Последний табор

Друг для друга они так и остались — Лёня и Шурик.

Перед 81-летием знаменитого космонавта Алексея Леонова «Кузбасс» разыскал неизвестные факты из его кемеровского детства.

…Маленький Шурик Рябов, приехав в Кузбасс осенью 1945-го прямо «с войны», на все расспросы здешних мальчишек об оккупации, о поверженных немцах реагировал одинаково.
— Я не плакал – рыдал навзрыд. Память детская очень цепкая… А тут каждая косточка моя до сих пор зверства фашистов помнит! — в солидном голосе 78-летнего Александра Даниловича, зазвеневшем по-детски, слышу так и не ушедшую боль.
Теряюсь. Корю себя за просьбу рассказать о том, как же он, Шурик, стал в Кемерове самым маленьким другом детства будущего космонавта Леонова. Но Рябов делает вдох, справляется…
— А тогда со стрессом мне ребята из кемеровского барака, с которыми я познакомился, Лёня Леонов, Толя Шадрин, помогали бороться… Они пресекали любое любопытство, лишь бы я больше не плакал…
Мальчишки понимали, хоть и были всего на два года старше Шурика: слишком велика оказалась война, голодом, холодом, казнями «вползшая» в детские души… Слишком много привез ее с собой семилетний малыш — в барак, отодвинутый за тысячи километров от прошедших боев…
И до сих пор он, благодарный бараку №15, что стоял на улице Чайковского на окраине Кемерова, хранит верность той команде. И, поздравляя Алексея Леонова с приближающимся днем рождения, делится с читателями воспоминаниями…

Окно

19 сентября 1945 года. Уже отшумела Победа. Уже вернулся в длиннющий барак из госпиталя первый и последний одноногий солдат-сосед… И дети (а в каждой комнате жило по четверо, пятеро ребятишек как минимум) за него «болели», ему помогали… И, конечно, уже все пошли в школу. И сентябрьские дни полетели, занятые уроками, а также ожиданием вечерних концертов, кино…
Эта размеренная жизнь, теплый багряный лес в окне, убранный к зиме огородик, своя корова Красуля (черная, с белой звездочкой на лбу), лизнувшая бабушке руку, давшая целое сокровище — ведро молока, а потом перекинувшаяся «словом» с соседской — леоновской — коровой Белянкой в соседней «стайке»… Всё это потрясло малыша-дистрофика Шурика, только что привезенного тетей – вместе с его младшей сестрой и старшим братом – к бабушке, в квартиру-комнатку №19.
А наступил вечер, и детвора понеслась по коридору, набилась за стенку – в соседнюю квартиру №21 (где жили в двух комнатках Леоновы – отец, мама и девять детей; такая «двушка» была единственной в бараке, данной самым многодетным). Но поразила она попавшего туда Шурика не мизерными размерами и теснотой, как у всех. А тем, что на ее входной двери было вырезано странное окно.
Сдвинули койки, расселись.
Окошко в двери открылось. И появились… куклы.
— Окошко сделали ребята, упросив взрослых. А «орудовали» с самодельными тряпичными куклами с деревянными головами как раз Лёня Леонов, моя тетя Нина-школьница, Шадрины брат с сестрой, — улыбается Александр Данилович. – Они играли сценки из сказок – известные и придуманные. И сценки из жизни барака. Веселые, умные, узнаваемые… Постепенно в комнату (в 16 квадратов) на общий смех набежали и взрослые… Стало битком, как говорится, петуху негде певнуть… На каждой фразе – хохотали до слез. Например, прозвучала в скетче фраза «Это нововведение какое-то… Ой, а не из-за границы ли к нам шпиён летит?» И все поняли – это про дядю Пашу, соседа малограмотного, но любившего делать вид, что всё про всё знает. А про «шпиёна» он авторитетно ввернул, когда над бараком первый в жизни вертолет пролетел, и все высыпали на улицу, удивляясь, что за штука…
Так кукольное окошко позвало Шурика снова в детство.

