, с кондачка, проблему не решить. Он ушел в здание горкома, начались переговоры с Москвой, представителями забастовочного комитета…»

Если б не мы, так другие…

После долгих и сложных переговоров Щадов был вынужден признать полную независимость угольных предприятий. Шахтам Междуреченска был обещан статус государственных предприятий. Соглашение с забастовочным комитетом министр подписал утром 13 июля 1989 года. Представители комитета призвали шахтеров вернуться на рабочие места, подчеркнув, что «дальнейшее продолжение забастовки может привести к неконтролируемой ситуации и непредсказуемым последствиям». Только тогда люди покинули площадь. Но это было только началом непростого периода истории Кузбасса. Совсем скоро акции протеста начались в Новокузнецке, Осинниках, Киселевске, Прокопьевске, других городах региона. Министру Щадову пришлось курсировать по региону и вести с участниками забастовок сложные переговоры.

Руководство страны, понимая, что ситуация уже вышла из-под контроля, направляет в Кузбасс правительственную комиссию во главе с членом Политбюро ЦК КПСС Николаем Слюньковым. В итоге 18 июля был подписан документ из 35 пунктов, где были обозначены оплата так называемых «копытных» (это время, которое тратит шахтер, чтобы добраться от ствола шахты до забоя, ведь порой на это приходилось тратить по несколько часов), гарантии по увеличению отпусков, пенсий и проч. Шахтеры же обещали до конца месяца распустить забастовочные комитеты. Но последнего так и не случилось.

На сессии Верховного Совета СССР выступил глава страны Михаил Горбачев, который согласился с тем, что требования угольщиков Кузбасса справедливы, и обещал твердые гарантии их выполнения. Но вспыхнувшая искра протеста сделала свое дело: именно эта массовая стачка в Междуреченске положила начало массовому забастовочному движению и в Кузбассе, и в России.

Сейчас многие эксперты, историки и социологи приписывают этим событиям ключевую роль в развале СССР. Насколько оправдан был этот шаг? Стоило ли шахтерам выходить на площадь? На эти вопросы сейчас, спустя годы, Николай Мегис ответил так:

«Я считаю, что тогда в стране сложилась такая ситуация, что выхода просто не было. Если бы не шахтеры начали протестное движение, так кто-нибудь другой — обязательно. Как говорится, народ поспел. Ведь, подчеркну, поначалу никаких политических требований выдвинуто не было. Но власть абсолютно ничего не могла предложить. Это уже потом появились люди, которые направили ситуацию по «нужному» руслу в политическом срезе… Имела ли практический смысл наша забастовка? Да, нас услышали. Мыло в город завезли. Военные силы не применили. Порядок в городе поддерживался, пьяных не было. Сейчас это часть истории – другой у нас нет».