Сабо из Щегловки

История

Сорок пять лет тому назад, в конце 1966 года, в Кузбассе было создано областное отделение Общества советско-венгерской дружбы. Наметились первые контакты, а после того, как в следующем, 1967-м, в Ноградской области Венгерской Народной Республики побывала партийно-государственная делегация во главе с членом ЦК КПСС, первым секретарем Кемеровского обкома партии А.Ф. Ештокиным, для двух областей-побратимов наступил многолетний период самых тесных, дружественных связей и плодотворного разностороннего сотрудничества.

Сейчас, к сожалению, всё это в прошлом, но к столь знаменательной дате хотелось бы поведать читателям небольшую историю о судьбе одного человека из далекой и бурной эпохи революции и гражданской войны в России. Если в двух словах, то перед самой революцией 1917 года молодой венгерский военнопленный по имени Иштван Сабо вместе с другими «товарищами по несчастью» оказался невольным участником строительства химического завода в большом сибирском селе Щеглово (которое, впрочем, очень скоро стало называться городом).

Об этом человеке известно крайне мало. В Государственном архиве Кемеровской области в документах бывшей КПСС сохранилась информационная записка, датированная 25 июля 1967 г. и посвященная итогам первой поездки партийной делегации Кузбасса в Ноградскую область. Рассказывая о проделанной работе и своих впечатлениях, авторы записки отмечали: «Здесь, в Багьяшале, мы долго беседовали с Иштваном Сабо. Он прожил в Сибири 8 лет, работал на Гурьевском заводе, на строительстве Кемеровского коксохимического завода, боролся в партизанском отряде против колчаковцев в районе Кузнецка, Бачат, Гурьевска, Кольчугино и Кемерово. Иштван Сабо был очень рад, узнав, что на месте небольшой деревни Щеглово за годы Советской власти вырос крупный промышленный и культурный центр Сибири, и просил нас передать горячий привет всем тем, с кем ему приходилось встречаться на земле Кузнецкой».

Более подробную информацию об этой встрече находим в путевых заметках кемеровского журналиста А. Бельчика, в свое время побывавшего в Ноградской области. Правда, из текста заметок следует, что встреча с Сабо имела место быть в Шалготарьяне, да и заметки эти были опубликованы в «Огнях Кузбасса» только в 1972 году (сам автор впоследствии умер). Тем не менее доверять следует в первую очередь архивной информационной записке 1967 года. Именно к данному источнику восходят все позднейшие сведения о встрече с венгерским ветераном, а после 1967 года скорее всего этого престарелого человека уже просто не было в живых.

Итак, рассказывая о ветеранах-интернационалистах из Шалготарьяна, А. Бельчик пи-сал: «У памятника мы обратили внимание на совершенно седого, сухонького старика с медалью «За боевые заслуги» на груди. Чувствовалось, что ему тяжеловато стоять в рядах сверстников, даже суковатая ореховая палка не помогала. Но как только раздалась торжественная мелодия оркестра, старик выпрямился, в его подсиненных годами глазах появился задорный живой блеск.

Нас познакомили.

– Сабо Иштван, – представился он. И вдруг по-русски спросил: – Какая сейчас Щегловка?

Оказалось, что в далекой Венгрии мы встретились с кемеровчанином. И наша боевая медаль украшает его грудь за то, что он завоевывал Советскую власть на Кузнецкой земле.

– Говорили мне ваши товарищи, – чувствуется, что русский язык он основательно подзабыл, а потому подбирает слова с трудом, медленно, – вроде нет уже Щегловки. Кемерово-вар теперь. (Вар – город по-венгерски). На улице с маленьким домиком жил. Нет теперь? Улицу не помню, как звали, а санитарку из госпиталя, красивую девушку, помню. – И называет ее имя, а усталые глаза вдруг засветились лукавинкой…

Рассказывает он нам еще о своих ребятах, таких же, как он, молодых тогда венгерских солдатах, навсегда оставшихся в нашей щегловской земле, рассказывает о том, как после изгнания колчаковцев работал он в Кемерове.

Мы замечаем, что разговор этот для Сабо, да еще на русском языке, утомителен. Прощаемся. Желаем ему доброго здоровья. Уже по-венгерски он говорит Отто:

– Передай: будет у сынков время, пусть заходят в гости. Палинки за Сибирь выпьем».

Не правда ли, живописная сценка? Через два года, в вышедшей в Кемеровском изда-тельстве книге «От сердца к сердцу. (Рассказ о большой дружбе трудящихся Кемерова и Нограда)» этот текст был практически полностью повторен (с небольшими сокращения-ми, о палинке, например).

А вот как описывался эпизод с Сабо в брошюре ныне тоже покойного В.Б. Кузнецова «Побратимы. (Кузбасс – Ноград)», увидевшей свет в 1987 году: «Делегацию кузбассовцев в Шалготарьяне познакомили с пожилым венгром с медалью на груди «За боевые заслу-ги». Он представился – Иштван Сабо и рассказал, что в 1915 году попал в плен и работал в Щеглово на строительстве коксохимзавода. В Кузнецке с товарищами вступил в Красную гвардию, был партизаном, участвовал в освобождении от колчаковцев Новониколаевска. Летом 1920 года вернулся в Венгрию».

