«Ищите меня… на скамейке»

Его адрес не дом и не улица, а… скамейка в одном из дворов Кировского района. Именно этот двор для ночлега Андрей выбрал не случайно.
Здесь он когда-то жил с матерью, младшим братом и отчимом.
Именно здесь оборвалось детство Андрея и, как он сам считает, вообще все хорошее. Хотя ничего хорошего, по мнению бывших соседей, у Андрея не было, считай, с его появления на свет. Родился «случайно», нежеланным.
За это мать его и била. Чаще всего тяжелой сковородой. И — по голове. Возможно, отсюда и сильная головная боль. И вообще нервное расстройство. А потом — специализированный интернат для больных детей.
Сейчас у Андрея бессрочная инвалидность. Он показывает мне справки и утешает:
— Вы не волнуйтесь, я не опасен.
И на людей не кидаюсь, как некоторые.
Наверное, он вспомнил свою мать.
Она умерла. Вернее, сгорела в пьяном угаре. Вряд ли Андрей знает, что о мертвых или не говорят плохого, или вообще ничего не говорят. И у меня после всего услышанного не поворачивается язык напоминать ему об этом.

I. …Андрей не похож на опустившегося бомжа. И помойкой от него не пахнет. Чистая майка, куртка, летние брюки, чистая обувь. И сам как будто из-под душа.
— Нет, я из-под крана. Нашел во дворе. Там и помылся, и все постирал. Я всегда слежу за собой.
— Это правильно, — говорю я Андрею, зная, что и в свои 35 лет он, как ребенок, любит, чтобы его похвалили.
Однако есть за что и пожурить. До получения пенсии еще несколько дней, а на сберкнижке у него всего 23 рубля. А инвалидская пенсия не такая уж и маленькая — 10550 рублей.
— Не умею я нормально деньги тратить. Как зайду в магазин — так всего покушать хочется!
Но Андрей знает, что голодным до следующей пенсии не останется. Он опять пойдет во двор дома, где когда-то жил. Позвонит в квартиру №2, где живет добрая тетя Таня. Она обязательно пригласит за стол и Андрея. Ночлег вот только не предложит.
— У тети Тани своя семья, — объясняет Андрей.
Но ведь и его семьей была не только мать. В том же Кировском районе живет младший брат.
— Мы поссорились. Больше я к нему не приду. Да он, наверное, и не пустит.
А еще Андрей зарекся идти в ночлежку. Замахал руками, когда я сказала, что в ночлежке куда уютнее и безопаснее, чем на скамейке под деревом.
Оказывается, там, в ночлежке, он уже был. И успел проштрафиться. По чьей-то просьбе сходил за бутылкой водки. Но сам-то Андрей не пьет ни водку, ни пиво, ни вино. Просто хотел сделать доброе (так он думал) дело одному человеку.
Но эта «проделка» еще не самый большой проступок, который совершил Андрей. За кражу он привлекался к уголовной ответственности. Наказание отбывал в психиатрической больнице. С диагнозом Андрея это тоже зона. И в ней тоже свои порядки. Их Андрей постоянно нарушал. За что и получал продление срока наказания. А когда в апреле этого года его выпустили на волю, огорчился. Идти-то ему было некуда. Попытки наладить отношения с младшим братом ни к чему хорошему не привели. Поехал в Тайгу к тете, родной сестре своей матери. Тетя племяннику не очень-то обрадовалась.
— Она мне поставила условие, — рассказывает Андрей. — Чтобы я заказал матери хороший памятник. А я сразу отказался. Мать меня била, искалечила, можно сказать, а я ей — памятник?!
В общем, не нашел Андрей приюта и у тети…

