Лес на двоих

Есть профессии, в которых династии раздражают и кажутся семейственностью. А есть такие, в которых семейственность является просто необходимой. Лесники  явно относятся к последнему случаю. Евгений и Татьяна Чиган – вот такая семейная пара. Она   — директор государственного предприятия «Терсинский лесхоз», он — главный специалист территориального отдела департамента по Новокузнецкому лесничеству. В общем, должности разные, но лес-то один на двоих. И идеи, которые они успешно применяют в лесном хозяйстве, можно сказать, тоже – общие.

Ноу-хау по русской необходимости

Идея перерабатывать древесину прямо на месте, с одной стороны, лежала на поверхности, а с другой – родилась не от хорошей жизни, — от наших российских труднодоступных просторов.

— Оттого, что все удалено, этот круглый ассортимент вывозить становится просто невозможно, — подтверждает Евгений Владимирович. — Сырьевая база все дальше и дальше, себестоимость получается очень высокая, поэтому выгоднее уже на месте поставить пилораму, дизельную станцию и перерабатывать там же. А продукцию везти оттуда. И отходы производства уже не захламляют территорию, мы их используем для строительства дорог. Там же все подъездные пути «плывут», как только дождь пройдет, слякоть такая, что даже тракторами приходится таскать грузовые машины, поэтому все это идет на засыпку дороги.

В принципе уже и алтайцы ставят бензиновые пилорамы без проблем, у них, правда, условия получше. Но все равно мы попробовали и поняли, что этот вариант лучше, чем везти в поселок, перерабатывать там. Практически мы сами все это сделали своими руками, разместили на телеге, мобильно переезжаем, все двигается за лесозаготовителем.

А в общем и частности, лесозаготовители наши, которые пошли за этой идеей, пока не пожалели. Объемы заготовок увеличиваются на треть, как говорят специалисты, работающие по этой схеме. Жаль только, что многое в технике приходится дорабатывать самим. Есть германские комплексы, но в них смущает вопрос: возможно ли работать на уклонах? Есть американская техника, приспособленная именно для работы в горных условиях, но она стоит просто астрономически неподъемно. Есть наша, абаканская, но она и есть наша, абаканская, и тут больше сказать нечего…

Жизнь,как она есть

В 1992 году Чиганы сюда приехали сразу после института. В общем, в 91-м поженились, а через год – «в деревню, в глушь..», правда, не в Саратов, а ещё «глуше» — в самую тайгу.

— Супруг начинал работать здесь, — вспоминает Татьяна Борисовна, — в Чистогривенском лесничестве. Я родом из Красноярска, городская девушка, поэтому было много слез перед переездом. Для меня это была диковинка, потому что никогда никаких родственников в деревне не было. Приехали, нам дали дом, летом жили на базе. Пришлось сидеть дома с ребенком до шести лет, я пошла работать, только когда в школу отдали. Одно время пыталась и я с мужем ездить по работе, но очень тяжело. Нужно рано утром уезжать, а дома – хозяйство, держали две коровы, поросят, кур. Все, как положено в деревне.

Дом, который Чиганы строят в поселке Усть-Аскарлы с 1995 года, строится до сих пор. 25 лет – как они шутят сами.

— Если быть более точными, — объясняет Татьяна, — то до сих пор там идут технические работы. Но это нам не очень важно. Это кто-то, может, уделяет главное внимание быту, для мужа – работа всегда стояла на первом месте.

20 лет реформ

— Про лесное хозяйство нужно начинать говорить с основ его реформирования, — говорит Чиган. — В 1992 году это были просто лесхозы, которые сами заготавливали лес. В 1994-м вышел такой документ – «Основы лесного законодательства», который запрещал лесхозам вести заготовительную деятельность. 50 процентов людей в первый раз тогда услышали, что такое сокращение. Для меня это было очень болезненно, потому что на моих глазах многие лучшие специалисты просто начали спиваться. Кто-то нашел себя в жизни, а кто-то просто ушел на дно. Основой для работы в лесу был лесорубочный билет. Новый лесной кодекс привнес новшества – только арендные отношения. Я думаю, что аренда – это перспективное развитие. Если человек берет участок леса в аренду, ведет какое-то хозяйство, может планировать уже что-то. Другое дело, что очень мало инфраструктуры, поэтому взять большой участок не представляется возможным. Наш участок, допустим, очень тяжелый – он разбит реками, мало доступных лесов. А много лесов недоступных, которые высыхают, приходят в негодность. У меня была идея получить второе образование, я его получил, но нестабильность в лесном хозяйстве приводит к дефициту специалистов. В общем, я 20 лет работаю, и все 20 лет реформы, реформы… Хотелось бы уже какой-то определенности…

