Какие мы…

Кузбасс отмечает 300-летие. Но пройдет еще век, а чем уже мы (не столько делом, сколько душой) удивим будущее? Потомки, этот рассказ  о народных  героях нашего времени  – для вас…

Величальная…

Стихи пришли сразу. Не одни – вместе с музыкой…

А еще вместе с солнцем, ворвавшимся в горы, с разбуженным ветерком, пронесшимся по деревьям и по осоке у дома и по разбежавшимся бликам пруда… И это было утро Кузбасса, 7 июня 2021 года…, за месяц до 300-летия.

— «Кузбасская Величальная», — назвал родившуюся новую песню, по сути, гимн, 76-летний поэт-песенник Олег Максимов из Таштагола. – … А получилось как… Читал новости в интернете по стране, и что скоро 300-летие Кузбасса, и – ушел в свои мысли, в воспоминания, и — родились стихи, величальные…

Он – известный в России, Молдавии, Германии… автор многих любимых песен, таких как «Последняя ночь», «Золотая паутина»…

Но величальная (которой предстоит пройти теперь этапы звукозаписи и скоро уйти широко в жизнь) – им написана впервые.

Но старомодное название объяснять не надо: такой песенный жанр известен на Руси исстари. И слова песни «Кузбасская Величальная» Олега Максимова говорят сами за себя, вот они:

Знатен ты, край наш чудесный,        

Символ рабочего класса!

Славим тебя мы заздравною песней,

Песней народа Кузбасса.

Слава тебе, слава тебе,

Славься, родной наш Кузбасс!

С первого дня основанья,

Мирный работник и воин,

С честью прошёл ты сквозь все испытанья,

Доблести высшей достоин.

Крут по-сибирски твой норов,

В песнях воспет ты недаром:

Знает Россия кузбасских шахтёров,

Честь воздаёт сталеварам.

Слава тебе, слава тебе,

Славься, родной наш Кузбасс!

Стали сказаньем о чуде

Нашего края щедроты.

Но их дороже красивые люди

Крепкой кузбасской породы.

Ради победного часа

Всё мы пройдём и осилим!

Труд и сердца посвящая Кузбассу,

Мы восславляем Россию.

Слава тебе, слава тебе,

Славься, родной наш Кузбасс!

… Поэт так рассказал, О ЧЕМ поет душа. И так же честно признался нашему корреспонденту:

— Мне бы ненавидеть Сибирь с детства… Но она стала моя, хоть ты тресни, родина…

… Его родители – из королевской Румынии, отец – профессор, секретарь литературного журнала, мама – певица из ресторана Петра Лещенко…

…  С Победой Советского Союза в Великой Отечественной войне над фашистской Германией и с переходом части территории Румынии – с образованием советской Молдавии…, был объявлен народам Румынии выбор. Кто захочет в старую Румынию, пусть переезжает в Бухарест, кто захочет в советское будущее, переезжает в Молдавию, в Кишинев. И дали три дня, и мост после закрыли.

— Папа из Бухареста и поехал тогда в Кишинев, — рассказывает Олег Ефимович. —  А вскоре — с семьей «загремел» в Сибирь. По доносу, мол, «боярско-румынский националист»…

(И так, Максимовы с пятилетним Олегом, объявленные «врагами народа», в 1949-м вместе с другими репрессированными попали в сибирскую тайгу. А амнистировали Максимовых в 1958-м, реабилитировали в 1989-м.)

… А в 1949-м их привезли из кишиневского лета в уже зимний Таштагол, в вагонах из-под скота, потом отправили в поселок, шесть суток пешком шли.

— Нас в Сибирь на вечное поселение, так тогда говорилось, отправили. Должны были расселить для начала по местным жителям… Но перед тем —  поселить в поселковом клубе, чтобы местные могли к нам приглядеться… Но случилось, как в плохой сказке – в канун нашего появления в поселке сгорел клуб.  Остались остатки стен, без крыши… Загнали нашу партию туда все равно, и мы сидели под открытым небом, у бесполезной печки, многие и без того уже болели, кашляли…

А недалеко, и это уже в зоне, достраивался барак для новых заключенных. И комендант лагеря поселил всех нас в зону, в тот барак, а то, сказал, сдохнут. Так мы оказались практически лагерниками и зиму провели, как заключенные…

И дальше – шли годы, уже не за колючкой, и были люди добрые и злые, на пути. И годы шли ссыльные…

А еще тяжелые, как у всех, и больше…

А потом времена стали меняться.

