Сила 1812 года

Кузбасские врачи – о подвиге земляка, участника войны с Наполеоном хирурга Ложникова и российских военврачах того времени: «Прошло 205 лет, но их медицинский рекорд не побит!»

Перед Днем медика «Кузбасс» разыскал неизвестные факты из жизни первого в истории нашего края дипломированного врача. Причем диплом выпускника Санкт-Петербургской медико-хирургической академии 24-летний сибиряк Флегонт Ложников получил в 1812-м. И сразу попал на Отечественную войну, на все главные сражения. И во время Бородинской битвы, в рядах небольшого «отряда» медиков Флегонт сделал то, что, будь тогда в мире книга рекордов, точно было бы в общем списке достижений…

А арифметика проста.

Главный хирург французов, Ларрей, по разным данным, сделал за Бородинское сражение от ста пятидесяти до двухсот ампутаций раненым. Главный русский хирург, Виллие, – чуть больше.

«С обеих сторон сражалось более 250 тысяч солдат, гремели около 1500 орудий. Потери с обеих сторон исчислялись тысячами убитых, раненых, – сообщает «Вестник военного университета». – Из русской армии выбыли из строя 42 тысячи… На Бородинском поле Виллие сделал более двухсот операций…»

А всего, как рассказал «Кузбассу» профессор медицины Владислав Карташов (эти данные он нашел в архивах), в Бородинской битве бились за жизни раненых 104 русских медика.

Только умножив малое число наших врачей на бешеную «бородинскую» нагрузку, я с гордостью поняла: вот почему они справились! Не думая о славе… Не зная о будущей в веках памяти!

Рассказ товарища

Вообще о тех двух днях под Бородином младший лекарь 2-го класса Ложников из 17-й артиллерийской бригады мемуаров не оставил. О том, как на поле боя он и другие военврачи в дыму, грязи и в лужах крови перевязывали, оперировали, вывозили раненых… Зато его однополчанин Николай Любенков в 1837-м издал свой «Рассказ артиллериста». И недавно эти записки, попав в интернет, «взорвали» соцсети. По ним и можно представить, как всё было.

«Дика, мрачна была картина эта! – начал Любенков, «заговорив» снова спустя почти два века, описывая ночь накануне сражения, место, где был в тот момент и лекарь Флегонт. – Была черная, глубокая ночь… Завтрашний день, думал я, укажет, кто пал из исполинов! Русские! окровавим землю нашу, покроем ее трупами врагов, пусть Россия увидит, достойных ли она имеет сынов, пусть Европа в подвиге нашем устыдится своего рабства, падем для бессмертия… 17-я бригада наша занимала место на правом фланге нашей армии…»

А вот воспоминания о том, как начался бой и пришли они на помощь левому флангу:

«Здесь целый ад был против нас… Но мы твердо стали на этой позиции».

А дальше шел день…

«Трупы усеяли землю, лошади без всадников, разметав гривы, ржали и скакали; отбитые орудия, остовы ящиков были разбросаны, дым, пламя, гул орудий, изрыгающих беспрерывный огонь, – стонали раненые, дрожала земля…

…Вечерело, выстрелы затихали, отдых сделался необходим, армии пролили, казалось, всю кровь, не было уже жертв, просветлел воздух, дым тихо взвивался и редел.

…В солдатах наших проявляются часто прекрасные, высокие черты; так в этом сражении французы были взяты в плен, многие были ранены, у одного оторвана нога. Мучимый нестерпимою болью и голодом, он обращался к нашим солдатам и просил хлеба, у нас его не было, обоз наш был далеко, один из них вынул кусок хлеба и отдал его неприятелю. «На тебе, камрад, я с ногами, пока, и достану где-нибудь, а тебе негде его взять». Я знал, что кусок был последний, и обнял благородного солдата… Ночь провели на трупах и раненых…»

А на второе утро весь ад боя заново… И рассказчик вспоминает, как сходил к соседям с заданием.