Вот такая примечательная жизнь и неординарная судьба рядового венгерского солдата, принявшего участие в русской революции. Пленные мадьяры, как известно, в большинстве своем с оружием в руках поддержали Советскую власть (чего не скажешь, например, о чехах). Что же нового об Иштване Сабо можно почерпнуть из наших архивных источни-ков?

В Кемеровском облгосархиве хранится фонд Кузнецкого каменноугольного и метал-лургического акционерного общества (Копикуза). Именно это акционерное общество, как известно, начало строить химический завод в Щеглове. До нас дошли списки немецких, австрийских и венгерских военнопленных, переданных в 1916 году из Березовского кон-центрационного лагеря в распоряжение Копикуза и направленных на строительство кок-сохимзавода (тогдашнее официальное название: «коксовые печи и химический завод»). В списках действительно находим имя Иштвана Сабо.

В 1917 году, когда в России началась великая революция, многие пленные бежали. И тогда администрация коксохимзавода составляет для щегловских властей список таких беглецов. Эти люди исчезли неизвестно куда и были объявлены в розыск. Среди них также значится Иштван Сабо. (Теперь мы знаем, что он стал красногвардейцем, а затем и партизаном).

О том, как содержались военнопленные при Колчаке (т. е. те из них, кто не присоеди-нился ни к белым, ни к красным, а, сохраняя нейтралитет, предпочел остаться в лагерях), можно косвенно судить по следующему тексту, совершенно случайно сохранившемуся на обороте листа одного советского документа. Это коротенькая записка коменданта Кемеровского рудника подпоручика Салищева в правление Копикуза, датированная 10 февраля 1919 г.: «При сем препровождаю Вам военнопленного Пауля Месмера для помещения в больницу». Указанный Месмер, стало быть, работал на Кемеровском руднике и заболел. Тривиальная, в общем, история с вполне предсказуемым концом. На документе читаем ответную резолюцию: «13 февраля 1919 г. сдан в концентрационный лагерь». Вот так полечили военнопленного!

В конце того же года, как известно, колчаковский режим приказал долго жить. О буд-нях бывших венгерских военнопленных в городе Щегловске и на руднике в первые меся-цы после вторичного пришествия Советской власти можно судить по следующему фрагменту протокола II губернской конференции венгерских секций агитпропаганды при РКП(б), состоявшейся в Томске в октябре 1920 года:

«О работе Кемеровской секции докладывал тов. Роже Лайош.

15 февраля 1920 года была организована Иностранная секция и имела очень много чле-нов, из которых после перерегистрации 20 марта с. г. осталось только 45 чел. За неимени-ем инструкций и литературы работа шла очень медленно. 18 июля Венгерская секция отделилась от немецкой и насчитывала 6 членов. В августе месяце посетила нас летучая агиткомиссия губбюро, под руководством которой направили работу по настоящему направлению. При помощи томских товарищей соорганизовали комячейку при Щегловском конном отряде. Со дня существования в нашей секции было 14 партийных собраний, 6 митингов, 19 политических лекций. Эвакуация бывших военнопленных очень помешала нашей работе, а еще больше – перевод конного отряда из Щегловска в Томск. При таких обстоятельствах не было смысла оставаться в Щегловске, и мы все приехали в Томск в распоряжение губбюро».

Из приведенного отрывка, между прочим, становится ясным, что именно большевики ликвидировали концентрационные лагеря для военнопленных. Но вернемся к нашему герою.

Когда автор этих строк впервые услышал об Иштване Сабо из Щегловска, то сразу же обратился к справочной литературе по Венгрии в призрачной надежде, что, глядишь, и мелькнет где-нибудь информация о его дальнейшей судьбе на родине. Выяснилось, что людей по фамилии Сабо (что в переводе с венгерского означает «кузнец») в Венгрии, как тех же Кузнецовых в России, – тьма тьмущая. Однофамильцами нашего героя оказались и ученые – правовед и физикохимик, и поэт-переводчик, и два писателя, и одна писательница, и популярный некогда композитор, и оперный певец, и разведчик. Среди полных тезок Иштвана Сабо можно назвать двух популярных в Венгрии скульпторов (отца и сына), известного футболиста, и, разумеется, знаменитого на весь мир кинорежиссера. В этом созвездии славных имен венгерского народа для нашего скромного героя, увы, не нашлось места. Во всяком случае, в историко-краеведческой литературе о его жизни на родине ничего не сообщалось. Известно лишь, что по возвращении из Советской России Иштван Сабо участвовал в рабочих забастовках, подвергался жандармским преследованиям как бывший красногвардеец и красный партизан, т. е. как человек твердых левых убеждений, которых он, кстати, никогда не скрывал. И продолжалось это до 1945 года, пока Красная Армия не освободила Венгрию от фашизма…

Нет сомнения, что «кемеровчанина» Иштвана Сабо давно нет в живых. Возможно, у себя на родине он оставил какие-то воспоминания. А может быть, кто-либо из читателей «Кузбасса» знает о нем больше, чем написано в этом очерке?

Николай ГАЛКИН,

старший научный сотрудник госархива Кемеровской области.

Военнопленные венгры и австрийцы на строительстве коксохимзавода в 1916 году.