Нарочный

Зима 1942-1943-го выдалась очень суровой. Устали, намерзлись, сидим в избушке, обогреваемся, отдыхаем. Входит Валентин Михайлович, присаживается. Видим: чем-то сегодня озабочен особенно. Сокрушенно говорит: «Не сдают сено. Бился-бился – не сдают. Прислали предписания. Надо их председателям развести».

Мы знаем, некоторые колхозы до сих пор не полностью выполнили обязательные поставки сена. Среди них в основном колхозы бедные. Но есть и прижимистые председатели, не спешат закончить сдачу сена, тянут. Понятно, в колхозы должен поехать наш заведующий, встретиться с председателями, разъяснить важность и необходимость «досдать» положенное. Но так же понятно, что Валентин Михайлович по состоянию здоровья поехать не сможет. Тягостное молчание нарушил мудрый дедушка Василий: «Што тут… Михайла посылать надо».
Люди заволновались: «Мало ли что может случиться, ограбят, коня отберут, волки задерут…» Все, конечно, понимают: парнишка в 14 лет не может провести нужного разговора и подей-
ствовать на председателя. И все же Валентин Михайлович решает направить меня.
Трудно ему было принять такое решение. Еще совсем недавно на фронте погиб его единственный сын Толька, мальчишка 19 лет. А тут подростка посылать приходится…
Было решено ехать сначала в ближний колхоз, что в деревне Малая Уря (Красноярский край. – Прим. ред.). Засовываю пакет за борт своего полушубочка, беру вожжи, сажусь в сани, отправляюсь. Далеко отъехал, оглянулся: стоят не расходятся, смотрят мне вслед и Валентин Михайлович, и дедушка Василий…
Вот и деревня. Когда-то она считалась богатой. Но сейчас у некоторых домов окна забиты досками. Много домов маленьких, старых.
Председатель Крапошин сидел за обеденным столом и что-то хлебал. «Откуда?» – спросил. Он видел, что я подъехал на лошади. «С Бошнякова, — ответил я, стараясь быть официальным, держаться по-взрослому. – С «Заготсена». Сено чтобы сдали. Пакет привез».
Услыхав, откуда я и по какому делу, председатель резко отложил ложку, но спокойно сказал: «Нет у меня сена», — и протянул руку за пакетом. Потом спросил: «Ты чей?» На это я обрадовался, ведь Крапошин был хорошо знаком с нашим отцом.
«От отца есть письма?» – спросил он.
«Нет», — ответил я.
Помолчав, он сказал: «Наскребем маленько».
…Деревни Комарово и Курыш находятся еще дальше, вглубь тайги. В Куруше всё прошло нормально, здешний колхоз не бедный, сено обещали вывезти «на днях».
А вот в Комарово председателя я нашел не сразу. По подсказкам жителей в поисках его объехал три дома. Когда подъехал к четвертому и стал подниматься на высокое крыльцо, услышал пьяные голоса, а также нестройное пение.
Вхожу, никто не обращает на меня внимания: пьяная куролесь, в основном – женщины. Одни участники компании за столом, другие топчутся посредине избы – пляшут. Хрипит гармошка, гармонист либо не умеет играть, либо сильно пьян.
Наконец из-за стола выходит рослый мужчина. В этом шуме, гвалте говорить о деле невозможно, и мы выходим на крыльцо.
Председатель понимает меня не сразу. Мужчина, вижу, еще не стар, крепкий, но сильно пьян. Поняв, в чем дело, говорит: «Лишнего сена нет, сдавать нечего, так и передай…»
Я вручил ему пакет. Он его вскрыл, не скоро прочитал, понял, посмотрел на меня внимательно сверху вниз, подобрел ко мне и спросил, как меня зовут. Опустил свою руку мне на плечо, как бы по дружески приобнял и сказал: «Пойдем, Миша, выпьем», — и попытался увести в дом. Я понял, что он струхнул, спохватился, что наговорил лишнего, и хочет меня задобрить, чтобы я не наябедничал. В дом идти я наотрез отказался, объясняя, что надо успеть вернуться домой. А ехать так далеко.
«Не обращай внимания, — сказал мне председатель как равному. — Понимаешь, у Кузьмы сын пришел, раненый… Пойми радость у людей. Передай, сено я вывезу. Сено есть. Позвали вот… Фронтовик пришел… Люди рады, сам понимаешь. Поел бы?» – и снова пригласил в избу.
Уже не один раз я сказал спасибо, заверяя, что сыт, хотя есть чертовски хотелось, а домой я приеду только к ночи. С тем и уехал…
Михаил Гоголев,
член Союза журналистов и член Союза писателей РФ.
г. Кемерово.
(Текст с сокр.)