Андрей Латышев, крестьянин

Свой деревенский опыт Латышев считает исследованием «в современной российской производственно-поселенческой культуре феномена деревни-однодворки», которая «ассоциировалась бы у наших соотечественников с возрождением столыпинской реформы, несущей трудовую занятость семьи в своем домохозяйстве, а с ней спокойствие и достаток».

У него голубые глаза, он с искренностью ребенка не понимает, как кто-то может усомниться в истинах, вычитанных им в умных книгах или нажитых в жизни. Иногда его понять непросто. Например, в одном из своих писем в высшие инстанции Андрей Латышев обратился «…с предложением, реализация которого заложит основу цивилизационной полифуркации социальных практик российского населения, генерируя синергию нового уклада жизни россиян».

— Андрей Андрианович, какие повороты в твоей жизни ты считаешь кардинальными?
— Во-первых, поступление в военное училище, потом уход из армии – это 1976 год, сам понимаешь, в то время из нее офицеру очень трудно было уйти. Но я не хотел свою жизнь подчинять тогдашней логике. Мне хотелось свободной деятельности, я поступил в университет и стал заниматься любимым делом – преподаванием общественных дисциплин. Второе высшее образование у меня историческое… Женился, само собой, а потом все потекло… А еще один очень важный момент — это когда я перекрестился в старообрядчество, у меня отец – старообрядец. Следующий этап, естественно, строительство дома и переезд в деревню 13 лет назад.
— Как ты понимаешь эту часть жизни?
— Это возвращение. Ведь вся страна, все русские возвращаются на круги своя, можно точнее сказать – возвращаются к национальному характеру и, самое главное, к порядку и укладу жизни, способу существования русского человека. На протяжении всего ХХ века мы просто транжирили человеческий потенциал. Мы утратили механизм воспроизведения человека с высокой степенью адаптивности. Такой механизм – крестьянская семья.
— В твоем случае — на примере отдельно взятой семьи?
— Конечно. Если бы я это внедрял, проецировал – считаю, это грешно, это не мое дело. Главное – ты устрой себя.
— Для тебя это миссия?
— Знаешь, временами у меня наступает такая мысль, но я стараюсь гнать ее от себя. Я как-то пошутил в газетной статье очень неосторожно, хоть и с иронией, и это мне аукнулось.
— А что сказал-то?
— Сказал примерно так… Господь готовит мне роль проводника в возрождении нового уклада… И вышло, что раз сказал – получи. Завершить строительство пока так и не могу, а в «Литературке», в других газетах опубликовался.
— Получается, на эту идею ты потратил два десятка лет?
— Нет, больше. Осмысли-вать-то я начал это, как мы поженились с Олей, это в конце 1979-го.
— И насколько реально, думаешь, достичь цели?
— Я абсолютно убежден в реальности планов. Сейчас так или иначе наш этнос, наша страна возвращается к тому способу существования. Другое дело, здесь не всё происходит равномерно. Мы, простые граждане, должны помогать, в том числе нашему руководству, на личном примере показать, как это может быть.

— То есть показать хотя бы какой-то части общества, как можно жить?

