Рецепт ее молодости

Анна Конюшенко ушла на пенсию… в 91 год. И, немного отдохнув, уже подумывает поработать еще.

Последний рабочий день этой зимой пришел и прошел просто. Встала она рано. Северные сумерки и большая, после метели, тишина поселка обещали дежурство без ЧП. Занявшись делами по дому, Анна Федоровна не торопилась на работу. Она – фельдшер, но пункт в 2018-м закрыли, она осталась в поселке Восход дежурным медиком, диспетчером, и ее дом – хоум-офис. Но телефон, медхалат, аптечка по-прежнему под рукой. И если беда – к ней прибегут, позвонят, она придет, успеет, поможет. И, оценив состояние больного, свяжется с больницей в Верх-Чебуле и со «скорой».

И вдруг… Кто-то идет? Подошла к двери. Точно, шаги. Отворила. «Собирайтесь, скорее, давление 220!» Сходила к этой давней своей пациентке, сбила, как всегда, давление, объяснила «скорой», как доехать, и вот уже отправила с ней больную.

И вот уже сама снова на посту и в воспоминаниях… Ей только исполнилось 91. Она старится одна. День рождения не справляла, но поздравления, конечно, шли. И да, она хотела сказать себе, что это невозможно, чтобы ей уже было бы 91… Но взгляд упал на сухие руки, на старый медицинский халат, и большой возраст она приняла, и с гордостью подумала, что долгая жизнь ей дана, потому что всю жизнь она спасает чужие жизни.

– И больше вызовов в мой последний трудовой день не было.

– А что было дальше?

– Дальше-то? А закрыла дверь и уехала погостить к внуку в Берёзовский, вот, гощу…

Так Анна Федоровна Конюшенко, рекордсменка Кузбасса по трудовому стажу (он у нее почти 72 года!) и по медицинскому подвигу служения людям, ушла на пенсию.

Бомба

– А ведь ничего этого не было бы, если б смерть, приходившая ко мне в детстве три, нет, четыре раза, не отступила, – рассказывает мне Анна Федоровна о пережитом. В первую очередь – о войне, когда фашисты заняли Чапаевку (ее село под Запорожьем, на Украине). Ей было тогда 13. Старший брат на фронте. Отец-машинист эвакуировал «Запорожсталь», эшелон разбомбили, отец пропал без вести. Позже семья узнает, что он выжил и добрался до дальнего хутора…

Анна Федоровна вспоминает, как захватчики жгли хаты в Чапаевке, как вешали людей и без разбора стреляли.

– Немцы шли через нас на Сталинград. Я в тот день у тети была, с ее детьми нянчилась. Ее долго не было. И когда я, наконец, освободилась, и вышла от нее на шоссе, уже серело, и видно плохо было. Я подумала, что это еще наши части идут по шоссе, и решила проскочить с моей тележкой – мне домой, на ту сторону попасть нужно было. А перехожу дорогу и вдруг понимаю: не звезды это на танках – кресты. И вот фашистский танк идет на меня, вот-вот дулом голову снесет… Я с тележкой – быстро-быстро, через дорогу, бегу. Вижу: немец в крытой машине автомат на меня поднял. Целится. И вдруг второй немец его приглушил – руку на его автомат положил, и тот стрелять не стал…

Другой раз мама отправила меня в соседнее село, где встал лагерь для военнопленных, и мы еще тогда не знали, что с отцом, и искали его повсюду. По мосту через реку – к лагерю – немец-часовой меня не пропустил. Я пошла по реке, цепляясь за опоры моста, течение сильное было. А часовой стрелял в меня сверху. Всё целился голову. Пули булькали рядом…

В третий раз чудом не погибла, когда пошла в комендантский час к колодцу за водой. Младший брат, Ваня, заболел, температурил, просил водички – а дома воды ни капли, немцы, у нас стоявшие, использовали. Я тайно пошла. Колодец – в ста метрах. С железнодорожной насыпи, а мы жили у станции, всё – как на ладони. Я была маленькой, тоненькой, до крутилки колодца только до краю доставала. Набрала ведерко – и тут меня с насыпи заметили. Немец стал стрелять, попал по ручке-крутилке. Была бы я повыше – разнесло бы мне голову… В 2008-м, кстати, я ездила из Кузбасса на родину. Колодец тот цел, и вода в нем такая же вкусная. Меня к нему потянуло. Подошла. Смотрю: крутилка – та же, со следами от пуль, предназначавшихся мне… А в войну мы с мамой после моего расстрела к колодцу с напильником наутро пришли, пулевые вмятины пытались убрать, потому что они мешали ведро поднимать…

Четвертый раз был уже после Сталинградской битвы, уже перелом в войне произошел, и наши погнали фашистов с советской земли, и наше село от немцев освободили. Мы, дети, вечером собрались – нам привезли после оккупации первое кино. Документальный фильм о Сталинградской битве. И вот ночь. Мы сидим на земле, вместо экрана – простыня. Смотрим бой – на экране, там бой идет на земле, и вот он уже и в небе – гудят немецкие самолеты, и мы сидим, смотрим, ждем «наших»… И вдруг понимаем, что самолеты немецкие гудят над нами. Немец, значит, летчик их, возвращался с задания, увидел наш свет и сбросил на нас последнюю бомбу… Меня тогда засыпало, еле откопать успели. Бомба упала рядом со мной, но не разорвалась… Бог меня снова спас!

