Человек без улыбки.

— Завязывайте! – скомандовал он.

— А ты кто?

— Конь в пальто!

…Вообще-то он, Сергей Коваленко, для дюжины мужиков (смена новая и смена старая, еще какие-то люди, набившиеся в кабину экскаватора) тогда действительно был никем, ведь лишь полтора-два месяца назад пришел на разрез горным мастером, его не все знали даже по имени. Позади – техникум, год работы помощником машиниста экскаватора, армия, опять разрез, рабфак, пять лет студенчества и красный диплом. А мужики (среди них были и такие, что не один десяток лет отдали разрезу), пьяные, разгоряченные, устроили соревнование на лучшего машиниста: шагающий экскаватор – громада весом за тысячу тонн – швырял пятнадцатикубовый ковш почти за сотню метров и потом тащил к себе. Внизу работала водоотливная установка, и было странно, что ее еще не засыпало породой.

— Конь в пальто!

И молодой мастер – зелень непонятная, мальчишка – ударил ладонью по красной аварийной кнопке. Экскаватор замер, ковш качался, куски породы летели вниз…

Он привык быть старшим, старше была лишь сестра, а потом – он и еще два брата. Но вот что как себя поставишь, таким потом и будешь, понял в армии.

Дело было в середине восьмидесятых, «участников соревнования» заставили за свой счет восстанавливать разбитый насос, лишили премий, а горный мастер Коваленко ни разу не пожалел о сделанном. Позже это – не щадить за пьянство – стало у него законом.

— … когда я стал работать на уровне начальника участка и дальше, у меня было золотое правило: если пьяный на работе – увольнение сто процентов. Никакие объяснения не принимал. Принял такое для себя. По-другому бороться нельзя. Это из опыта: от пьянства и аварии, и травмы. И потом, если раз простишь – это уже не система, а я люблю систему. Народ знает: попался – все. Где я ни работал, объявлял сразу… Был даже такой случай, я уже был директором, целый участок загулял на работе. Такая дефицитная была специальность – машинист бульдозера, их не хватало, и я всех уволил. Около десяти человек, и механика заодно с ними… И никогда не принимал потом тех, кого уволил…

Бывали «особые обстоятельства», когда за проштрафившихся мужей слезно просили жены, когда нарушители звенели медалями, когда начальники участков просили «сделать исключение», — Коваленко своему слову не изменял. И для семьи, и для детей уволенный отец лучше мертвого.

Да, это, уверяет Коваленко, самое страшное – случаи со смертельным исходом. И еще ночные звонки:

— Звонят ночью, значит, серьезно. Большая авария, скорее всего с человеческими жертвами, и поэтому как только звенит телефон – уже весь мокрый… Но бывали случаи, когда просто ошибались номером. И тогда такое облегчение!

Вот его послужной список: разрезы «Сибиргинский», «Красногорский», «Моховский», «Листвянский», «Талдинский», «Камышанский», «Бунгурский», «Тагарышский», «Виноградовский». На «Талдинском» дорос до первого руководителя, три разреза отстроил практически с нуля. Сейчас в ранге заместителя по производству гендиректора «Кузбасской топливной компании» управляет разрезами «Виноградовский», «Черемшанский» и «Караканский-Южный».

Спросил, в каких должностях и на каких разрезах чувствовал он себя наиболее комфортно.

— О какой комфортности в горном деле можно говорить? Большое хозяйство, механизмы, выработки, оборудование, все это движется во времени и пространстве, надо постоянно обладать информацией, где, что, в каком состоянии. А это требует очень много времени. Поэтому там и живешь. Отдыхаешь, в лучшем случае, лишь в воскресенье. Не будешь так жить – не будет хорошего результата… Мастер – да, есть у него свои проблемы, но отработал смену и ушел. А начиная от начальника участка хоть сколько работай…

Одним из самых любимых он считает все-таки «Талдинский». Здесь, после шахтерских забастовок, и выбрали его директором.

Сейчас рассказывает:

— Самое сложное – 1990-1991 годы, когда деньги перестали ходить, все бартер, бартер. Очень трудное было время, но довольно интересное. Предприятие брошено, никому не нужно, что хочешь, то и делай. Централизованная система исчезла, централизованные деньги исчезли, разрез остался недостроенным. Деньги где были? Только за рубежом. И мы одними из первых в области вышли на экспорт. Сначала шел товарообмен, потом появились деньги. Счастлив был раз в месяц, когда выдашь

