Царь-поход

Как в сибирской семье оказалась царская рубашка, которой почти 130 лет? Что могла бы она «рассказать» о покушении на будущего императора Николая II в Японии? И как простой матрос был связан с Цесаревичем? Ответы на эти вопросы новокузнецкий инженер Борис Тришункин искал много лет. И, наконец, нашел!

В Адмиралтейство!

Однажды много лет назад, читая одно из дореволюционных изданий о путешествии Цесаревича на Восток в конце XIX века, Борис вдруг вспомнил из своего детства, что его-то дед, Арефий Кучин, служа на царском флоте, тоже был в каком-то рекордно-длинном походе. И тоже почти год.

Тогда строки чужого рассказа его не просто поразили – не отпустили… Они были о том, как Цесаревич, выехав из России, поездом прибыл в итальянский порт. Как он и его спутники увидели у берега русскую эскадру, как тихая, ясная погода и морская гладь ласково манили – в большое путешествие, почти в «кругосветку» (из Европы – по Суэцкому каналу, через Индийский океан – в Индию, Китай, Японию). И как был поднят флаг Государя Наследника Цесаревича, и торжественные выстрелы падали на сонные воды и уносились к берегу, рождая эхо. И как матросы, посланные по реям, кричали Цесаревичу первое в путешествии «ура»!

Спросить было уже не у кого: а не с Цесаревичем ли дед Арефий Кучин находился тогда рядом?

И разузнать, казалось, было невозможно уже никак, ведь во времени дед-моряк и внук-кузбассовец здорово разминулись. Арефий умер в 1914-м, а Борис родился в 1932-м.

– Но я еще потом вспомнил, из детства, что дочери Арефия, мои, значит, тетки, рассказывали: Арефий Кучин был то ли боцманом, то ли еще выше… Происходил из крестьян, с одной стороны, и, возможно, из графьев, потому что был незаконнорожденным… Служил – да, на очень большом корабле, названия тетки не помнили. Был грамотным. Тетки говорили: «Тоже вел дневник в путешествии, долго его хранил». И еще вспоминали, что потом дневник где-то «погиб», потерялся после Октябрьской революции, видно, – перечисляет мне Борис Васильевич под шум трамвая, пока мы едем к нему домой – посмотреть прибывшие документы. – В общем, с информацией по Арефию Кучину в нашем роду было туго, и как-то всё не складывалось, распадалось…

Но ощущение, что путешествие Цесаревича и длинный переход на корабле Арефия Кучина как-то связаны, Бориса не оставляло. И он стал искать по архивам.

И вот несколько лет назад собрал всё, что было можно из сибирских архивов. Узнал, например, что Арефий Кучин переехал жить в Сибирь с родной Вологодчины. Узнал номер дома, построенного Арефием в Новониколаевске (нынешнем Новосибирске). Узнал, что в семье его в Новониколаевске родилось восемь детей, и что он был там кузнецом и имел мастерские. Но все равно до самого загадочного – до «кругосветки» деда Арефия – никак докопаться не мог.

– Потом осенило. Вот. Вот. Вот, – продолжает Борис Васильевич, раскладывая копии документов. – Я размышлял тогда так. Раз в нашем роду помнят, что он плавал на корабле, значит, есть смысл написать в Петербург, в Адмиралтействе же все должно быть. И я отправил туда запрос. И из Российского госархива военно-морского флота пришел ответ: «Кучин Арефий Алексеевич на 1891 год числится в обстоятельном списке фрегата «Память Азова»… Он служит с 1886 года». И в 1890-1891 годах, получается, дед был на этом корабле. А путешествие Цесаревича было на том же корабле – «Память Азова», и как раз с осени 1890-го по май 1891-го!

И хотя прошло уже больше века, и, казалось, ничего в этой истории восстановить не удастся, моряк Арефий с «Памяти Азова» все же вернулся из небытия. И на самом деле оказался из команды корабля Цесаревича. И, как выяснилось дальше, даже из его охраны!

Удар

Итак, корабль «Память Азова» прошел тогда порядка 22 тысяч километров. А всё путешествие Цесаревича вместе с дорогой по суше (с его встречами с великими мира сего и с их странами) заняло по времени девять с половиной месяцев и по расстоянию – больше 51 тысячи километров!

А на борту «Памяти Азова», главного в той эскадре, было 23 офицера и 546 матросов.

– И, конечно, команда на корабле с Цесаревичем за месяцы не раз пересекалась, – рассказывает дальше Борис Васильевич. – Значит, и дед мой пересекался с ним тоже. Но это было еще не всё. Я стал дальше думать: а откуда у деда Арефия царская рубаха?

– Чья?

