Когда ситуация созрела

«После того как прокатилась по Кемеровской области волна шахтерских забастовок и правительству пришлось волей-неволей пойти на некоторые уступки, еще в течение нескольких лет в других регионах кузбассовцев встречали в штыки. Мол, вы там бастовали, вам от союзного пирога куски кинули, у нас отрезав, это благодаря вам были уничтожены льготы СССР… Нас воспринимали как жадную старуху из сказки о Золотой рыбке: хочу быть владычицей морскою и чтобы ты, рыбка, была у меня на посылках. Так вот, как участник событий, заявляю – не были кузбасские шахтеры той старухой. Люди просто хотели, чтобы их услышали…», – уверен руководитель Кузбасской территориальной организации Росуглепрофа Виктор Бунин.

Долгое эхо

Виктор Александрович Бунин карьеру в угольной отрасли начал в конце 60-х годов, 13 лет отработал горным электромехаником, а также на других должностях на Кедровском разрезе.

«А потом понял, что карьера застопорилась: тогда «зеленый свет» получали дети и родственники руководства. Для таких простых ребят, как я, максимумом профессионального роста было стать заместителем главного инженера. Потому решил строить карьеру по профсоюзной линии, где и работаю с 1981 года, – вспоминает он. – Но могу сказать, что первые забастовочные проявления в Кузбассе случались задолго до тех общеизвестных событий в Междуреченске 1989 года. Я с ними сталкивался, например, во время работы на разрезе. Было такое понятие: «дни повышенной добычи». Обычно они случались в конце месяца. И вот, например, водители «КрАЗов», которые возят уголь, договариваются, подъезжают к угольному складу, разгружаются и… так и останавливаются с поднятым кузовом, все 11 машин. Горный мастер бежит: «Ребята! В чем дело?» Те отвечают: «Пыльно очень, надо бы дорогу полить…» Тот мечется, пытается что-то сделать. А более опытные товарищи все понимают и сразу же к руководству: там ребята бузят, давайте меры принимать. Добавят им по 50 рублей к зарплате – работа продолжается. Так в советское время без всяких КГБ и милиции люди решали свои личные вопросы. Тут не было никакой политики, никакого ажиотажа, такие протесты не освещались в СМИ. Это преподносилось как «недоработки на местах». Как в советских фильмах про глупого директора Огурцова из «Карнавальной ночи» и умного парторга. Да так оно, по сути, и было».

С созданием Росуглепрофа в 1991 году Виктор Бунин был избран на пост руководителя Кузбасской территориальной организации – сейчас сюда входят угольные предприятия Кемерова, Березовского, Анжеро-Судженска. И знаменитые «рельсовые войны» 90-х проходили уже при его непосредственном участии. С того самого июля 1989 года страну и Кузбасс лихорадило: в конце марта 1991 года с протестами на улицы выходили уже 220 тысяч шахтеров по всей стране. По данным Независимого профсоюза горняков, число бастующих шахт составило 217. Это была третья часть подземных угольных предприятий страны.

Рельсы протеста

Первый «рельсовый бунт», по свидетельствам историков, произошел в 1994 году на шахте «Судженская» в Анжеро-Судженске. Работники требовали выплаты заработной платы, которую, несмотря на уверения руководства, не выплачивали в течение пяти месяцев. В результате 5 октября около 500 человек на четыре с половиной часа перекрыли Транссибирскую магистраль. Силовики в конфликт не вмешивались, а лишь сопровождали митингующих. Директор снова обещал погасить долги, но веры ему не было. 10 октября во Дворце культуры шахты состоялась встреча коллектива с председателем областного законодательного собрания Аманом Тулеевым, который заявил о полной поддержке требований горняков «Судженской» и встречном судебном иске против администрации в случае давления на забастовщиков.

Отметим, что помимо увеличения заработной платы шахтеры просят отставки президента Ельцина, правительства Российской Федерации, роспуска высшей палаты Совета Федерации и назначения перевыборов. Также настаивают на немедленной отставке главы областной администрации Михаила Кислюка и перевыборах в течение последующих 6 месяцев «с обязательным включением в список кандидатов на этот пост председателя областного законодательного собрания А.Г.Тулеева». В апреле 1997 года, также из-за невыплаты заработной платы, Транссиб на 17 часов перекрывают уже сотрудники шахтоуправления «Физкультурник», акции протеста возникают и на других предприятиях. В это же время акции протеста проводят профсоюзы.

