Областная газета
Навечно в боевом строю
Николай Сергеевич Суменков принадлежал к тому поколению, рожденному в середине двадцатых, которое буквально выкосила война – по подсчетам историков из каждой сотни вернулось с фронта только трое.
Но ему, механику 32-го истребительного авиаполка, выпало жить. Судьба сберегла его, чтобы он не только сохранил память о той страшной войне, но и поведал о ней, об ее героях тем, кто живы и будут жить. В простых и искренних стихах фронтовик рассказывает о цене победы, о своих друзьях-летчиках, погибших в воздушных боях — Герое Советского Союза, командире 1-го авиазвена капитане Владимире Денисенко, сбившего 26 фашистских самолетов, о штурмане Николае Шаранде, повторившем подвиг легендарного Гастелло, о сгоревшем в небе над Сандомиром командире своего экипажа лейтенанте Александре Денисове, чьи письма к любимой девушке пришлось отправлять ему после гибели боевого друга, и о многих других.
Его родной 32-й истребительный авиаполк, «прошагавший от Волги», день Победы встретил под Берлином. После победы Николай Сергеевич еще долго служил в воздушных войсках страны, а демобилизовавшись, остался в боевом строю. Здесь, в Кемерово, он много сил и времени отдавал патриотическому воспитанию молодых, был активным автором ветеранской газеты «Земляки». И каждая его статья дышала любовью к Родине, болью и тревогой за ее судьбу. О своих павших товарищах он писал – «Останутся победы и портреты». А после Николая Сергеевича Суменкова, ушедшего из жизни несколько лет назад, осталась и тоненькая книжечка стихов. И так хочется, чтобы опаленные войной поэтические строки фронтовика нашли путь к вашему сердцу.
Нелли Ермакова
Член союза журналистов СССР
Николай Сергеевич Суменков
ВЕСНА 1945 ГОДА.
В чужую землю втягивалась рота.
Еще закат в снегах не отпылал,
И где-то бил фашист из пулемета,
И «ЯК» вокзал горящий штурмовал,
А ночь в полях сгущала свои краски,
И шпиль костела отсверкал вдали…
Шла рота, сняв шинели, куртки, каски,
И пар над нею облаком валил.
Взрывались смерчи орудийных залпов,
Ракеты с визгом освещали высь,
С железным лязгом, скрежетом и храпом
Громады танков в темноте неслись.
А рота шла, как будто ей нет дела
До этих всплесков яростной войны…
Так третьи сутки под туманом белым
Бойцы в строю досматривали сны.
И ночь прошла. И солнце запылало.
Ручьи под танки ринулись, звеня,
А в валенках заныла, застонала
Воды и снега жгучая квашня.
А рота шла. И виделось ей лето,
России милой синие края…
Дымилась и чернела на рассвете
Чужая и враждебная земля…
14 января 1945 года повторил
подвиг капитана Гастелло
штурман 32 ИАП ШАРАНДА Николай.
ИДУ НА ТАРАН!
Над Краковом клубился черный дым –
Горела Польши древняя столица.
— Нет, город сжечь фашистам не дадим!
Тяжелый бой, но надо торопиться!
Так думал штурман нашего полка
Майор Шаранда, выбирая цели,
И в танки, пушки, подкосив врага,
Его снаряды меткие летели,
Но вот расстрелян весь боезапас.
Скорее в полк — заправиться — и снова…
Вдруг видит: мчится, не сбавляя газ,
Колонна «фрицев» на машинах новых.
Их нечем бить, и некому сказать.
-Уйдет! Уйдет фашистская колонна…
Нельзя! Нельзя их в город допускать! –
Решил наш штурман твердо, непреклонно.
Взглянул на Краков и вошел в пике….
Когда вы Краков древний посетите,
Пройдите к Висле, голубой реке,
Гвоздики в волны тихо опустите..
«САША, ПРЫГАЙ С ПАРАШЮТОМ!»
Пусто на стоянках. Лютая поземка
Заметает трапы, зимние чехлы.
А в землянке дымной техники в потемках
Слушают, как в небе бьются их «орлы».
Где-то там за фронтом встретились эскадры,
Завязался смертный беспощадный бой,
А в землянке тесной словно в кинокадре
Сквозь эфира трески, шорох, свист и вой
Донеслось вдруг:
«Саша! Видишь, сзади «мессер»?
Уклонись! Руль вправо! Надо уходить!
Саша! Прыгай, Саша! Саша… Лютой местью
Будем мы за Сашу, вам, фашисты, мстить….»
Там, за фронтом битва. Брошена землянка.
Техники к стоянкам в ярости бегут.
Губы плотно сжаты. Подбежав к стремянкам,
Смотрят, смотрят в небо… Командиров ждут…
НАС БЫЛО ТРИДЦАТЬ…
Попала бомба прямо в грузовик,
Когда на мост заехала машина.
Их было тридцать в кузове в тот миг –
Лишь одного потом нашли в низине.
Он помнит взрыв и помнит, как взлетел
Над черной бездной жуткой переправы,
Потом — удар… Однако уцелел:
Спасли река и низкий берег в травах.
Десятки лет, как ночь, он вновь летит,
И рядом взвод, глаза ребят, их лица.
«Друзья! Вы здесь?» — им горестно кричит,
Считает:
«Пять, пятнадцать, двадцать, тридцать».
Летит, кричит… и падает! Удар!
Встает… В груди гранатой сердце бьется,
В глазах — пылает на мосту пожар…,
И гул разрывов над рекой несется.
Идет курить. Задумавшись, глядит,
В окно, где ночь седой пургой кружится,
И сам себе безмолвно говорит:
«А было нас тогда в машине тридцать…»
ОТБОЙ
Восьмого мая вновь рассвет мы обогнали:
В три тридцать пронеслось:
«Подъем? Готовься в бой!»
От Волги и до стен рейхстага прошагали,
И все:
«Подъем! Подъем!», ну, хоть бы раз: «Отбой!»
Еще лучи-штыки не впились яро в небо,
И глыбой нависал тяжелых туч накат,
А мы, подзакусив «фронт-два»
с солдатским хлебом,
Снимали со стволов зелёный маскнаряд.
Откуда ни возьмись, вдруг офицер разведки.
«Победа!» — крикнул он. –
«Конец войне! Отбой!»
Наш, псковский, помкомвзвод, как гаркнет:
«За Середки!
За! Псков! За Гдов! Вперед! К орудиям! За мной!»
Мы мигом по местам. Взлетела вверх ракета.
Стволы мгновенно ввысь. Снаряды в ствол — бегом!
И хлынул в небеса Победы нашей гром!
Прошли десятки лет, а помнится все точно:
Улыбки, дружный пляс, хождение гурьбой…
Впервые за войну: «Пока! Спокойной ночи…»
Впервые за войну: «Отбой! Отбой! Отбой…»
