Пацан в юбке

Юрий Рубекин: «Мама спасла меня в женском фашистском концлагере, переодев девчонкой».

Историки заинтересовались судьбой кузбассовца, выжившего в годы войны в фашистском «женском» концлагере…

В чужой «шкуре»

— В лагере меня звали… Юля, — краснеет 85-летний Юрий Рубекин, бравый дед из Тяжина, тут же, впрочем, берущий себя в руки. – Я ж почти два года в женском был… Только так и спасся, в платье и с божьей помощью. И спасибо женщинам, девочкам, не выдавшим меня.
Той, как он уважительно говорит, «шкуры», то есть серого платья с длинными рукавами, с подолом, прикрывавшим худые коленки, давно уж нет, истлела. Но жизнь среди женщин в лагерном бараке, на волоске от смерти и наказ мамы («Забудь, что ты мальчик, смотри на младшую сестру Лиду, подражай ей и двоюродной старшей сестре, копируй») врезались в сердце.
А еще, наверное, это повлияло на привычки. В доме Юрия Николаевича, одиноко живущего после смерти жены, — прибрано, посуда вымыта, белье постирано, рубашки поглажены…
— Что ж, я чистоту люблю, — на ходу поправляет покрывало, кладет книжку на место и бросается включить чайник ветеран. — И после войны, когда много лет работал в леспромхозе с женщинами, мне было с ними всегда легко.

Мама и бабушка

Нину Рубекину, спасшую сына под именем Юля, в женском концлагере не выдал никто.

Юрий Рубекин уже больше 60 лет живет в Кузбассе. Но родился и вырос на Брянщине.
— Отец, как завод отправили в эвакуацию в 1941-м, ушел в партизаны. А мама с нами (мне одиннадцать было, сестре восемь) уехала из Брянска в село Ревны, к бабушке, — вспоминает Юрий Николаевич.
Так они, убегая от бомбежек и голода, и попали… в самые партизанские места.
— Отец – партизан, дядька – партизан, еще один дядя – командир отряда, — перечисляет ветеран. — Партизаны мешали немцам, стремившимся к Москве. Они «рвали» железную дорогу. И так «достали» немцев, что те прислали в село карателей.
Крик, плач поднялся. Избы стали поджигать. Скотину сгонять. И жителей, как скотину…
Слухи, чем всё это заканчивалось в других партизанских деревнях, до нас уже доходили. Фашисты сгоняли жителей в одно место, а потом или расстреливали, или сортировали: женский пол – в лагеря, мальчишек от десяти лет и старше, подростков, — на работы в Германию. Мужчин, парней в селах уж не было: кто на фронте, кто в партизанах…
Мама, как услышала шум, бросила мне платье сестры: «Быстро!» Я маленький, худенький был, сестра покрепче. Платье подошло. Чтоб меня переодеть, было обговорено заранее. И мама правильно придумала: из тех, кого угнали в Германию, никто не выжил.
Так я переоделся. Про то, что носить это неудобно, стыдно для мальчишки, не думал. Потому что…
Из ямы в огороде, где спрятались, «выкурил» нашедший нас немец. Показал: не вылезете — кину гранату. А как вылезли — поставили нас и соседей к стогу сена, расстрелять. Я в маму уткнулся… Но немцы вдруг передумали, погнали к сборному месту. А бабушку с другими соседями у того же стога следом расстреляли…
Думаю, бабушке моя смерть досталась… Ведь в начале войны мы с отцом подобрали с земли два крестика. Один он себе оставил. А второй я понес бабушке показать… Она головой покачала, крестик себе забрала… И война их обоих забрала: отец погиб в партизанах, бабушку немцы сгубили…

Тайна

Сначала «бабью колонну» пригнали на станцию Синезерки, потом довезли до Навли. Оттуда пешком – до Севска, успев показать по пути казнь шестерых подпольщиков.
— Среди подпольщиков была девушка. Ее глаза встретились с моими за минуту до смерти. Кого она увидела? Стриженую странную девчонку с головой лысой, как глобус… Таким же меня видели потом узницы в женском лагере.
— Догадывались?
— Но никто тайну не выдал. В том числе ту, что наша семья – особо партизанская… Хотя была в колонне женщина, которая могла бы… Она же встретила немцев в первый день хлебом-солью, с поклоном.
…Лагерь был в старой тюрьме. Это и спасло Юру (Юлю).
— За два года в баню ни разу не сводили. В камерах, где мы жили на нарах с соломой и откуда гоняли на лесозаготовки, требуя жуткой нормы – четыре кубометра леса в день, по возвращении можно было умыться из крана. А после сыпного тифа, которым переболели все (но в лазарет никого не забирали и врачи нас особо не смотрели), женщины, девочки, кто выжил, а умерли многие, стали как скелеты, стриженные наголо, в рванье. Как и я…
Когда приблизились бои, мама Юры умоляла: «Скорее…» Ведь сыну уже стало почти 13, подходило время усов…
— Мама Нина, мы с сестрой, тетя с дочкой Зоей — все дожили… За два дня до сдачи Севска фашисты перестали гонять нас на работы. Лагерь они, похоже, планировали сжечь. Бараки заперли. Запертые камеры с коридора забили досками, чтоб узники не смогли выбить двери. Но поджечь не успели – прорвались наши танки! А когда солдаты взломали двери и мы бросились на волю, я во дворе лагеря в радостной «свалке» сбросил «шкуру» — платье. Солдаты засмеялись: «Да это ж парнишка!» — и дали мне гимнастерку, штаны, — улыбается ветеран.
Ему не забыть, как спасло его женское «братство»… И годы спустя свою старшую дочку, родившуюся… 8 марта, он назвал Зоей (что означает «жизнь»). А младшую – Ниной, в честь своей мамы…

Лариса МАКСИМЕНКО.