Один день на двоих

Так и не знаю, что это – случайность  или закономерность, когда два человека пересекаются,понимают, что они – «две половинки», и когда не разочаровываются в этом ощущении всю жизнь. Ведь шаг влево, секундой позже, не та дверь или автобус – и все могло бы пойти иначе.

Или все-таки это неизбежно?

…Он, Николай Филиппов,  родился в алтайском селе с мягким названием Марушка; она, Надя Мальцева, родом из Таштагола; а встретились они 40 лет тому назад в Бийске, где учились в училище.

Она говорит:

— Я, когда его увидела, сразу влюбилась, красивый парень. А он меня как-то нет, игнорировал, ему Галка нравилась…

Галка – старшая сестра, они в общежитии жили в одной комнате.

А потом вдруг выяснилось, что родились они в один год, месяц и день – 12 декабря 1950 года, и это общее как-то незаметно стало началом их общей жизни.

Он говорит теперь, что быстро понял, что

«…сестра – не мое, а Надежда… Ну, глаза, походка, все нормально… Но я шебутной был, ни о какой женитьбе и не думал».

— А она говорит, — пересказываю ему кусочек разговора с Надеждой Николаевной, — что она с первого взгляда…

— Знаю, — гордо и многозначительно шевелит он усами…

Потом учились, потом она ждала его из армии, а потом, 37 лет назад, она стала Филипповой, женой своего Филиппова.

«…Мама по характеру очень мягкий и добрый человек, готовая прийти на помощь любому, постоянно чувствуешь ее тепло, где бы ты ни находился. Когда в моей жизни бывают тяжелые моменты, я всегда вспоминаю мамины глаза, которые реально помогают. Знаете, сколько бы тебе ни было лет, а ощущения схожи с чувствами из детства, когда еще малышом бежишь и падаешь, плачешь и от боли, и от обиды, а мама подбежит, пожалеет и успокоит.

Отец очень серьезный и строгий, но добрый человек. Много читает, любит историческую литературу, у него золотые руки, заядлый рыбак, про рыбалку может говорить часами»…

Эти строчки из письма, которое пришло в «Кузбасс» из Благовещенска. Написал его Евгений Филиппов, их тридцатишестилетний сын.

Ну, письмо и письмо, многие из нас могли бы, наверное, признаться в любви своим родителям, но заканчивалось оно констатирующим: «…несмотря на возраст, они до сих пор любят друг друга», что и стало поводом к встрече с Филипповыми.

Ведь это хорошо, когда люди любят друг друга?

Колька Филиппов «шебутным» оставался не только до свадьбы. Сыну было чуть больше года, когда папаша крепко подрался со знакомым.

Вот как вспоминает сегодня:

— Мужик не должен болтать. Хочешь – скажи в глаза. Или молчи. Он понадеялся, что поздоровее меня, но ошибся. Мы с ним подрались, потом меня главный инженер встречает, говорит: «Николай, такая ерунда…», я даже опешил. Он, оказывается, сразу пошел жаловаться директору, а директор его послал. Ну, я и пошел прямо к нему: так дела не делаются, если ты мужик, что ты бегаешь жаловаться-то? Ну, у нас и получилось второй раз. А потом уже приехал следователь: «Николай, собирайся»…

И дали Николаю Филиппову год условно, и пока отбывал он свой срок в Бийске, жена с сыном отправилась к матери в Шерегеш, чтобы найти там хоть какую-то работу и «зацепиться». Это они вместе придумали, что лучше перебраться жить в новое место, а то на старом у горячего супруга постоянно будет желание довыяснять правду…

— Но честно говорю – все это, мне кажется, было к лучшему. Я бы не знаю, чем там занимался. Здесь стабильный заработок, все нормально, какую-никакую квартиру дали…

Кто еще не понял – Филиппов вообще не любит жалеть о сделанном. Считает, не по-мужски это.

Работу он нашел не сразу. На горнорудной шахте, где проработал вплоть до прошлого года. Несколько лет, это когда научился немного сдерживать  эмоции, но не перестал уважать правду, был председателем профкома, потом попросился опять в шахту. Надежда Николаевна до нынешнего августа три с лишним десятка лет трудилась на фильтровальной станции. Оба считают, что и  на пенсии, пока ноги носят, нужно работать: не сидеть же, мол, на диване.

В «двушке», которую они когда-то получили, каждую весну с потолка начинала лить вода. В зале она капала в банки, в кухне – в ведра и кастрюли, сухой оставалась лишь детская. Ежегодные капремонты перестали делать лишь в новом веке, когда «пробили»-таки новую крышу.

Между делом вырастили сына и дочь, дождались пятерых внуков: Данил, Дарья, Анна, Антон, Иван.

