Наша экспедиция: с «Кузбассом» по Кузбассу. Красавица Томь

Река и жизнь

У каждого человека в жизни должна быть РЕКА.

Не важно, большая или малая. Главное, чтобы иметь возможность сверять по ней, по ходу её течения, ход и течение собственной жизни.

От ледохода до ледостава. И до нового ледохода. Не зря ж предки остроги с лиственничными заплотами да и просто мирные посёлки с поскотинами ставили по берегам, на мысах, откуда широко и далеко видно, чтоб знать, друг или враг течёт по речным струям.

Замечу: у аборигенных народов Сибири соединения рек, стыки-стрелки-встречи струй считались СИЛЬНЫМ местом. Там проводились религиозные обряды и советы вождей и старейшин, принимались решения о войнах и заключались перемирия.

Река – навсегда. Люди это сознавали очень хорошо: народы приходят и уходят, а реки остаются тысячелетия.

Зимой река парИт полыньями и промоинами. Это если быстрая и порожистая. Весной приветствует пароходными гудками – если большая, ближе к лету – самозабвенным звоном прибрежной птичьей мелочи, творящей в тальниковых зарослях свою не понятную людям, но такую слышную жизнь, – если любая.

Летом и осенью над ней утрами стоят туманы. И сквозь них поднимается оранжевое солнце – вон из-за той скальной гребёнки, ощетинившейся строем

тёмнохвойных пихт или распушившейся купами златобоких сосен – это кому как повезёт.

Река всегда рядом с тобой. Идёшь на работу или учёбу – она там, за этим городским кварталом, под тем мостом, у того берега. Сидишь в гостях, зная, что спустишься к ней дребезжащим трамваем. Выходишь или выезжаешь на отдых, на прогулку, на рыбалку – куда ж ещё, только к ней.

Река, как ангел-хранитель, всегда за плечом. И мне жаль людей, у которых никогда не было своей РЕКИ.

У кемеровского поэта и публициста Геннадия Юрова была и есть такая река – Томь. Была и есть Красная горка и Ключик под горой с водой, которой не напиться. Была, наконец, книга – «Труженица Томь». О реке и о себе.

Книга возникла из очерков сорокалетней давности, появлявшихся друг за другом, как телевизионный сериал, в газете «Кузбасс».

Ещё не знали, что это начало общесоюзной экологической публицистики. Впрочем, дело не в этом. Вернее, не только в этом. А в мечте, потому что книга началась именно с детской мечты дойти до речного истока, до родника, чтобы зачерпнуть ладошкой со дна, кипящего серо-зелёным мелафировым песком, и узнать настоящий вкус РЕКИ.

Он дошёл до истока. Правда, исток оказался другим, не родниковым. Но не менее красивым.

И написал книгу. С того дня прошло сорок лет. Два поколения народились и повзрослели. Река между тем изменилась. Она теперь другая. Без пароходов и выше бортов нагруженных барж. Без запаней, ловящих брёвна молевого сплава. Зато с заматеревшими городами на берегах и поодаль от них. Но всё в тех же берегах – где-то дыбящихся каменными утёсами, где-то уходящими в курьи и старицы галечными и песчаными отмелями. Река другая, но она та же, только статус сменила – была ТРУЖЕНИЦА, осталась – КРАСАВИЦА.

И вот мы идём по Томи как бы вслед за Юровым.

За его записками.

В честь юбилея юровских очерков.

Из любви и уважения к писателю, недавно отметившему 75-летие.

Начало

В прошлом году, таким же жарким июнем нас вывез на Томь друг всех туристов Михаил Шевалье: прислал машину, дал катамаран, вёсла и раму к нему, а палатки, спальные мешки и даже газовая плита, чтоб не заморачиваться кострами для каждого чая, у нас имелись свои.

Нас тогда выехало четверо – двое новокузнечан, известный фотограф Николай Бахарев и поэт Виктор Бокин, и двое кемеровчан, журналист Сергей Лепихин и автор этих строк. Из Междуреченска мы домчались «рабочим» поездом до станции Балыкса, купили хлеба и консервов в магазинчике на берегу (хлеб, отмечу – отличный, из деревенской пекарни, сотворённый по старой неторопливой рецептуре – на городских хлебозаводах такого уже давно не делают), потом выдвинулись за посёлок и обосновались у Томи.