II. Нет, я не собираюсь рассуждать о родстве, о кровных узах, кивать в сторону телепередачи «Жди меня», где люди всю жизнь ищут кого-то и очень счастливы, если находят. И тетю Андрея, и других его родственников (а они тоже имеются) можно понять. Одно дело — пожалеть большого ребенка, а другое — взять его к себе домой на постоянное проживание. В данном случае вообще не подходит рассуждение на тему: «А вот я бы на их месте…» Мы не на их месте. И дай Бог там никогда не быть. Как и на месте Андрея. Он один из тех «казенных детей» (воспитанников детских домов и интернатов), кто после выпуска уходит в никуда.
Да, в последние годы дальнейшую судьбу бывших воспитанников вроде стараются облегчить, направить. Специалисты следят, чтобы квартиры, где раньше были прописаны государственные дети, не были проданы и пропиты их горе-родителями. А те, кто не имел жилья, тоже не брошены. Редко в каком кузбасском доме-новоселе нет квартир для повзрослевших сирот.
Но Андрей Лялькин не попал в белую полосу везения. На его запрос о праве вернуться в дом на улице Рекордной дан вот такой неутешительный ответ: «…В архиве комитета по управлению имуществом отсутствует информация о регистрации права собственности на жилое помещение, принадлежащее на праве собственности Лялькину Андрею Борисовичу…» Пока Андрей жил в интернате, мать съехала из этого дома. Поселилась где-то в частном секторе. Там и сгорела…
Однако инвалида Андрея Лялькина все-таки поставят на льготную очередь для получения социального жилья. Так обнадежили его в городской администрации, поторопив со сбором всех документов. Андрей послушный. Встав утром со своей скамейки, идет за недостающими бумагами. Это денег в карманах Андрея нет, а разных справок предостаточно.
— Для подстраховки ношу, — поясняет он. — Чтобы никуда меня не забрали.
У Андрея всего лишь два коррекционных класса обучения. Но он умеет не только читать, писать и считать, но еще и рассуждать:
— Я больше не хочу быть на шее у государства, — говорит он, когда я советую все-таки пойти с повинной в ночлежку. Знаю, что там прощают провинившихся «в последний раз». Кстати, сама я не раз просила поместить туда бывших детдомовцев. Оказывалось, что сотрудникам этого дома временного пребывания они уже знакомы. И тоже проштрафились. После этого кто-то действительно вновь доходил и доезжал до ночлежки, а кто-то, как Андрей, предпочитал скамейку, теплотрассу, подвал, подъезд. Привыкшие к казенным харчам, к казенной крыше, эти казенные дети-переростки никак не хотели понять, что пора зарабатывать самим на хлеб насущный. Они просили на хлебушек прямо у стен нашей редакции. Кто-то оплачивал за них обеды в столовой на первом этаже издательско-редакционного здания. Я тоже давала им денег. А потом сказала: «Хватит!»
Они, наверное, обиделись и ушли к другому дому.
Андрей денег не просит. Но не скрывает, что попрошайничает.
— У церкви? — спрашиваю Андрея, глядя на его нательный крестик.
— Нет, у пивбаров. Мужчины, когда выпьют, добреют. И меня не обижают.
Уже в конце нашей беседы задала я Андрею вопрос, с которого вроде бы надо было все начинать:
— А почему ты хочешь, чтобы о тебе написали в газете?
— Почему только обо мне? Нас ведь таких много. Пусть матери и отцы не бросают своих детей. А то ведь мы потом всю жизнь маемся.
Вряд ли «достучится» призыв Андрея до сердец непутевых и жестоких родителей. Статистика неумолима. Недавно была озвучена вот такая цифра: ежегодно в России родительских прав лишаются около шестидесяти тысяч человек!
Однако и оставлять детей у жестоких родителей тоже опасно. Ударами сковородой по голове жестокость матери Андрея могла бы и не закончиться. Или он что-то преувеличил?

III. …Вот он, этот двор на улице Рекордной. И вот этот дом из трех подъездов. Дом без балконов. Больше напоминает «гостинку». Оказалось, что раньше это и было общежитие с общим туалетом на три квартиры, общим санузлом. А уже потом общежитие стало обычным домом с отдельными квартирами и отдельными удобствами. Вот за этой дверью на первом этаже была комната в девять квадратных метров. На этой площади жили четверо — мать, отчим, братишка Андрея и сам Андрей.
В соседней квартире живет та самая тетя Таня, которая и сегодня подкармливает Андрея.
— Мы его и в детстве за свой стол сажали. Я это хорошо помню, — говорит еще одна бывшая соседка Андрея. — У нас хоть и большая семья была, нас, детей, только шестеро, а мама все равно наливала тарелку супа Андрею. Нам его жалко было.
И сейчас кто-то в доме жалеет Андрея, а кому-то он поднадоел. Целый день на скамейке сидит и сидит, а ближе к ночи еще и лежит. Правда, на некоторое время Андрей исчезает, а потом вновь возвращается, докладывая, что больше у этого друга ночевать не будет. Потому что поругался.
То, что Андрей обидчив и умеет ссориться, я поняла не только из рассказов бывших соседей, но и из его собственных рассказов. А вот на мои вопросы он вроде не обиделся. И даже спасибо сказал, что мы его выслушали. Уже перед уходом похвалился:
— А я вчера стол в своем дворе отремонтировал. Кто-то нехороший его прожег, сломал, а я починил.
— Молодец! — хвалю я его в очередной раз. Лицо Андрея расплывается в довольной улыбке. Прямо как у ребенка.
— Да, если что, вы можете найти меня на скамейке в моем дворе, — говорит уже у порога.
Грустно-то как, господи!
Галина
БАБАНАКОВА.
Фото
Федора Баранова.

P.S. А у вас есть истории из жизни бывших воспитанников детских домов и интернатов? Особенно будем рады прочесть и услышать истории с хорошим концом.