Дороги, мосты и глухие поселки

Сегодня во многих случаях лесозаготовители как раз и являются единственным звеном, которое связывает брошенные глухие поселки с внешним миром. Поселки эти – своеобразные памятники советской глобализации. Когда-то у государства была стратегия – интенсивное освоение пространства. В глухих уголках нашей родины, в тайге, строились дома, селились люди, осваивавшие эти территории, создавались крупнейшие лесхозы и леспромхозы. Потом это все развалилось, и люди остались практически один на один с тайгой. Молодежь покидает неперспективное место обитания, остаются пенсионеры и люди среднего возраста, которые со временем тоже становятся пенсионерами. Лесозаготовитель, имеющий технику, и продукты в магазин подвезет, и дрова привезти поможет… Это я наблюдала не раз. Как бы ни песочили бывшие советские граждане «проклятых капиталистов», которые всё вокруг захватили, но именно эти «капиталисты» часто и поддерживают жизнь в затухающих селах. Даже если эти «капиталисты», как Чиганы, представляют вполне конкретное государственное предприятие.

— Зимой мы строим переправы, — подтверждает Чиган, — в этом нам помогает администрация. У нас есть лесные брошенные поселки, жителям их попасть на большую землю очень тяжело. В летнее время по воде, и то не всегда, в зимнее остаются только те мосты, которые мы наводим. Мы единственное сегодня здесь предприятие, которое платит вовремя зарплату, все налоги. Ежегодно мы перечисляем налогов около 15 миллионов.

К нам немцы приезжали из-за возникшего спора о том, что не будет их техника тут работать, были на деляне. Они как посмотрели на эту глушь….. Самое главное, для них был экстрим — наши дороги, где «Урал» набок ложится. Так вот у них, в Германии, люди хотят заработать, а у нас ребята – нет. Это основная проблема – человеческий фактор. Я думаю, что её решение — переход на какой-то иной уровень технологий, в которых будет исключено участие большого количества людей, потому что у нас их просто нет.

Можно и в наших условиях какие-то проекты осуществить. Но вот смотрите, мы в прошлом году купили дровокол, до сегодняшнего дня не можем запустить его из-за отсутствия людей. В поселках в основном остались люди среднего и старшего среднего возраста. Они говорят: «Мы уйдем на пенсию, с кем вы будете работать?» Хотелось бы, конечно, и жилье построить, но нет на это средств. Наверное, кто-то поехал бы жить на село, но инфраструктуры не хватает. У нас есть всего одна молодая бригада, они приезжают с Алтая и вахтовым методом работают.

А, впрочем, Евгений Чиган при всех сложностях считает, что самое главное – не останавливаться, искать выход из сложившейся проблемы. И найти его. Как кредо он цитирует «какого-то капиталиста»:

— Бизнес, который останавливается, умирает. И перспектива у лесного хозяйства есть, лишь бы была какая-то определенность.

Глобальное видение

Если посмотреть на проблемы, с которыми сталкиваются Чиганы глобально, так сказать, то самая главная из них – усыхание горных лесов, которое уже не первое десятилетие поражает юг Кузбасса. Татьяна Ярцева, пресс-секретарь департамента лесного комплекса, несколько лет назад смогла посмотреть на проблему с высоты птичьего полета. Она описывает свои ощущения: «Первое впечатление, когда поднимаешься на винтокрылой «стрекозе» над тайгой Горной Шории, — будто летишь над безбрежным бархатно-зеленым океаном. Но вдруг сплошной темно-хвойный окрас начинает рыжеть. Появляются бело-черные оспины нездоровых вкраплений. Их довольно много». И долгое время никто не мог объяснить происхождение пугающих болезненных пятен. Была проведена не одна лесоустроительная и экологическая экспедиция, приглашались специалисты из других регионов. Первоначальные выводы были неутешительными: самыми слабыми в природе оказались пихтовые леса. В общем, говорят специалисты, проблема усыхания лесов – общемировая. В 1985 году на одном из конгрессов в ФРГ процесс усыхания лесов даже назвали началом всемирной катастрофы. К сожалению, юг Кузбасса оказался включенным в эту катастрофу.

— У нас основная порода на 99 процентов поражена, — констатирует Евгения Чиган, – вымирает пихта. Ель у нас не плодоносит, кедр не плодоносит шесть лет. В этом году осина держалась все лето ещё более-менее, в прошлом — уже в июле усохла. Мы сейчас пересмотрели стратегию и сажаем сосну, она менее подвержена антропогенному фактору. Это болезнь, я считаю, юга Кузбасса. Экологическая партия уже не раз планирует изучение проблемы высыхания пихтачей, может, это связано с изменением климата, мы же чувствуем, что это происходит.

Кто-то чувствует и «охает». Кто-то меняет стратегию, и, несмотря ни на какие общемировые или узкосоциальные факторы, движется вперед. Любить лес можно деятельно и созидательно…

Евгения РАЙНЕШ

Фото автора.

Новокузнецкий район.