Смотреть и размышлять.

Главный итог наблюдений: река стала чистой, с берега на близкой глубине виден каждый камушек. Во времена, когда состоялся бросок Геннадия Юрова и его спутников фотографа Юрия Сергеева и проводника Кирилла Аекова на массив Карлыган, откуда начинается РЕКА, по томским притокам шустрили золотоискатели и хулиганили лесорубы и цвет реки был устойчиво жёлтым из-за глинистой мути, которую давали «промприборы», отмывавшие золото от глины, и лесовозы, таскавшие хлысты прямо по руслам ручьёв и малых речушек.

Да, они ушли, и река стала чистой.

Чистой, но безжизненной.

Обычно, когда плывёшь на тихом надувном плавсредстве по таёжной реке, из-под него убегает рыбья мелочь, воображающая, что сверху наезжает какой-то особо крупный коршун-рыбоед скопа. А тут плывём (по-водницки – «едем») и никаких признаков жизни. Всё вычерпано-выловлено-вытащено множественностью рыбаков. Выражаясь специфическим языком экологов, антропогенная нагрузка на Томь в этом месте высока, ведь по её берегам проходит железная дорога, удобный способ заброситься хоть до самого Карлыгана. Нерестилища, уничтоженные во времена хищнической добычи россыпного золота и бездумного сведения прибрежных лесов, так, похоже, толком и не восстановились.

Рыбачат, берут ягоду, дерут золотой корень, браконьерят теперь высоко в горах, куда забраться не всякому под силу, но куда упорно лезут и стар, и млад – на Поднебесные Зубья, вон они мелькнули в лесном прогале, ежегодно устремляются многие тысячи человек.

То путешествие было, скажем так, ультракоротким: полтора дня – и мы у Михаила Шевалье на приюте «Кузбасском», ещё пара дней гостевания – и бешеной электричкой в Междуреченск, а дальше на машине, ведомой милейшим Борей Химичем, до дому.

На этом, пожалуй, всё о прошлом годе и первом этапе путешествия по следам «Труженицы Томи».

Шестеро и парус

Река не успевает охладиться за ночь и утром парИт, как открытая на печке кастрюля. Пар дымит и стелется по-над рекой.

Выше уже настоящий туман. Он держится на уровне вершин прибрежных берёз и тихо-тихонько, практически незаметно ползёт вверх, в горы, которых отсюда, с береговой галечной косы, где мы сегодня ночевали, не видно.

Кстати сказать, берёзы уже в июне тронуты желтизной – так почти от самого Новокузнецка (точнее, от его дачного пригорода, деревни Славино, откуда мы стартовали) и вдоль всей реки. И это нами воспринято как сигнал явного природного неблагополучия в Кузнецкой котловине, на самом низу которой мы находимся. Немудрено: Новокузнецк, закрытый со всех сторон предгорьями, живёт, как в котле, с его металлургией, коксохимическими производствами, большой энергетикой и многочисленностью частных автомобилей. Так что большой город Новокузнецк – главный поставщик производственных и бытовых миазмов на кузбасском юге. Им из этого котла деваться некуда – только вниз или вверх по течению Томи. От этого в воздухе самым ясным днём висит неизменная дымка, какой никогда нет, например, на Алтае.

Про воду вообще молчу. Юг Кузбасса делает её чёрно-серой. Кондома, принявшая в себя стоки рудничных посёлков, от Таштагола до Каза, входит в Томь мутной струёй. Мрассу после Мысков уже не такая светлая, как где-нибудь на Хомутовском пороге. Да и Томь, слившаяся с Усой, густеет цветом и консистенцией, подходя к дачным пригородам Новокузнецка.

А уж Новокузнецк довершает дело. После него томскую воду пить нельзя даже прокипячённой. Может быть, прокипячённой даже опаснее – в этой воде, убитой стоками, масса органических и неорганических соединений и производных от них, не известных науке – просто потому не известных, что не существует способов и методов их определения.

Поэтому Кемерово с осторожностью относится к своей водопроводной воде, уже однажды прошедшей через кишечники новокузнечан, предпочитая природную бутилированную вне города, а Томск вообще отказался от речной воды и пьёт её, беря из артезианских скважин.

А мы ищем береговые родники и наполняем все наличные ёмкости.

Василий ПОПОК.

Фото Юрия Дьяконова.

(Продолжение следует)