– Да, именно царская… Она, хранившаяся Арефием Алексеевичем до смерти, потом хранилась в Новосибирске у его дочки Вали. У нее своих детей не было, и перед тем, как тетя Валентина в 1990-х умерла, она отписала квартиру моему сыну, он тогда тоже в Новосибирске жил. И когда я из Новокузнецка в Новосибирск приехал, сын уже в той квартире прибрался, старые вещи все повыбрасывал. Или же, когда тетя умерла, женщины, собравшиеся помочь с похоронами, что-то на память разобрали. В общем, я приехал в Новосибирск и разговорился с еще одним внуком Арефия – с Сашей. И он, часто у тети Вали бывавший, спросил вдруг у нас с сыном: «А где царская рубаха?» Так мы про нее и узнали. А стали искать – не нашли. Саша-то рубаху ту много раз видел, помнил. А я поздно узнал…

Спустя годы я выяснил, что дед был в путешествии с Цесаревичем. Но как его рубашка у нашего Арефия оказалась? Ведь, насколько я представляю, это не подарок. И, изучив важнейшие события в путешествии Цесаревича, остановился в размышлениях на дне покушения на Цесаревича в конце пути, в Японии. И на том, что кто-то же раненого Цесаревича тогда охранял…

– Ваш дед мог тогда быть в охране?

– Почему бы и нет. По документам, пришедшим из госархива ВМФ, дед был стрелком, и не просто, а элитного подразделения…

…Что ж, возможно, всё было именно так. И рубашка раненого в Японии Цесаревича не была выброшена, а осталась у охранявшего его стрелка.

А что доподлинно известного осталось в Истории? Что отмечал, например, в своих записях (они были опубликованы) спутник Цесаревича – князь Ухтомский? Про покушение в городе Отсу 29 апреля (11 мая) 1891 года он пишет так: «Вчера и сегодня – страшные дни… С чего начать? Мысли путаются. Страницы дневника кажутся окропленными кровью». И дальше – со ссылкой на «Правительственный вестник», он писал, как в Отсу, на узкой улице, шириной в восемь шагов, с полицейскими по обеим сторонам, при общем радушном японском приеме вдруг произошло просто жуткое. Цесаревич ехал в коляске (вез рикша) вслед за колясками полицмейстера, церемониймейстера. То есть третьим. За ним ехал принц Георгий Греческий. Потом принц Арисугава… Как вдруг полицейский Тсуда Санцо, стоявший между охранниками японской службы безопасности, «выскочил из рядов, обнажив саблю, нанес справа, несколько сзади, с размаху, держа саблю обеими руками, удар по голове Цесаревича, который, обернувшись и видя, что злодей замахивается во второй раз, выскочил из коляски»… И всё это – секунд за пятнадцать. Японца, конечно, схватили. А Цесаревича, успокаивавшего в первую очередь японцев: «Это ничего…», посадили на скамейку у дома, и доктор из свиты перевязал ему голову. Потом были еще перевязки… И, конечно, Цесаревича уже усиленно охраняли верные люди с корабля-флагмана, и снова были бинты и испорченные рубашки… И потом, по возвращении на корабль «Память Азова», взявший курс из Японии на Владивосток, тоже были перевязки.

Тот самый крейсер Память Азова (из дневника князя Ухтомского).

Память деда

В небольшой «хрущевке», заставленной полками с книгами, даже сейчас, в весенний полдень, сумрачно и тесно, как в узком кубрике на старом корабле. Но именно при таком свете и пространстве внуку Арефия-моряка хорошо работать. Сидя за компьютером («научился три года назад»), 86-летний Борис Васильевич пишет книгу о своем роде.

У него за спиной на стене – нет, не часы, – а старый барометр.

– Увидел когда-то, и словно толкнуло что-то изнутри: «Самая нужная вещь!» Словно дедова память во мне проснулась… Купил. И барометр за жизнь ни разу не подвел, всегда верно погоду показывает, – говорит Борис Васильевич и, обернувшись, поправив тяжелые очки, всматривается в стрелку, застывшую почти вертикально.

Потом – он снова пишет и снова видит деда Арефия на палубе, молодым… И как корабль, торопясь, уже идя не под парусами, а на паровой машине, – режет седую волну. И уже в прошлом столько стран и последняя – непредсказуемая – Страна Восходящего Солнца, и уже позади самый страшный шторм и самый страшный день, а впереди – великая великая суша. Это серая и каменистая, без прикрас, без слонов и диковинных цветов, наша родная земля. Там Цесаревич сойдет на берег, а корабль пойдет дальше.

P.S. Автор благодарит Новокузнецкий краеведческий музей за помощь в подготовке материала.