Жили-были Екатерина Михайловна и Василий Петрович. И было у них… Нет, не три сына, как в сказке, а два – Миша и Паша. Паша – поздний ребёнок. Родился, когда Екатерине Михайловне было уже сорок три года. Ждали-то супруги второго ребёнка раньше. А когда уже ждать и надеяться устали, «аист» и закружил над их домом. С младенцем. Это уж точно было как в сказке.

Опять двойка!

Когда Миша, старший сын, уже заканчивал школу, Павлик был лишь первоклассником. Екатерина Михайловна не пропускала родительских собраний в школе. Мишу всегда хвалили, он шёл на медаль. А вот Паша, по словам его первой учительницы, мешал вести уроки. И читал он хуже всех в классе, и писал прямо как курица лапой. Одним словом, трудный ребёнок. И это в восемь лет! Екатерина Михайловна 1 «б» покидала и расстроенной, и обиженной. Ей казалось, что учительница просто невзлюбила Пашу. Может быть, перевести его в другую школу? Но старший брат был простив.

– Жалко, что мне скоро уезжать, а то бы я всерьёз занялся его воспитанием. А ты, мама, перестань его баловать и во всём ему потакать. Он уже не маленький.

– Мишенька, но ему ведь только восемь, – вздыхала мать, заступаясь за младшенького сына.

– Уже восемь! – на свой лад уточнял Миша.

Он не давал братишке подзатыльников за непослушание, не повышал на него голос, не ставил в угол, не подвергал домашнему аресту. Паша вволю гулял на улице. Но всё равно побаивался старшего брата больше, чем родителей. Василий Петрович спокойно относился к двойкам младшего сына. Впрочем, и к пятёркам Миши он также был равнодушен.

Правда, был доволен, что, поступив в университет, Миша получал повышенную стипендию. В Новосибирске жила родственница семьи, а потому Михаил у неё и квартировал. Помогал одинокой и уже немолодой женщине. Она расплачивалась со студентом тем, что было в погребе и на плите. В общем, денег от родителей на своё содержание Миша не особо просил. Разве что в исключительных случаях.

И домой Миша приезжал нечасто. Добрых новостей в семье было немного. А плохих – выше крыши. У Паши теперь и за четверти стояли двойки. Учителя дипломатично намекнули, что, может быть, его лучше определить в коррекционную школу. Ну, не тянет пацан общеобразовательную программу. Екатерина Михайловна – в слёзы, Василий Петрович, как всегда, отмалчивался. Только сказал, как отрезал:

– Бери, Пашка, лопату пошире и кидай подальше. Больше тебе ничего не светит.

Но Павел, как будто назло умнику-брату, взялся не за лопату, а за ум. В журнале напротив его фамилии стали появляться не только четвёрки, но и пятёрки. Вопрос о коррекционной школе отпал. Вновь Екатерина Михайловна шла в школу без страха и волнения.

А руки-то у парня золотые!

Недолго же доказывал Павел старшему брату, что он, младший, вовсе не дурак. Снова двойки, записи в дневнике, вызовы в школу.

– Скоро, ма… отмучишься. Я в училище пойду, – «успокоил» Павел плачущую мать.

В училище он получил профессию столяра-плотника. Вроде, нравилось парню столярное дело. Да и к нему от преподавателей не было претензий. Хвалили: «Золотые руки у парня». Он и дома не бездельничал, без всяких понуканий находил себе работу.

– А подружку-то ты когда себе найдёшь? – поинтересовался как-то отец. – Я в твои годы…

Не дослушал Павел отца, хлопнул дверью. И уже через несколько минут послышался стук молотка. Опять что-то чинить взялся.

– Не приставай ты к нему, – попросила мужа Екатерина Михайловна.

Но спустя некоторое время и сама подумает, что лучше бы девушку завёл сын, чем дружков. Всё чаще наведывались они в дом. И ещё на улице громко кричали:

– Пашка, встречай!

Всё чаще и сам Павел стал пропадать до ночи. Возвращался с запашком.

– Выпороть бы тебя, да боюсь, что не справлюсь, – сердился отец.

Сам он заметно сдал. Раньше с утра до вечера на ногах, а сейчас всё больше на диване. Не от лености, а от нездоровья.

– Пожалей отца, не расстраивай его, Пашенька, – уговаривала сына уже Екатерина Михайловна.

– Уйду в армию, отдохнёте без меня, – слышала в ответ.

Проводы на службу устроили друзья. Пьяные это были проводы…

В отсутствие Паши приезжал Миша. Привозил дорогие лекарства, оставлял деньги. А ещё предлагал родителям из своего дома переехать в благоустроенную квартиру, которую он, Миша, купит сразу же.