У Надежды Николаевны слезки на колесках. Заговорит про то, как трудно было, пока не получили свой угол, – и голос влажнеет. Про то, как росли дети, про трудные девяностые – и опять побежали ручьи… Раньше вообще

«…рыдать могла ночами, вечерами. Когда проблемы, когда Женя уехал – так скучно стало… Сейчас тоже: господи, только бы у них все было нормально…» Могла с ведром пирогов и Оксанкой – младшей дочерью – сорваться на присягу к сыну в Алма-Ату. Или на Дальний Восток, где служил он на заставе.

Ну а Николай Петрович – мужик, который привык говорить, что думает. Правда, считает, что все-таки с годами стал то ли умнее, то ли терпимее…

Я все пытался, вспоминая толстовское «все счастливые семьи счастливы одинаково», найти в разговорах с ними что-то особенное, квинтэссенцию любви да счастья, рекомендации по воспитанию детей, но выходило что-то вроде: «а у нас…»,  «а у вас?», посему – что получилось, то получилось…

— …даже мысли порой одинаковые. Скажет, а я: «Коль, я тоже так думаю». И даже теми же словами… О чем говорим? О молодости, о детях, о даче, о работе. Сейчас не знаю, а раньше все про шахту знала, и он про мою работу тоже…

—  …а если выпьет – не переслушаешь. Я говорю: «Колька, если бы я, как ты, выпивала»? На Восьмое марта приду, подарят подарки, ну, выпимши, рассказываю, а он: «Ты это уже десятый раз рассказываешь!» – «Колька, а ты мне по сто раз, да частенько! А я тебе только 8 Марта!»

— Я детей-то и не видел. Там пожили, Женька родился, здесь Оксанка; сначала слесарем, потом на добычу, почти без выходных. То с друзьями, то на рыбалку, а она все время с детьми. Но она – хоть днем, хоть в ночную – всегда меня ждала. Может, потому что у нее все родственники шахтеры? У нее четыре дядьки, братья ее отца, шахтеры, кроме одного.

— Как-то говорю: «Коль, вернуться, что бы изменил?» – «А я бы ничего не стал менять. Единственно, поступил бы учиться и выучился».

— Иногда спорим, но только из-за пустяков. Она наварит, а я раз поел, и все. «Вот, я наварила тебе»… На дачу придем, я начинаю что-нибудь делать, она: «Николай, тут мне копни, там принеси»… А у меня такая привычка – я на работу настроился, решил 30 гвоздей забить, забил 29, а она срывает. Я другой раз уже и забивать не буду, развернулся, ушел…

— Он другой раз подойдет к зеркалу: «Ну и рожа». А я говорю: «Ты у меня всегда красивый». Но и он порой говорит: «А мы с тобой еще ничего, Надь»…

— Заметила, кто разрешает – в меру, не одергивает по пустякам, у того дети более уравновешенные получаются, увереннее в себе. Я своих дергала: стойте, при людях не дер­гайтесь… Да, выросли, но я теперь бы не делала так. Внуков так не дергаю… Еще зло срывала порой. Николай Петрович задержится на работе, я по молодости на них срывалась. Поору, а потом, как уснут, прощения просила…

— Она работала на фильтровальной, там женский коллектив, я знаю, женский коллектив – это страшно. «Вот, Валька уже окна поставила!» День проходит – «Ритка с Генкой тоже окна поставили!» А меня не надо торопить, я по-своему делаю. Манера: не знаю – начинаю спрашивать. У одного, другого, третьего. И думаю, как я сделаю. Начинает: «Ну что тут думать-то?!» Настроение все, упало…

— …наверное, оба изменились. Мудрее, терпимее стали. По молодости пыталась перевоспитывать, потом поняла, что бесполезно. Какой есть, такой есть, такого полюбила…

— … нет, теперь в разных комнатах разные телевизоры. Он одно любит, я другое. Он – охоту и рыбалку, «Улицы разбитых фонарей», суды. «Надь, иди посмотри, что они там творят!» А у меня другое…

— Да, у нас у каждого свой телевизор. Нужно еще бы третий – на кухню. Чтобы, когда ем, не читать.

— Пожелала бы себе и детям? Любви, терпения. Здоровья – уже на первое место.

— Надька очень добрый человек, особенно для внуков. И они этим пользуются…

— Вообще-то мне повезло с ним. Он как-то однолюб. Бывает, конечно, там пошутить, но домой спешит  обязательно. Говорит, что любит меня до сих пор. Да, редко говорит, только когда выпьет. Или скажет: «Ты что, не видишь, что ли?»

— … может, это любовь, а может, и привычка. Но это моя жизнь, другой не надо… Да и не умею я про такое говорить…

Так вот, что это – случайность или закономерность, если на двоих у них получились не только день рождения, но и дети, внуки, прошлое, настоящее, будущее – жизнь, одним словом? Которую они представляют только именно в таком  виде – одну на двоих…

— Сколько хочу прожить? – переспрашивает Надежда Николаевна. — А пока не станешь обузой – я этого боюсь, и он так же боится… Да, конечно, жить долго и умереть чтобы в один день…

Игорь АЛЕХИН

Шерегеш.