Раздражительный ездок

Нынче исполняется 220 лет сочинению Александра Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву».

Родился Александр Николаевич в 1749 году в Саратовской губернии, в семье помещика; получил образование в Москве, Петербурге и Лейпциге, где набрался духу французских просветителей. Служил в Петербурге, дослужился до начальника таможни, был членом масонских лож и «просветительских обществ». В 1790 году устроил типографию в собственном доме и напечатал там свое «Путешествие». Книга, пущенная в продажу, разгневала императрицу Екатерину, которая назвала автора «бунтовщиком хуже Пугачева». Радищев был арестован и приговорен к смертной казни, которую заменили десятилетнею ссылкой в Сибирь.

Радищев в Сибири

Ссылка Радищева не была тягостной. В Тобольске, тогдашней сибирской столице, он остановился в доме губернатора Алябьева (отца известного композитора). На обратном пути он задержался в городе на семь месяцев из-за болезни жены. Его принимали в лучших домах Тобольска, он посещал местный театр и знакомился с архивными документами по истории Сибири.

Радищеву долго приписывали авторство «Описания Тобольского наместничества»; на самом деле это сочинение принадлежало перу его друга Сергея Янова; Радищев лишь перевел его с французского на русский. Тем не менее оно небезынтересно – как по содержанию, так и по тону. Даже экономической географии Радищев ухитрился придать гневные ноты.

Крестьянин сибирский ленив. «Земли у него более, нежели ему нужно, а обрабатывает недовольно; паствы обширнейшие, а скота в соразмерности оных держит мало… Множество лесу, а домы почти без крышек. О нем можно сказать, что лучше любит праздную леность, нежели трудолюбивый достаток». Сибирские раскольники «вдаются гораздо распутству». Тобольские купцы не отличаются сибирским размахом. «Кажется, что они не более наживают, как сколько нужно им на житье, попойки и гуляние… В старости своей всегда бывают убоги, ибо, не возмогши наживать столько, сколько могли прежде, ни отстать от привычки праздничать и веселиться, попускаются на всякие обманы и мошенничества и, наконец, объявляют себя банкрутами». Лишь коренные сибирские народы вызывают у автора некоторую симпатию: «Просты в нравах, застенчивы, гостеприимны, а повсеместная их страсть есть пьянство… Утеснение бывает им от неистовства священных служителей. Разъезжая без платежа прогонов из одного селения в другое, пьют и едят даром и выманивают у сих простяков все, что только можно».

Тобольском автор восхищается, но когда речь заходит о горожанах, энтузиазм его иссякает: «Жители города весьма вежливы, любят сообщаться, веселиться и пировать, хитры да обманчивы, охотно не сдерживают данного слова… притом невоздержны, вдаваяся во всякие развраты под видом строгости, взор обманывающей… Мастеровой в Тобольске трудится для того, чтобы иметь что выпить. И для того всякого рода работники вдвое дороже петербургского, хотя хлеб и все съестные припасы вчетверо дешевле».

В Иркутске Радищева также встречали радушно. Причиною тому было как искреннее сочувствие, так и трезвый расчет: в Сибири перевидали много высокопоставленных ссыльных, многие из них возвращались в столицы и снова входили в силу. В Москве и Петербурге у опальных путешественников обычно имелись могущественная родня и друзья. Радищеву, в частности, покровительствовал крупный екатерининский вельможа граф Воронцов. В Илимском остроге ссыльного писателя ничем не утесняли: он занимался химией и медициной, минералогией и геодезическими изысканиями, писал натурфилософские трактаты, исторические записки, «Письма из сибирской ссылки» и др.

Обстоятельства смерти

Император Павел в 1796 году вернул Радищева из Сибири, предписав ему жить в собственном имении в Калужской губернии. Александр I и вовсе вызвал писателя в Петербург и назначил членом Комиссии для составления законов. Но вскоре председатель Комиссии граф Завадовский сделал Радищеву внушение: дескать, охота тебе либеральничать, мало тебе было Сибири. Потрясенный Радищев после этого будто бы покончил жизнь самоубийством. По другой версии, он умер, выпив по ошибке стакан с царскою водкой (смесью азотной и соляной кислоты). Как бы то ни было, Радищев скончался в мучениях в 1802 году, на 53-м году жизни.

Возможно, эта смерть и породила известный «олбанский» девиз: «Аффтар выпей йаду», потому что Радищев автор хрестоматийный, а других подобных смертей с русскими классиками вроде бы не приключалось.