— Я как раз думаю, что это всеобщее. Можешь представить, что век назад 80 процентов населения европейской части России были крестьянами? Пять человек до революции спокойно жили на 9 десятинах – это на 15 гектарах. Кроме того – купцы, промышленники, а бюрократическая верхушка была мизерна по отношению ко всему населению. А всё население жило в режиме самоорганизации.
— Так ты хочешь город загнать обратно в деревню, в свой образ жизни? Тогда ты как минимум неисправимый оптимист…
— Я никого не хочу никуда загонять. Если бы я так думал, я бы был, во-первых, дурак, во-вторых – это невероятно греховная вещь. Чем отличаюсь я, например, от большевиков? Те выдумали какую-то модель и загнали всех в нее, а я, может, ошибаюсь. Но получается: раз ты, парень, заявился на миссию, то хотя бы публикуй, что и как ты делаешь.
— Ты почти построил дом, опробовал некоторые варианты ведения хозяйства, вырастил детей, которые почти готовы следовать твоим идеям… Так говорю?
— Абсолютно правильно.
— И что дальше?
— Дети живут не со мной, потому что у меня жить негде: дом большой, но у сыновей свои семьи, а каждая семья должна жить под своей крышей. Они не работают со мной, потому что негде работать, а вместе работать нужно каждый день. Поэтому моя задача — придание семье некой целостности, но на современном технологическом уровне. Нужно вернуться – не к традиции, к способу существования большой русской семьи. Рядом жить, воспитывать через каждодневный совместный труд, растить детей.
— Кто главный враг твоей идеи?
— Главный враг – внутреннее состояние русского человека. Кто враг у нас? Это большевик, это Плеханов, Ленин, это, безусловно, практик Иосиф Джугашвили, которые перепрограммировали мотивацию русского человека, устремления его, наполненные смыслами. Русский человек сейчас не знает, что делать. Все не знают, что делать… Это борьба наших представлений о порядке жизни, о европейской культуре, которую якобы мы должны где-то почерпнуть. Но мы сами являемся носителями этой культуры.
— Тебе не жалко затраченного времени?
— Мне даже интересно. Конечно, были переживания, что всё это идет слишком медленно, но понимаю, что всё равно происходит самообразование, нарабатывается опыт, в том числе отрицательный.
Сначала думал, переживал, сыновей ругал, что они растранжирили свое время, ведь в 2004 году окончили сельхозинститут, а занимаются своими делами, как бы живя в русле советского общества. Так что мы – семьей – потеряли много времени. У меня нет бани, нет гаража, нет хозяйственных помещений, в то же время они женились, у них дети, в них просыпается тот крестьянин-старовер, но они не знают, что с ним делать. Пытаются что-то делать сами, я говорю: ребята, давайте делать вместе. Они вроде готовы, но особого устремления – вместе – пока нет.
— Ты можешь назвать себя счастливым человеком?
— Безусловно, я счастливый человек. У меня великолепная семья, одна моя приятельница сказала: «У тебя семья – бетон». А еще в советское время я как-то пришел в гараж один, и мужики стали смеяться надо мной: «А где твои телохранители?» Оказывается, я всегда ходил с детьми… У меня прекрасная жена, мы живем уже не помню сколько лет… Да, что-то не получается, но, может, так и должно быть. И гордыня у меня не появилась.
— Помню твои слова: я – крестьянин, и это иное, чем быть фермером или работником сельского хозяйства…
— Мои дети, кстати сказать, тоже крестьяне. Что это такое? Это человек, который живет в своем хозяйстве, который самодостаточен в своей жизненной самоорганизации, который умеет делать почти все. Правда, по сравнению с профессионалом, например, кузнецом, он что-то делает хуже. Но ему товарная продукция и не нужна, он делает для себя, для соседа. Вольно или невольно понимаю, что я такой и есть. Я теперь столяр, я отчасти слесарь, токарь, электрик, огородник, животновод, я езжу на автомобиле и могу его отремонтировать, и самое смешное, что и сыновья примерно такие же. И дочь, хоть и по-женски. Сейчас она студентка, причем мы ее готовили к филфаку, а она поступила в сельхозинститут… Да, как социальный тип я крестьянин.
— Расскажи, как ты освобождался от коровы…
— Моя приятельница Люся раньше меня сюда переехала, у них был огромный скотный двор, мне продала корову с телкой и говорила: когда ты заведешь корову, ты почувствуешь экономическое облегчение. А когда ты освободишься от нее, почувствуешь физическое освобождение. Так и получилось.
— Письма, которые ты пишешь власти, на мой взгляд, не совсем совпадают с твоим стремлением к независимости. Но ты хочешь получить от нее то грант, то трактор – почему?
— Дело в том, что все, кто сегодня успешен в производственно-экономическом смысле, ког-да-то начинали на криминальной основе. Но так я не хочу и не умею, а иначе очень долго. Это значит бесполезно потратить много времени.
Поэтому я и прибег к так называемому ручному управлению. Которое кто-то ругает, кто-то принимает, а я вижу крайнюю необходимость в нем. Президент просто должен приехать сюда и сказать: «Парень, ты делаешь дело, тебе нужны трактор и машина? Давайте поможем человеку и посмотрим, что получится»… И я готов ответить текстами и практикой, описать все на научном языке или в публицистической форме…

Записал Игорь АЛЁХИН.

Фото автора