Кто-то другой тогда и сейчас сказал бы, что в очередной раз ей повезло. Но Анна – из верующей семьи (в ее роду даже были монахини). И, читая с детства те милостивые знаки судьбы, и видя столько смертей вокруг, она сразу нашла свое предназначение: окончила в конце войны запорожское медучилище, стала фельдшером-акушеркой, приняла первые роды… И, приехав в 1947-м по назначению на север Кузбасса, работать в системе лагерей, в Новоивановку, не только младенцев сама принимала, но и как просто фельдшер всем заболевшим мужчинам и женщинам помогала. И даже хирургу в операциях ассистировала («а он и ампутации, и трепанации черепа делал»). Так что на ее счету получился (я прошу, а Анна Федоровна по-советски легко считает в уме, умножая среднюю статистику по своим пациентам за многие годы работы. – Ред.) чуть ли не целый крупный город! 70 тысяч вызовов от детей и взрослых, заключенных и вольных, кому она за столько лет помогла.

500 детей

Она особенно помнит каждого малыша…

– Не кровь от крови моей, не плоть от плоти. И столько лет уже нас разделило. И всё равно вижу их, будто только родились, «мои» малыши… И как я за каждого тряслась, чтобы оно, дитё, было живое… А сколько их? Да ребятишек пятьсот «моих» будет…

Она помнит все роды женщин из лагеря и из соседних сел. В том числе экстремальные – на земле и угле…

– А самые страшные роды были… в кабине. Я везла женщину в Чумай, в больницу. И всё в дороге началось. Что делать? Начинаю готовиться. На мне было пальто новое, сняла его, постелила в кабине грузовика. Шоферу, выскочившему, сказала: «Ты дверь открытую снаружи, стой, придерживай, вместе с тряпкой… Чтобы ветер в кабину к нам не задувал». Холодно очень было. Но родили благополучно, ребеночка в пуховый платок завернули и поехали дальше.

И были еще одни незабываемые роды. Наш хирург уже уехал. Заступила на его место девушка-хирург (она срок получила за фразу, сказанную в толпе в начале войны: «Теперь молодежь вся погибнет»). Я привезла ей рожающую женщину. Я уже знала, что ребенок неправильно лежит и не поправить, и сама она ни за что не родит, и нужно кесарево. Новый хирург такой операции никогда раньше не делала. Как быть? А я однажды помогала предыдущему хирургу при такой операции. И вот новый хирург меня расспросила, что за чем идет. И она операцию по этой «инструкции» сделала… И ребенок родился. Но он не кричал. Мы, фельдшеры, его и в теплую воду, и в прохладную. Не кричит. Я так тогда переживала! Мы не сразу поняли, что он… спит, что снотворное на маму и на него подействовало. А как выспался – кушать попросил. Маме его – не покормить, она была слабой. Мужчины, а это было в зоне, когда мы их попросили, нашли молока, принесли для ребенка. А малыш богатырем родился, 5200 весил…

Мир, труд, май, березовый сок…

Анна Федоровна может рассказывать о любимой работе часами. И признается, что если предложат продлить трудовой договор, согласится.

– Я здорова. Гриппом ни разу не болела. Ни разу на больничном не была, – перечисляет она. – Мне было 45, когда я должна была пойти на пенсию. Но во мне было столько сил, что, отслужив в «органах», я продолжала работать. Потом в 50, в 60, в 70, в 80, в 85 я каждый раз спрашивала себя: «Хватит?» Но ничего не болело, и я работала дальше. Только в 90 начали болеть суставы. Но я от работы не устала… Потому что никогда не курила, не пила, не переедала (12 ложек – хватит, до мяса никогда жадная не была, зато всегда любила молочное и рыбу, я рыбу ловлю возле дома в речке удочкой или корчажкой). И всю жизнь делаю зарядку. И много хожу… Еще есть возле дома моего береза. И каждую весну она сама по себе мокрая. Я только подставляю кружку и пью целебный березовый сок.

…Анна-Федоровна красива и полна сил. Но, за столько лет труда, всё замечая и почти всё уже зная о болезнях, она пришла к выводу: и женщинам, и мужчинам на работе трудиться можно до 60. А дальше – уже только дома. Но до старости полезно быть вечно занятым, вечно в движении.

Скоро она вернется домой, в поселок, к которому «приросла» и который в течение многих лет в обязательных вечерних прогулках обязательно называет в своих молитвах. И всегда просит для земляков доброго сна и здорового пробуждения.

А если она не вернется на работу медицинской дежурной официально, то все равно останется ею негласно для всех до конца…

Ведь у нее добрая и милосердная душа. Меня вот тоже за время разговора она не раз спросила, беспокоясь, не устала ли я:

– Как чувствуете себя? Как вы?