Кризис жанра

Главная книга Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» написана по образцу «Сентиментального путешествия по Франции и Италии» Лоренса Стерна. Оба сочинения представляют собою вовсе не путевые заметки: это случайные рассуждения по случайным поводам. Только вместо издевательской иронии у Радищева господствует негодование. Он негодует даже по поводу городской гигиены: вот ведь деревенские бабы не пользуются зубными щетками, а праведней нашего живут. «Обличительный пафос Радищева до странности неразборчив, – пишут Петр Вайль и Александр Генис. – Он равно ненавидит беззаконие и сахароварение… Надо сказать, что эта универсальная «ярость человечества» имела долгую историю в нашей литературе. Гоголь тоже нападал на причуду пить чай с сахаром. Толстой не любил медицины… Солоухин с равным усердием призывает спасать иконы и изводить женские брюки».
Радищев хотел одновременно писать остроумную прозу и бичевать пороки; за смешение жанров ему дали десять лет, заключают те же авторы.

Бесконечное путешествие

Александр Пушкин ставил прозу Радищева невысоко: «Путешествие в Москву», причина его несчастья и славы, есть очень посредственное произведение, не говоря даже о варварском слоге». Тем не менее Пушкин написал о нем биографический очерк и начал было сочинять «Путешествие из Москвы в Петербург». К этим заметкам он не раз возвращался в 1833–1835 годах, но так и оставил неоконченными, убедившись, что цензуру обойти не удастся. Пушкин постарался сделать свое сочинение вполне благонамеренным, но не сумел обойтись без саркастических нот: великая вещь — инерция жанра.

У Гоголя в «Арабесках» найдется сравнение Москвы и Петербурга, также в русле традиции, заданной Радищевым. Кое-чем обязаны ему и гоголевские «Мертвые души», где повествователь по любому поводу готов пуститься в длиннейшее отступление. Сказалось влияние прозы Радищева на замечательной повести Владимира Соллогуба «Тарантас». Об этом говорят сами названия ее глав: «Отъезд», «Станция», «Гостиница», «Губернский город», «Печорский монастырь» и т. п.

Во второй половине XIX столетия той же традиции следуют Чехов и Короленко. У Чехова следует взять не скучный «Остров Сахалин», а цикл путевых очерков «Из Сибири». «Сибирский тракт – самая большая и, кажется, самая безобразная дорога во всем свете…

Говорят, что в городах и селах по сибирскому тракту живут люди, которые получают жалованье за то, что починяют дорогу. Если это правда, то надо прибавить им жалованья, чтобы они, пожалуйста, не трудились починять, так как от их починок дорога становится все хуже и хуже». Абсолютно радищевская интонация.

Сюда же можно подверстать и «Одноэтажную Америку» Ильфа и Петрова, и множество других сочинений, вплоть до поэмы Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки». Словом, книга Радищева, несмотря на скромные литературные достоинства, задала в нашей словесности отдельный канон, а стало быть, по праву считается классической.

Олег ТРЕТЬЯКОВ.

Кстати

В Кузбассе улицы Радищева имеются в Кемерове, Новокузнецке, Прокопьевске, Киселевске, Ленинске-Кузнецком, Белове, Мариинске, Междуреченске, Осинниках и др. Памятники Радищеву имеются в Петербурге и Москве, в Саратове, а также в нескольких пунктах его сибирского путешествия, включая Усть-Илимск, бывший Илимский острог.

Образчик стиля

«Доехав до жилья, я вышел из кибитки. Неподалеку от дороги над водою стояло много баб и девок… Все они были в праздничной одежде, шеи голые, ноги босые, локти наруже, платье, заткнутое спереди за пояс, рубахи белые, взоры веселые, здоровье на щеках начертанное. Приятности, загрубевшие хотя от зноя и холода, но прелестны без покрова хитрости; красота юности в полном блеске, в устах улыбка или смех сердечный; а от него виден становился ряд зубов белее чистейшей слоновой кости. Зубы, которые бы щеголих с ума свели. Приезжайте сюда, любезные наши боярыньки московские и петербургские, посмотрите на их зубы… Зубного врача у них нет. Не сдирают они каждый день лоску с зубов своих ни щетками, ни порошками. Станьте, с которою из них вы хотите, рот со ртом; дыхание ни одной из них не заразит вашего легкого. А ваше, ваше, может быть, положит в них начало… болезни… боюсь сказать какой…