Ход Вокина-Лисарка

Олегу Красильникову за шестьдесят, он кандидат в мастера спорта по шахматам, работающий пенсионер, сейчас живет в поселке Промышленная. На труд, посвященный буквенно-цифровой классификации шахматных комбинаций, написанный и изданный им за собственный, естественно, счет, потрачено три десятка лет.

В далеком прошлом Красильников увлекся шахматами, собрал библиотеку, много читал, верил, что сможет постичь таинство древней игры, играть на уровне лучших. Но снежный ком информации рос, только мешая пробираться к истине. Более того, оказалось, что даже на уровне терминологическом в шахматах нет единства и разные мастера коня и ладьи могут использовать всякие формулировки вроде «особенности положения», «направление поиска», «исходные ориентиры», «тактические операции», «темы», «мотивы», «форсированные варианты» бессистемно и крайне неточно!
И…

Кстати, необходимо отметить, что Красильников не любит простых черно-белых вопросов и ответов, ему привычнее притчево-образные формулировки, ведь именно среди полутонов порой брезжит если и не истина, то ее тень. Поэтому для понимания ситуации с шахматной теорией он и рассказывает мне о… слоне.
Слепые спросили:
— На кого похож слон?
— А вы потрогайте, — ответил погонщик слона.
Первый потрогал брюхо и решил:
— Слон похож на стену!
Второй потрогал ногу и возразил:
— На колонну!
Третий, подержав хвост, возмутился:
— На канат!
Вывод от Красильникова: шахматные комбинации, которым он и посвятил существенную часть жизни, нельзя определять по какому-то одному элементу тактики. Именно этот пробел в шахматной науке он и решил устранить, создав язык, понятный всем…
Получилась – книга…

Трудно ли писать книги? Красильников опять начинает издалека:
— Есть семья. Живем с тещей и тестем. Поскольку живем на своей земле, если мужика видят за столом, сразу: «А что ты сидишь? Иди вон грядку вскопай»… Любую работу можно делать по максимуму, по минимуму и по оптимуму. Максимум я не вытяну: они как политбюро, они руководят всем, говоря: «Когда нас не будет – делайте по-своему, а сейчас как скажем, так и будете делать!» «Просиживаешь задницу», «Протираешь штаны» – это еще самое мягкое…
Работать по минимуму, естественно, тоже не для него, а оптимум – когда все уже спят, когда кофе – черен, чай – крепок, а на лист бумаги падают буквы и мысли. И так неделями, месяцами, годами.
Есть мысли, к которым подбираешься очень долго; есть фразы, которые пришли ниоткуда, например, полная то ли бесконечного нахальства, то ли беспредельной искренности строчка: «Я не гений, но я написал гениальную работу». Такие мысли у Красильникова обозначаются особенным значком, означающим: специально на эту тему не думал, это пришло интуитивно. Такие фразы нечасты, но емки, красивы, некоторые из них попали в книгу наравне с изречениями Декарта и Эйнштейна, Шоу и Карпова, Достоевского и Ласкера, Паскаля, Окуджавы, Аристотеля и многих, многих, многих…

На столе у Красильникова всегда лежит лист бумаги:
— Передачу смотрю или читаю, мысль пришла – сразу записал. Лист исписывается – в папку… И вся папочка из таких ценных мыслей, которые как бабочки летают и, если ты их не поймал сачком, улетят. Иногда замечал, что, если поленился и не записал сразу, потом можешь ее и не вспомнить…
Не вспомнишь, но вдруг именно к ней шел полжизни? Вдруг больше не залетит никогда?
На пути исследователей и поэтов шипы встречаются регулярнее, чем розы. И вообще: создают чаще вопреки, чем благодаря. И цена часто непомерная.
— У меня был период, когда перестало получаться. Ну, цифры, ну, буквы, но как-то перестал понимать, что дальше, и где-то ночью на дежурстве вдруг вспомнил Фауста, как он душу дьяволу продал, смешком себя спрашиваю: сейчас бы сказали, готов ли умереть, но все будет тебе предельно ясно? Так вопрос поставил, что на одну чашу весов – свой труд, на другую – какие-то большие блага, вплоть до жизни… Прикинул: ну, шестьдесят с чем-то лет прожил, люди умирают и в 25, но если не напишу, никто этого за меня не напишет! Ни у кого не хватит терпения столько лет заниматься этим… И как бы сказал: готов…
Он делает драматическую паузу, продолжает:
— Верить? Не верить? Но в башке такой гул вдруг, будто реактивный самолет пролетел. Даже за голову взялся, думал, развалится… Никогда не болела голова… С тех пор оглох немножко и гул в ушах… Потом пошел в больницу, оказалось – сужение сосудов, но такая вот ерундистика была, а я не отказался. Скорее всего, причинно-следственной связи тут нет, но я задался вопросом, какова цена, и ответил себе. И моя система обрела завершенность…