Екатерина Михайловна отказывалась. А Василий Петрович, видимо, чувствуя свой близкий конец, вообще ничего не говорил. Правда, вместо последнего «прости» сказал, чтобы Пашка, когда вернётся, ограду новую поставил…

Не жди меня, мама!

Ограда и впрямь покосилась. Можно бы пригласить мастера: денег-то Михаил оставлял и после смерти Василия Петровича. Но ведь он-то хотел, чтобы Паша потрудился. Скорее бы его дождаться. Однако, сын не обрадовал звонком:

– Я здесь задержусь. Хорошая халтура подвернулась. Местному олигарху надо гостевой дом построить.

И – всё, она и расспросить-то его толком не успела. Где будет жить? Как он питается? Почему про брата не спросил? А Миша-то большим человеком стал. Теперь уже к себе жить зовёт. А она отказывается.

– Вернётся Павел, а дом на замке. Нехорошо это, не по-людски.

– А где он, твой Пашка? Живёт как перекати-поле, – сердился Михаил, но тут же вновь принимался уговаривать мать, чтобы та переехала к нему.

– Если не понравится жить с нами, то я тебе квартиру куплю в нашем же доме.

– Нет, сынок, никуда я не поеду. Пашу ждать буду.

И Павел появился. Но дома был мало. Каждый день появлялись его приятели: «Пашка, айда гулять!»

Нагулявшись и поистратившись, Павел вновь собирался в дорогу. В каком-то селе (название сын не произносил) строился храм. Туда его, Павла, и пригласили.

– А где ж ты жить-то там будешь? – сквозь слёзы спрашивала Екатерина Михайловна.

– Есть где спать, – буркал Павел. – Но ты меня скоро не жди. Я ещё на один объект подрядился.

– С такой подёнщиной и пенсию не заработаешь, – вздыхала Екатерина Михайловна.

Ответ – как ножом по сердцу:

– А может, я не доживу до пенсии.

И за что он с ней так? Прав Миша: слишком много прощали и потакали Павлу. Хотя сыновей-то мать любит одинаково. Только Пашу всегда жалела. И когда он был мальчишкой, и сейчас, когда он уже мужчина.

Жаль, что мужем ещё не стал. Была бы у него любимая женщина, ребёнок, то, может быть, отпала бы охота шабашничать. С его-то золотыми руками мог куда угодно устроиться.

Но Павел всегда обрывал разговоры о женитьбе и о семье. А вот племянников – сына и дочку старшего брата – обожал. Становился прямо-таки хорошим дядюшкой, когда Василёк и Катенька приезжали в гости. И оставался трезвым. Выходит, что мог не пить. Но когда гости уезжали, он тут же бежал в магазин за очередной бутылкой.

Предчувствие беды

…На этот раз Павел отсутствовал не так долго. Неужели прогнал его очередной хозяин-работодатель? Может, испортил что Пашка с глубокого похмелья? Но этот вопрос Екатерина Михайловна задавать сыну не стала. Вот уже третий день никакого гуляния. Хотя мужики заходили в дом. С порога приветствовали:

– С возвращением тебя, Пашка!

Но он непрошенных гостей за стол и не приглашал. И от их приглашений отказывался. Матери бы обрадоваться такому поведению сына, а она печальная, терзается мыслями: «Видать, что-то случилось…» Если раньше на своих побывках Павел то с дружками, то на диване, а сейчас работой себя занимал. И в своём хозяйстве порядок навёл, и на просьбы соседей откликался. От них возвращался трезвым.

Не отказал Павел и в просьбе ещё одного соседа поставить ему новую баньку из добротного дерева. Так сработал, так уважил, что сосед разрешил Павлу забрать оставшийся стройматериал. Поблагодарил Павел хозяина, но домой не поспешил, остался в приусадебной мастерской. Вышел оттуда спустя несколько часов. На плечах Павла лежал большой надгробный… крест.

– Кому это, Паша? Не на отцовскую ли могилу? – поинтересовался хозяин.

– Нет, это я для себя, – ответил Павел. И пошёл, согнутый под тяжестью креста.

На улице уже смеркалось, так что прохожих было мало. Но один из них, знавший Павла, успел крикнуть в спину:

– За бутылку кому-то сварганил?

– Нет, это лично мой крест, – скорее себе, чем злопыхателю сказал тогда Павел.

…Екатерина Михайловна, выйдя утром во двор, ахнула, увидев этот крест. От вопросов Павел отмахнулся одним ответом:

– За ним скоро придут, унесут.

Через несколько дней Павел умер. Михаил собирался поставить брату дорогой гранитный памятник, но Екатерина Михайловна возразила:

– Не надо. Это его крест. Да и мой тоже.

Переехать к Михаилу мать вновь отказалась, назвав причину:

– Мне же за могилами ухаживать надо, красить Пашин крест…