зарплату. Некоторые по полгода бастовали. А мы тот период достойно прошли. Продавали в Польшу, в Финляндию небольшие объемы, по 10-15 тысяч тонн в месяц. Задача была – выдать людям зарплату. Это первое. А потом начали и объемы увеличивать, и отношения налаживались. Помаленьку стали технику приобретать, обновляться. Но и в таких тяжелых условиях разрез мы достроили и даже внедрили циклично-поточную технологию, единственную в Кузбассе. 20 миллионов долларов. До сих пор работает. Проесть все можно, но мы думали о завтрашнем дне…

Вот суть той технологии. Классическая схема – экскаватор грузит породу в «БелАЗ», который везет ее до отвала. Но экономически целесообразно использование «БелАЗов» при расстоянии до четырех километров. С возрастом разреза расстояние увеличивается, и перевозки становятся все затратнее. На «Талдинском» стали возить породу на полукилометровое расстояние, до дробилки, а от нее уже по конвейерной линии отправлять на отвал…

Сменились собственники – пришлось менять работу.

— Поначалу переживал: столько сил отдано. Мы же, говорю, больше на работе находимся, чем дома. А сейчас уже у меня другое мнение. Когда отстраиваешь механизм, выстраиваешь систему, заняться-то особо нечем. В одном месте, в одной должности не очень интересно. Но тогда я этого еще не понимал…

Еще он говорит, что ему чаще всего попадались какие-то «недостроенно — недоношенные» разрезы. Что первые год-полтора пролетали мгновенно: надо было понять предприятие. И лишь потом заниматься его будущим.

Так и получалось: пришел, увидел, построил. И опять – с нуля. Зато – «те годы весело прошли», зато – «было интересно»…

Он гордится и тем, что сделано на его теперешнем месте работы:

—  Практически за несколько лет было построено предприятие с совокупной мощностью одиннадцать миллионов тонн в год, сбытовая сеть, собственное энергохозяйство, создана производственно-транспортная структура. Я бы так сказал, что в постсоветское время в Кузбассе никто таких денег не вкладывал и таких предприятий открытой добычи не строил. Когда пришел – люди у костра руки грели. А теперь – боксы современные, очистные сооружения, котельная, бытовые условия, отличный АБК – то есть все в комплексе. Современнейшая техника. В год вкладывали порядка полутора миллиардов. После коммунистов капиталисты нигде столько денег на развитие разрезов не направляли… А на других новых разрезах, кроме ямы, ничего нет.

— Представляете, в год в мире добывается уже около шести миллиардов тонн угля! Эта кучка примерно два километра высотой и четыре шириной. И это все из твердого превращается в газообразное, и так годами.

И Коваленко говорит о цивилизации. О новых энергоносителях. Об ответственности перед будущим. Что «…и сегодня можно это делать более цивилизованно, было бы желание»…

Удивился: вы же, мол, всю жизнь занимались как раз вредным воздействием? Он ответил:

— Просто раньше я над этим не задумывался. Но, наверное, каждый человек, которому за пятьдесят, за шестьдесят, начинает думать с философским уклоном…

В детстве он мечтал связать свое будущее с лесом. Жил в Междуреченске, это оттуда любовь и к тайге, и к таежным речкам. Повзрослев, мог десятки километров нахаживать в поисках хариуса. Одним из главных событий прошлого года считает семнадцатикилограммового тайменя, выловленного в Эвенкии.

Может, от всего этого такая «зеленоватая» философия?

А может, потому, что лучше многих видит не только плюсы, но и минусы цивилизации.

Еще он много думает, чем займется, когда придется уйти на пенсию. Что это как остановиться на бегу, и что одними рыбалками не спасешься. Что, может, заведет пчел или голубей, по которым так неровно дышал в детстве. Что, вполне возможно, какое-то время поучит молодежь, ведь не зря в жизни случились и его кандидатская, и несколько лет председательства в госкомиссии по защите дипломов. А может, дождется внуков, и опять «веселее будет»…

По крайней мере, так у него было всегда – лишь отладит очередную систему, лишь почувствует однообразие – и вот он, новый разрез, или новый зов души. Так, после пятидесяти из него вдруг «полезли» песни – сам Коваленко неловко называет их «песенками о том, что вижу»: про студенчество, про любовь и дружбу, профессию и жизнь. Вот, например:

«…черный уголек, жизнь моя горняцкая. Истоптал я сто сапог, по забоям шастая».

…Мы вместе выбирали его фотокарточку, хотелось – не деловую, а с веселой улыбкой, он все подсовывал другие снимки – разрезов, которые сначала были кусками тайги или степи, а потом вырастали корпусами, экскаваторами, людьми. Несколько раз с карточек мелькнуло улыбкино подобие, но я сразу согласился, что улыбка – не самое сильное из его достоинств.

— Да, — подтвердил и Коваленко, — серьезный везде. Такой человек. Улыбаться мы не умеем…

Игорь АЛЕХИН

Фото

из архива Сергея Коваленко, Героя Кузбасса.