«Мне доводилось слышать и читать о том, что якобы во время событий в Междуреченске в 1989 году к забастовщикам приехали пьяные шахтеры из Анжеро-Судженска, которых отправили обратно, – говорит Виктор Бунин. – Мне трудно судить об этом, я там не был. Но могу сказать, что во время «рельсовой войны» в Анжеро-Судженске, когда был перекрыт Транссиб в районе виадука, никаких пьяных не было. Более того: именно представители профсоюзных организацийследили за порядком. Помню такой случай: я приметил, что двое шахтеров пошли в будку смотрителя, взяли оттуда «лапу» (специальный инструмент для удаления шпал. – Прим. редакции) и направились разбирать пути. Остановил их и говорю: «Ребята, немедленно верните лапу обратно. Пока вы на рельсах – вы просто отстаиваете свои права, хотя и не совсем законно. Но если выдернете хоть один костыль – это уже теракт, по 10 лет каждому обеспечено. Прислушались. И все руководители первичек были вместе с забастовщиками. Главным для нас было – чтобы люди не пострадали. Пассажиры приходили, просили, уговаривали разрешить поезду двинуться дальше. Ущемлялись ли права тех, кто не мог проехать из-за наших действий? Да, безусловно. Мы это понимали. Но точно так же ущемлялись и права кузбасских шахтеров на своевременную зарплату, мыло, мясо и проч. И было принципиальной позицией никого не пускать. Кстати о солидарности: когда мы перекрыли Транссиб в Анжеро-Судженске, то поезда вынуждены были пустить южным ходом. Мы попросили коллег в Междуреченске даже не перекрыть железную дорогу, а «создать угрозу перекрытия». Но они отказались. Потом некоторые из коллег признались: опасались, что против них задействуют ОМОН…»

Акция протеста прокопьевских шахтеров. Фото Федора Баранова.

На волне протестной стихии

Шахтерские стачкомы обретают в это время большую власть. Причем, по словам Виктора Бунина, нередко в лидеры выбиваются люди случайные.

«Те, кто вовремя что-то где-то прокричал…» , – говорит Виктор Александрович. «Доходило до курьезов. Помню случай на ШУ «Физкультурник». Приходят в кабинет директора – предприятием руководил в то время Юрий Назарович Боценюк – представители рабочего комитета и говорят: все, кончилась твоя власть, мы тут главные. Он спокойно приглашает их присесть, вызывает руководящий состав шахтоуправления: заместителей, главного инженера, всех ИТР, одним словом, и объявляет, что с этого момента их полномочия по управлению предприятием прекращаются, необходимо сдать дела и передать членам рабочего комитета. Прямо по фамилиям. А ведь шахта – большой, сложный механизм, здесь нужны специалисты… Рабкомовцы оробели и сразу сдулись – не знают как быть. А Юрий Назарович им: «Раз я при власти, давайте по пунктам – это делаем, а это – не делаем! А то вам же завтра негде работать будет». Те согласились: ведь в противном случае шахту бы просто затопили. Даже рабочие активисты это понимали, – вспоминает Виктор Бунин. – Потом, когда забастовки перешли в политическую плоскость, самые разные фигуры пытались встать у руля. Но жизнь все расставила по местам: сейчас о многих лидерах того времени уже почти не помнят».

Зато помнят Амана Тулеева, также вовлеченного в то время в гущу событий.

«Аман Тулеев очень хорошо умеет слышать людей и чувствует их ожидания, – говорит Виктор Бунин. – Он проявил большое мужество, когда, будучи еще председателем областного Совета, принимал участие в переговорах с бастующими шахтерами. В непростых условиях кузбасский губернатор остался на стороне людей. Ведь реальных рычагов изменить ситуацию у него не было, но он умел убедить людей, не допустить негативного развития ситуации. И люди доверяли Тулееву».

В 1996 года забастовка носит уже общероссийский характер, почти 90 % горняков и шахтеров страны принимают участие в акции. В 1998 году, после заявлений Кириенко, расценившего акции протеста как давление на правительство, и намерения продолжить «реструктуризацию» отрасли по требованиям Международного банка реконструкции и развития, шахтеры региона перекрыли движение по железным дорогам Кузбасса. Вскоре не только Кузбасс, но и вся Россия вышла на рельсы. Основное требование – уже не зарплата, а отставка Ельцина.

«Я помню Кириенко. Он в первый же день назначения пришел в Росуглепроф. Пытался договориться, говорил жесткие, непопулярные вещи. Мы сказали: наш ответ будет жестче, – вспоминает Виктор Бунин. – Потом уже все переговоры вели с Шохиным…»

«Революция – это преступление…»

И именно в переговорном процессе Виктор Александрович и по сей день видит задачу профсоюзных организаций.

«Почему шахтеры пошли на рельсы? Потому что на площадях уже были. Ну, вышли рабочие к зданию администрации, постояли и разошлись. Людей не слышали – надо было что-то делать…Профсоюзы, подчеркну, не были инициаторами забастовок, «рельсовых войн» и революций. Ситуация объективно созрела, а профсоюз ее не проспал. Мы просто делали, что можно было делать в рамках действующего законодательства. Профсоюзы пошли за трудящимися, помогали им и следили, чтобы все было в рамках закона, не допускали беспорядков. Это было просто необходимо. Источником забастовки стало стечение различных факторов, в первую очередь, бытового и экономического характера. А затем – сказалось влияние более опытных политиков и произошла, если так можно выразиться, подмена целей: от управления людьми с помощью морали перешли к управлению с помощью денег. Ведь я не могу сказать, что люди жили очень плохо. Да, дефицит был. Полагаю, что он был создан искусственно. Да, были очереди. Но у каждой хозяйки в морозилке лежали две палки колбасы и голода не было точно. Я вообще считаю, что любая революция – это один из видов преступления».