После амнистии Максимовы решили вернуться в Кишинев – не получилось. А как Олег вырос, окончил школу, стал работать на руднике, потом стал журналистом, поэтом, много ездил по стране… И всю жизнь он пишет о людях и судьбах, видит и чувствует больше, знает про нас и верит в нас — больше нас самих. И на творческих встречах тогда и по сей день  читает стихи часами… А рекорд одной такой встречи со сталеварами — 5 часов 20 минут!

— И вот так сложилась судьба. Много раз, уже вроде уехав, осев в Кишиневе, я, затосковав по Таштаголу, мог сорваться и с работы прямо утром рвануть в аэропорт, сюда улететь… И так всю жизнь… И Кишинев мне – родина, и Таштагол – родина, потому что, получилось, полюбил и люблю.

Неизвестное свидание Достоевского…

… Старинная фотооткрытка, случайно упав из Сети «в руки», лишила покоя Игоря Червякова на долгие годы.

Он – новокузнецкий шахтер, всегда любил читать Достоевского…, но и только…

И мог бы фото закрыть, забыть. Но в нем почувствовал … тайну и раскрыл ее.

— Фотооткрыток начала XX века тех было две. На одной —  снят какой-то дом, на другой – алтарь Одигитриевской церкви… — вспоминает Игорь. – На той, что с домом, написано: что здесь жил в Кузнецке Достоевский… Но это незнакомый, никому неизвестный дом!… И никто это фото до меня не встречал – им не занимался… И дом не похож на знаменитый новокузнецкий дом-музей Достоевского, на здание, где в XIX веке снимала комнату Мария Дмитриевна (вдова Исаева, к которой Достоевский, будущий великий писатель, в Кузнецк приезжал в 1856-м с поддержкой и с признанием в любви, с которой в 1857-м в Кузнецке обвенчался. – Авт.)…

… И Игорь, начав поиск по дому с фотооткрытки, подумал о строгой морали середины XIX века…

К тому времени Федор Достоевский – «политический», осужденный, пережил казнь, помилование, отбыл четыре года каторги в Омске, уже был зачислен солдатом в 7-й Сибирский линейный батальон в Семипалатинске, в том же городке впервые встретил Марию Дмитриевну, влюбился, не имея шансов, а потом она с мужем переехала в Кузнецк и вскоре муж ее умер…

И вот к следующему году Достоевский, бывший каторжанин, ссыльный, солдат, но вот уже унтер-офицер, уже стал жить большой надеждой на помилование и еще БОЛЬШЕЙ надеждой —  на наметившееся возможное семейное счастье. И он рвался из Семипалатинска в Кузнецк.

— Но нравы были строгими, и я предположил: приезжая, он не мог жить у молодой вдовы, это было не принято… И, значит, останавливался в другом месте… Вот не в доме ли, что на фотооткрытке?…

И дальше, изучая работы по «кузнецкому» периоду Достоевского и журналы 1920-х, шахтер нашел подтверждение – да, прав, про нравы и важность репутации, особенно женской. А еще нашел… адрес, где в Кузнецке останавливался Достоевский. Это оказался дом Вагина, на углу Картасской и Блиновского переулка (на Форштадте) он был «…одноэтажный, старинный, на две «стопы» (два сруба, соединенные сенями), крыт был драньем, с низенькими потолками, с маленькими окошечками в разноцветных стеклах…», и что дом после сгорел. И вот это письменное старое, почти столетней давности  описание дома совпало…

— С той старинной  фотооткрыткой!

И ученые находку шахтера признали, а фотооткрытка попала в Новокузнецкий краеведческий музей. И вот так было найдено единственное изображение дома, куда, приезжая, селился и откуда спешил  – к дому Марии Дмитриевны — и пробегал большое расстояние минут за двадцать – на встречу-надежду Достоевский…

Та самая старинная фотооткрытка. Дом Вагина, в котором, приезжая, останавливался Достоевский. Фото из фондов Новокузнецкого краеведческого музея.