Наука

— Почти у каждой семьи в нашем бараке тогда была корова-кормилица, — вспоминает Александр Данилович. – В общем стаде было где-то два десятка коров. И пасли его по очереди. Когда подходила наша очередь, обычно в паре были Лёня Леонов и мой старший брат Митя. Они угоняли стадо к речке, там трава – по пояс. Я с младшим братом Леонова Борисом — мы с ним в одном классе учились — обед «нашим» пастухам в поле носили.
Лёша брал в поле книги – со школьной программы… Читал вслух. И нас учил: «Зимой не успеешь прочитать, а знать надо». Или рисовал.
— Он вообще здорово рисовал уже тогда! Помню, из учебника Лёня срисовал – точь-в-точь – портрет Тараса Бульбы, когда его враги сжигали на костре. Рисунок пошел по рукам. И ему заказал кто-то из соседей сделать Тараса уже на листе ватмана, заплатив за работу. Еще помню – Лёне несли старые фотокарточки, с просьбой перерисовать, увеличить. Платили в основном натурой – картошкой. Или копейки. Но копеечка к копеечке (как и нам, маленьким, например, продававшим воду в жару на остановках, платили) — всё семье помощь.

…Про барачную жизнь, про то, как через год к нему, Шурику, приехала мама с еще тремя детьми, и это было такое счастье… Про то, как на школьных концертах Лёня Леонов читал стихи («как актер»), а он, Шурик, пел («у меня был высокий голос, как у Робертино Лоретти»), Александр Данилович может рассказывать часами. Но все же был один день — самый-самый…
— Я же говорил на смеси русского, белорусского и украинского языков. И этот язык детства, с Брянщины, сидел во мне крепко. В «началке» — ничего. А как в пятый класс пошел — попал в элитную школу, и надо мной стали смеяться. После уроков иду со школы, через рощицу, одноклассники догонят, начнут толкать, как мяч пинать… Это чтобы я ругаться начал «по-своему»: «Не чапай миня, а то я тобе», не трогай, значит, — рассказывает Александр Данилович. — Им смешно, мне – обидно. Лёня один раз увидел, пригрозил им: «Еще раз хоть тронете пальцем – несдобровать вам бича». Но всё продолжалось… А стоял тогда сентябрь, мальчишки с нашего барака еще пасли коров. И Лёня с моим братом раз пошел встречать меня из школы. Увидели издали, что снова надо мной изгаляются, налетели, проучили обидчиков кнутами, как в фильме «Последний табор»… По спинам, по ногам. Чтобы поняли, что такое боль…
Тот довоенный фильм – про людей с особым кодексом справедливости и чести, русских и цыган, обретших родину, осевших в чужом селе и начавших новую жизнь, после Великой Отечественной был бешено популярен. И в бараке №15 тоже.
Конечно, потом был скандал. Ведь Леонов проучил детей из «заслуженных» семей, вступившись за одетого всем бараком приезжего пацанёнка. Но учительница дала пришедшей даме, матери одного из узнавших кнута, суровый отпор:
— Ребенок – из концлагеря, пережил там ад! Как вашим глумиться над ним, над его речью не стыдно?! Еще раз пристанут — вы лишитесь должности!

Чужая тайна

— Никто же про концлагерь Рославлевский и про нашу семью, пережившую его, в Кемерове не знал! Как моя мама, жена организатора партизанских баз, с шестью детьми выдержала пытки в гестапо. Как она двое суток умирала на пороге концлагеря, а мы (младшей сестре – шесть месяцев) облепили ее и просили очнуться… Как немец допрашивал меня, где отец-партизан. Как в концлагере от голода дети съели всю траву. Как, освобожденные нашими, мы вернулись в 1943-м в сожженную немцами деревню и жили в погребе, пока в Сибири родные не узнали, не приехали, — рассказывает Александр Данилович. — Только учительница знала про концлагерь. И еще Лёня Леонов (у него погибли на фронте шестеро дядей по отцу. – Ред.) – от моего старшего брата. И встал на защиту. Больше меня не обижали. Через год Леоновы уехали.
— Класс вырос, стал дружным, — вспоминает Рябов. — А барак скучал по Леоновым, особенно по заводиле-Лёньке…
И как же горд был барак, даже отправил поздравление, узнав, что 18 марта 1965-го это «их Лёнька», космонавт Леонов, первым в мире вышел в космос, прошел среди звезд и вернулся на корабль. Как ликовали выросшие мальчишки и после второго полета Леонова!
…Позже судьба еще дважды сводила Алексея Леонова и полковника ФСБ Александра Рябова (давно живущего во Владимире). При встречах они вспоминали знакомых ребят, барак, который давно снесен, и их дружный табор-коммуналку…

Лариса Максименко.