Собственно издание книги обошлось Красильникову в 35 тысяч рублей, это не считая допечатной подготовки текста. Признается: «На меня дома смотрели как на сумасшедшего. Я сам думал: на эти деньги мог бы горный велосипед купить, еще что-то, но…»
А сколько стоили ему поездки в Москву для встреч с великими и помельче шахматистами и разными шахматными чиновниками – даже не считает, потому что, когда цель огромна, считать деньги – мелко. Встречами и автографами остались в его жизни Левицкий, Авербах, Рошаль, Калиниченко, Перваков, Дворкович, Бареев и другие – люди, более и менее известные в околошахматных кругах, сказавшие или не сказавшие ему слова одобрения и поддержки. Несколько экземпляров «Миттельшпиля…» добрались до Калининграда, Казани, Москвы. Но Красильников уверен, что его труду уготовано большее…

Ах, да, при чем тут Вокин-Лисарк? – наверняка спросит дотошный читатель. Да при том, что, если прочитать эту фамилию задом наперед, как раз и получится – Красильников. Это своеобразный тактический ход в сторону шахматных соперников и коллег:
— Здесь меня более-менее знают, приезжаю на соревнования, и тут вдруг выложу три книги: раз! А я как игрок средний. И они скажут: «Чему он может научить? Играет средне, а мы – мастера, но не пишем, а тут человек взялся писать!» Но это вещи разные. Многие этого просто не понимают. Могу показаться нескромным, но если бы хоть на минуту сомневался, что это не станет бестселлером, не стал бы навязываться…
И он опять зовет в союзники великих, по-свойски цитируя Тиграна Петросяна, гроссмейстера, чемпиона мира, доктора философских наук, говорившего что-то вроде: с точки зрения обучения, шахматы – самая настоящая наука; по форме – игра; по результату – спорт. «Я, — объясняет, — занимаюсь как раз наукой».
Он хотел бы учить шахматам ребятишек в Промышленной, но ему, единственному в поселке кандидату в мастера спорта, не хотят доверить путь к клетчатым вершинам, поскольку у Красильникова нет педобразования.
— Я говорю, — горячится, — соберите мне всех ваших шахматистов с педагогическим образованием, я им сеанс дам и у всех выиграю! Потому что мой вектор – шахматы!
Он уверен, что со своей любовью к шахматам и инструментом в виде буквенно-цифрового метода смог бы растить если и не чемпионов, то, по крайней мере, людей увлеченных и понимающих.
В третьей части книги Вокина-Лисарка – несколько сотен шахматных партий, записанных буквенно-цифровым способом. Классический мат, поставленный Боденом Шулдеру при помощи двух слонов в 1853 году… Победа с жертвой ферзя в поединке Алехина с Нестором (Тринидад, 1939)… Ферзевый гамбит Капабланки, сбивший с привычного пути знатока «книжной» теории Беккера на турнире 1929 года в Карлсбадене… Несколько партий, проигранных Красильниковым компьютеру в 2012-2013 годах… Он, Вокин-Лисарк, создатель, сам вправе выбирать, какими парами и тварями заселять собственноручно созданный мир для показа возможностей своего метода…

Перед расставанием спросил Красильникова, есть ли у него в жизни другие «поплавки», равные шахматам?
— Это вообще не поплавок, — услышал в ответ, — это груз, это жернов на шее, и я с ним плыву. Если бы обрезал – мог бы спокойно играть, вялять дурака, лежать перед телевизором и так далее. Но…
Но: должен, обязан, не могу не делать, кто, если не я, – и так далее, и тому подобное – милые романтические глупости, столь не свойственные рационализму и скептицизму XXI века…
«Не бойтесь совершенства – вам его не достичь», — утверждал когда-то Сальвадор Дали, отцитированный Вокиным-Лисарком. Уверен, с ним легко согласятся очень многие нормальные люди, особенно те, кто оказался рядом с признанными и непризнанными гениями и присмотрелся к ним…
Но мне почему-то близки эти странные люди, которые к совершенству стремятся, несмотря ни на что. Хоть в шахматах, хоть в иных сферах.

Игорь АЛЁХИН.
Фото автора.