…И Игорь Червяков, выйдя на пенсию (у него 35 лет шахтерского стажа), продолжает идти за Достоевским по Кузнецку.  И у него уже крепнет версия, кто сделал и зачем это фото дома…

А еще…  Он размышлял, когда, сколько раз Достоевский, приезжая, снимал угол у Вагина… Даже перед венчанием там наверняка ночевал…А еще… Нашел упоминания —  о тюремной камере Достоевского, об аресте (!) Достоевского в Кузнецке (в первых документах Советской власти, в записанных рассказах той поры… и особенно в  воспоминаниях начальника милиции того времени, впервые упомянутых в сборнике «Кузнецк в воспоминаниях братьев Булгаковых» в 2018-м). Начальник говорил о много лет хранившемся деле Достоевского, об его аресте — из-за отсутствия сопроводительных бумаг…

А известно, писатель приезжал в Кузнецк трижды и в тюрьме не бывал… (Два раза в 1856-м, в начале лета и поздней осенью, а в третий – уж венчаться приехал в самый разгар зимы.)

— Но я предполагаю, он был у нас четырежды. В четвертый раз, нелегально, а по хронике – это раз второй,  приезжал в конце лета 1856-го… Кузнецк тогда был совсем маленьким городом, на тысячи две жителей, все друг друга знали и любой чужой приезд был событием… И представьте, Барнаульский тракт, въезд в город, дорога мимо Кузнецкой крепости, появившийся одинокий возок на пустой часами дороге и, конечно, он привлек внимание и был остановлен часовым крепости… Стой, кто таков, документ-разрешение, подорожную ли, увольнительную…, тем более видно  было – человек издалёка…

— А время то –  еще до отмены крепостного права в России – оно же было  особо строгое на досмотр… Это чуть позже  Достоевского, уже  осенью, произведут в прапорщики, а через год грядет амнистия и ему вернут дворянство…

— Но в этот – четвертый – а по времени второй — приезд Достоевский, видимо, так торопился, не уведомил свое начальство, потому и документа на въезде в Кузнецк не имел, потому его и задержали…

Кстати, Достоевский писал: «В продолжение года я ездил раза четыре в Кузнецк и обратно». А он был человеком педантичным. Если сказал «раза четыре» – это четыре…

И, скорее всего, как только его выпустили тогда из тюремной камеры Кузнецка через сутки, то он и поехал сразу назад, с любимой Марией толком не повидавшись… Хотя за его освобождение и чтобы не было утечки «сигнала» о нарушении никуда,  наверняка похлопотала она, подругой же Марии Дмитриевны была жена начальника полиции уезда…

Взлететь!

— … А вы знаете, я уверен, лет через сто каждый будет летать сам… Запустит винт… за спиной и —  в небо, — в голосе Геннадия Царева  из Анжеро-Судженска — Мечта. — … Я перешел к стадии испытаний новой конструкции. Это как раз прообраз такого аппарата из Будущего.

Винт и крылья («…длиной по четыре метра») уже готовы. И, по проекту, это гибрид параплана с самолетом, с двумя крылами,  с тремя колесами, с винтом на спине, без кабинки пилота…

У Царева – 20 лет педстажа и почти 30 лет шахтерского стажа. И он строит за жизнь уже шестой летательный аппарат.

— Теперь, точно, полечу. Раньше подлёты всё были, после чего я самолет, аппарат разбирал и на его основе потом рождался проект лучше.

Геннадий Царев за сборкой пятого летательного аппарата. Такой винт — за спиной… Фото Ларисы Максименко.

Вообще Геннадий Владимирович мечтал о небе с детства. Но всё времени не было, да и не решался… А лет 45 назад у него удалили опухоль. И после угроза возврата рака, предупреждали врачи, была велика. И он решил бороться с болезнью – Мечтой. И через месяц после операции, сделав впервые дельтаплан, уже учился летать, вспоминает с гордостью и с улыбкой, «…и накувыркался же я тогда… между небом и водой в Беловском море»…

— Живите Мечтой, —  это нам, сегодняшним, и тем, кто в Будущем, наказ старого кузбасского конструктора. – Она дает радость и годы…