«Достигнув батареи Вейде, увидел офицера с пробитой пулею рукою, кровь текла из нее, но он не обращал внимания и радовался только искусному действию своей батареи. «По крайней мере, вели завязать себе рану», – сказал я ему. Сильный, он вырвался из рук солдата, который, заложив рану куском пакли, завязывал ее платком, и продолжал кричать: «Второе и третье орудие по правой колонне, хорошо, ребята…» Мы пожали друг другу руки, и я возвратился. Не более получаса был в отсутствии, но уже не застал у себя многих на батарее… Раненый поручик Давыдов … сидел в отдалении и читал Юнга, с которым никогда не расставался; неприятельские выстрелы летали мимо его. «Что ты делаешь?»

– «Надобно успокоить душу и приготовиться к смерти», – отвечал… Вечный его соперник во мнениях, тяжело раненый поручик Неронов прощался со мною глазами. «Не оставляйте, братцы, места и поклонитесь родным», – сказал и замолк навсегда».

В операционной на Бородинском поле. (Иллюстрация к роману Льва Толстого «Война и мир».)

«Страшно много!»

Кузбасский травматолог, кандидат медицинских наук Михаил Баранов много лет на лекциях по истории медицины говорит про великое Бородинское сражение и про то, что среди операций было много именно ампутаций. Их – невероятное, но все же реальное число.

– У Ларрея уходило по 7,2 минуты, в среднем, на ампутацию, – приводит он отрывок из своей лекции.

– А у русских хирургов примерно столько же? – уточняю я. – Допустим, по восемь-десять ампутаций в час, при световом дне, в палатке… А если представить, что вы оказались бы в Бородинской битве, оперируя или помогая тем хирургам. Без наркоза, не имея еще даже в йода…

– 200 ампутаций за сражение – очень много…

– А десять ампутаций в час?

– Страшно много. Такую нагрузку, пожалуй, позже никто не повторил… В среднем, на ампутацию отводится 40 минут. В моей практике было три ампутации – серия. Человек под поезд попал, пришлось ампутировать ноги и руку. Работал быстро, но больше, чем 40 минут. Сделать ампутацию за семь минут физически невозможно. Хотя… Мы ж не на войне, и нам важно провести операцию так, чтобы потом успешно протезировать. А в 1812-м хирурги работали, спасая жизни, не думая о культе руки или ноги и будущем. И, понятно, были осложнения, гангрены…

– Флегонт на войне был очень молод. Выдержать такой поток операций молодому тяжелее?

– Психологически – легче. Зато узлы опытный хирург вяжет быстрее. И не за пятнадцать, а за пять минут может рану зашить.

… С войны Флегонт вернулся в Барнаул (где он, солдатский сын, еще подростком начинал в Горной аптеке учеником, откуда имел направление в Петербург в вуз и обязательство вернуться доктором в Горную службу). Поработал снова в родной Горной аптеке.

– И начал налаживать хирургическую службу в Барнауле, проводить ампутации и другие сложные операции, – пояснили мне в «Горной аптеке», шесть лет назад открывшейся уже в качестве музея.

Потом получил направление в Салаир, в Горную контору, работал врачом там несколько лет. Потом уехал в Центральную Россию. За заслуги получил дворянство, умер в 57…

Напоминание

В Салаире быль о том, что жил у них герой 1812 года, доктор, привезший с войны из-за границы жену-француженку, жива в народе до сих пор. Горную контору с парадным козырьком, долгое время стоявшую под висячим замком, снесли два года назад – здание состарилось.

А в Барнауле, в музее «Горная аптека», стали замечать чей-то незримый визит. То книга упадет с полки, то шторина отодвинется. Те, кто верит, что души навещают любимые места, говорят, что по аптеке стала ходить душа Флегонта.

– А этой зимой мы получили послание, – рассказывает Ольга Лонская, директор музея «Горная аптека». – Шла по двору аптеки, мимо флигеля, и на меня упал сверток. В нем – запечатанные рецептурные чистые бланки XIX века. Они взялись из ниоткуда! Буквально с неба. Точно – Флегонта послание…

Ведь сейчас мир неспокоен, на грани новой войны. И, верно, душа военврача, участника Бородина, дала знак – «выписала» нам всем рецепт. Пока пустой. Чтобы люди задумались…

В Барнауле, в музее Горная аптека, воссоздано все, даже фигура аптекаря — того времени, когда Флегонт был учеником провизора