Последняя революция

Он был известным всей России двойником Ленина, получил признание, но умер в одиночестве.

Владимира Ивановича Круглова, двойника Ленина из Кузбасса, много лет отработавшего «вождем мирового пролетариата» в Москве, перевидала, переобнимала чуть ли не вся страна.

Москвичи и приезжие подходили к нему со словами:

— Ну, похож, батенька! Невероятно! И ни грамма грима!

Так дед Круглов пять лет пробыл «Лениным» в самых людных местах столицы и потом еще долгое время в поездах, курсирующих по Транссибу.

Ночевал на вокзалах. Прятался в метро от милиции. Ел шашлыки в купе с Валерием Леонтьевым. Гордился, что именно его из всех двойников, как передавала «народная почта», больше всех замечал Михаил Горбачев. Михаил Сергеевич по поводу понравившейся копии Ленина (Круглова) часто спрашивал: «Ну как? Снова у «России» (гостиницы недалеко от Кремля. – Ред.) стоит? Молоток!» А он стоял в дождь и метель, терпя июльское пекло и январский мороз…

Напомним, на «ленинскую» работу сухонький дед из Мариинска решился в 1998 году, в 70 лет, озверев от скуки внутри четырех стен старого черного барака.

— Но потом возраст все-таки взял свое, — рассказывает мариинская соседка Тамара Лопарева. — На «работе» в Москве Владимир Иванович разболелся, и хотя был там на пике интереса, вернулся домой. И умер. Он до последнего был в образе. Считал себя по-ленински «вечным». А вот если бы вышел из образа, наверняка бы еще пожил, и тогда его последние дни не были бы такими ужасными…

Зов крови?

Бывший фрезеровщик и придирчивый холостяк Владимир Иванович, выйдя на пенсию, не раз рассказывал мне, что чувствовал: вот рвется, рвется из него наружу что-то, чего-то важного он еще в жизни не сделал.

— До меня дошло, чего именно, примерно в 1990 году. Шел домой, подобрал по дороге пару дровишек для моей печки, прожорливой, проклятущей. И вдруг – девочка, из первоклашек, подбежала: «Владимир Ильич, давайте вам помогу!» Поделился, идем, несем. Я задумался: «А ты меня разве знаешь?» Девчонка глаза распахнула: «Конечно. Вы — Ленин!» Я дар речи потерял… А дома открыл старый советский «Букварь» (дочки моей, погибшей целую жизнь назад, еще школьницей, в автоаварии), нашел в нем портрет Ленина и поднес рядом со своим лицом к зеркалу. И – слов нет: мы с Ильичем похожи, как будто родственники…

Так совпало тогда: дед Владимир Иванович впервые в жизни усы и бороду отпустил и стал просто копия Ильича.

Конечно, решаясь уйти «в Ленины», пробовал дед Круглов порыться и в своей родословной. Даже до детского дома в Петербурге, куда он, круглый сирота, попал малышом (и откуда в войну его с другими детьми переправили на Урал), добрался, съездил. Но архив там не сохранился. Зато, бродя по детдомовским местам, Круглов уверился в том, что много лет всплывавшая в голове картинка, как его сдавали в детдом, была взаправду.

— Я всегда помнил, что сказал в детдоме: «Моя родная фамилия – Ульянов», но ее сменили сразу же, сирот в стране с такой великой фамилией иметь же было нельзя. Потом, много лет считал себя однофамильцем, пока в стариковские годы вдруг не стал так похож на ленинскую родню, что написал в музей ленинский, в Горки, вложил в письмо клочок бороды, с просьбой о генетической экспертизе. Но музейщики ответили: рады бы, только денег нет… В общем, я или от какой-то дальней веточки Ульяновых, или потомок Дмитрия Ульянова, брата Ленина, или природа мне просто внешность двойника подарила… А в 1998-м меня впервые так сильно потянуло узнать свое прошлое, что я не раздумывая рванул в Москву — в Мавзолей и в Музей революции, — рассказывал с великой ностальгией незадолго до своей смерти дед Круглов.

…С того «переломного» майского дня 1998 года тихая монотонная жизнь пенсионера круто переменилась. Он купил «ленинскую» кепку, костюмчик, галстук в горошек. Поезд в Москву пришел поздно вечером. У пенсионера с собой – гроши. Зато из вагона он вышел, одевшись Лениным.

Сунулся в гостиницу – дорого. Вернулся на вокзал, уснул, разувшись, а утром остался без туфель — украли. Пошел в Мавзолей в носках; дважды отстояв очередь, с дедушкой Лениным поздоровался — с укрепившимся чувством, что и правда – дальняя родня, и ноющего в душе сиротства стало меньше. А вышел из Мавзолея — его милиционер догнал, молча сунул в руки старые туфли, и они оказались впору.

Нашел Арбат, узнал у тамошнего главного двойника Ленина правила работы и скоро стал «своим». И на этом торгово-туристическом месте. И у шахтеров-земляков, собравшихся на Горбатом мосту. То была пора печально памятных «рельсовых войн», когда шахтеры требовали перемен и выплаты страшно задерживаемых зарплат. Кузбасский «Ленин» с восторгом окунулся в «шахтерскую» революцию…

Шалаш

Возвращение его домой несколько лет назад сразу обросло слухами о скопленном им богатстве, но всколыхнувшийся было интерес скоро сменился разочарованием. Постаревший «вождь» ходил все в том же потрепанном «ленинском» пальто, поселился все в том же двухэтажном бараке, и даже когда находился дома, на дверь снаружи навешивал замок – дескать, «никого нет»

Поклонники и любопытствующие быстро и сошли на нет.

— Он продолжал быть «Лениным», для себя, — рассказывает соседка Тамара Лопарева.

А с первыми весенними лучами стал жить во дворе. Смастерил печурку, готовил стариковскую кашу только там. Мылся за сараем, натаскав воды от уличной колонки в старую детскую ванночку. И имел грядку со свеклой рядом со своим дощатым шалашом.

И так – до снега.

Тогда кузбасский «Ленин» забивался в свою комнату, на второй ярус кровати, к потолку, где теплее и где вместо ковра у него был свой большой портрет в роли Ленина, написанный художником на Арбате.

Там его, прижавшегося к портрету, соседи и нашли через две недели после смерти.

Они переживают: если бы дед «сошел» с ленинской темы, перестал бы отрезать себя от мира и соблюдать конспирацию, а стал бы просто дружить с другими стариками и бабушками, согласился бы, наконец, на помощь соцзащиты, он бы еще пожил. Но все предложения лечь в больницу или переехать в дом престарелых 84-летний кузбасский «Ленин» принимал в штыки. Сердился:

— Разве Ленину место в интернате?!

Лариса МАКСИМЕНКО.