Танец седой Шахерезады

У кузбасских бабушек – новое увлечение: они начали осваивать «танец живота»
Кто сказал, что арабские сказки из «Книги тысячи и одной ночи» и танцы – только для завороженных в последние годы Востоком девочек и девушек?..
В Ленинске-Кузнецком 64-летняя Валентина Малышева собрала 70-летних подруг, и их первые танцевальные репетиции уже собирают аншлаги.

…Одинокие деды с тросточками мелкими слабыми шажками, но на ходу расцветая, торопятся на начавшийся в два часа дня ритмичный звон медных «блестяшек», нашитых на зеленые и оранжевые шальвары увлекшихся Востоком бабушек. И последнюю пару метров коридора, поворот и – «Ах!»… не проходят – пробегают.
А если танцовщицы с нежной вуалью на лицах шикают им «брысь», то деды подсматривают из-за угла, совсем как мальчишки… И неохотно расходятся, когда сказка кончается.
…Но – короткий перерыв (устали «летать» полные руки), и танцовщицы из центра соцобслуживания населения снова повторяют работу бедрами, звеня и будя своей «нашитой» мелодией… И волна зрителей снова «катит» смотреть…

Сказка о концлагере

…Известное дело, танец – это повествование, а восточный танец – особое повествование о чуде. И в жизни каждой из бабушек-танцовщиц оно было, и вполне достойно продолжения знаменитых сказок Шахерезады…
– Я родилась… в концлагере в Великую Отечественную войну, в 1943-м, – признается 71-летняя Антонина Акулич, репетируя руками плавную восточную «змейку». – Среди голода и болезней выжила.
…Ее отец работал на железнодорожной станции Саблино под Питером. И когда станцию заняли фашисты, выброшенные из домов жители потянулись к ближайшему райцентру, где, считали, можно было хоть как-то приткнуться или уехать. (Но… «некуда бежать от рока осторожному», – не раз говорила Шахерезада…)
Вот и из райцентра, большой станции, до которой с трудом добралась семья, как выяснилось на месте, уходили эшелоны только в Германию и только в концлагеря.
– Руководил отправкой староста, назначенный немцами, он был из ближней деревни, и, понятное дело, по округе у него было полным-полно родных, друзей, знакомых. Их он и придерживал на месте, а вагоны забивал новоприбывшими из окрестных мест. Так и попали в «теплушку» отец с матерью и две мои сестры, 12 и 6 лет… А прибыли в концлагерь, взрослых – на работы, из еды – баланда. И шесть буханок хлеба в день – на весь забитый людьми барак.
И в том аду шанса уцелеть не было.
Но немцам-фермерам стали нужны работники. Концлагерь и выставил на ярмарку, «на продажу», несколько самых «бросовых» семей.
– В том числе нашу. Но всех раскупили, мы остались одни. И вдруг подъехал запыхавшийся фермер, купил нас, – рассказывает Антонина.
Хотя «партия» эта – со слабыми старшими детьми, которых ветром качало, да с нею, новорожденной, в том числе, ему была крайне невыгодна. А не купил бы – фашисты «списали» бы семью в ров…
– А как пришли «наши», отец ушел воевать, погиб, а мама еще полгода по фильтрационным пунктам на станциях скиталась. Одно утешало: в «прижитом от фашиста младенце» ее не обвиняли. Я же родилась копией старших сестер, а они – в отца, бровастые, и мы – все на одно лицо, – рассказывает танцовщица. – Так, с концлагеря, и началась моя судьба. А дальше – все было хорошо…
Сказка о молоке

Самая бойкая из бабушек-танцовщиц – 71-летняя пышная Любовь Кривова – свою усиленную шальварами и «золотыми» тапочками прелесть знает.
И азартно показывает, как надо правильно «дрожать» не только грудью, животом, всем корпусом («Работай коленями, мелко-мелко»), чтобы получилось сексуально-романтично. Призывно, но неприступно.
Пробую не только я. Бабушки, из зрительниц, тоже подтягиваются.
Но с ходу технику не осилить.
– У нас тоже не сразу получилось, мы с весны этому учимся, – кивает на подруг Любовь. – И не все из нас в детстве, юности занимались танцами, хореографией. И профессии у всех были далекие от танцев: бухгалтер, технолог, доярка, две – заводские. Я вот в кузнице работала.
…От своего молота и от мужиков в заводской кузнице, подаривших ей перед уходом на пенсию отлитые лично дефицитные «орешницу» и подсвечник, от одиночества, от вечной раны в сердце (единственный сын пропал без вести в 18 лет) Любовь Тихоновна и пришла этой весной к «восточным» танцам. Тоже со своей сказкой:
– Нас, детей, было трое у матери. Отец ушел из семьи к богатой, по послевоенным меркам, женщине – у нее была корова. И мама «колотилась», поднимая детей, одна, в нищете, и в нашем доме молоко было редкостью. И справилась бы мама… Но ее в гостях одна семья угостила «бруцеллезным» молоком, от больной коровы. И мама едва не умерла. Два года пролежала в больнице, прикованная к постели. Но мы, дети, ее очень ждали, нам люди жить помогали, и чудо произошло: «лежачая» мама вдруг пошла на поправку, поднялась. А я с шестого класса работать пошла, маме в помощь, в детские ясли…
Как повторила бы Шахерезада, «…любовь друзей спасает и выручает от бед и от наступления гибели…»

Сказка о хлопке

Арабские, турецкие, египетские танцы бабушки из Ленинска-Кузнецкого начали изучать, «заразившись» ими от Валентины Малышевой.
– А я впервые увидела арабский танец в Интернете – и всё, «пропала». Восемь лет назад записалась к учителю танцев. А придя в центр соцобслуживания нынче отдохнуть в отделение дневного пребывания, танец и станцевала. И уже ко мне подошли женщины: «Научи!» – улыбается Валентина.
Особенно просили научить трудным движениям рук в танце. Они, кстати, легко дались самой Валентине, русской беженке из-под Ташкента, приехавшей без ничего с двумя сыновьями в 1990-х и живущей теперь в комнате (по соцнайму) в бараке.
– А до побега много лет, так было заведено, все жители каждый день работали на сборе хлопка. Отработала я смену в детсаду и тоже – в поле. Вот руки и натренировала, – говорит Валентина… Смотреть на нее в танце и на бабушек-танцовщиц можно так же бесконечно, как на светящиеся струи восточного фонтана. И слушать их сказки жизни можно так же ненасытно и жадно, как слушали века сказки Шахерезады, прося: «…о, прибавь еще»…
Лариса Максименко.