Буква Свободы

В Кузбассе найдено письмо в камне, адресованное Сталину, выбитое заключенным ГУЛАГа. И вот теперь появилась версия, кто мог его написать.

Это письмо, ставшее исторической сенсацией, 60 с лишним лет валялось под ногами незамеченным на междуреченской дамбе. Его жгло морозом, солнцем. Сдирало, стирало дождем, ветром, льдинами. И в то же время небеса берегли ценные строки, прикрывая их инеем, мхом, листьями.

Письмо в камне намного пережило и адресата и, возможно, своего отправителя. И позволило себя найти лишь XXI веку. Потому что время пришло, убеждена Любовь Карнаухова, бывшая в числе тех, кто его открыл:

– Когда люди начинают забывать прошлое, сама природа отдает, подбрасывает им документы.

Дамба

Как же это необычное письмо ворвалось в наше время? История почти детективная. Был осенний вечер. Холодный ветер спугнул с дамбы, где любят гулять междуреченцы, всех горожан. Поэтому женщине, выведшей на прогулку свою собаку, поделиться неожиданным открытием было не с кем. И она, хоть время и было позднее, позвонила с дамбы прямо в музей.

– Я пошла за убежавшей вперед собакой и увидела: она стоит возле камня, на камне – буквы, что-то написано! – торопилась сказать женщина.

Информацию и ориентир, где именно лежит камень, записала сторож краеведческого музея. А утром передала всё сотрудникам.

– Мы пошли из музея вчетвером, взяв лопатку, мешки, думали: камень небольшой и мы его легко вытащим, приволокем, – рассказывает Любовь Карнаухова, работавшая тогда главным хранителем музея.

– А почему камень вообще привлек внимание? Ведь на нем могли быть выбиты просто детские каракули, «Саша + Маша»?

– Дамбу строили, и город начинался с камня с Лысой горы, его долбили кайлом для отсыпки будущего города заключенные Камышлага. И это, конечно, первое, что пришло в голову. И мы не могли не проверить. По указанным координатам нашли камень на дамбе быстро. Надпись уже была не видна. Мне в глаза бросилась только буква С, и та – странная, как квадратная скобка. Всё остальное – черточки, черточки… Мы начали подкапывать камень. Он становился всё больше, больше. Поняли: нам – не вытащить… И снова встал вопрос: а есть ли смысл? Важно было еще на месте понять, что все-таки там написано. Вспомнилось из детства, что еще можно сделать. Приложили к камню листы бумаги, затерли простым карандашом. И вот тогда на бумаге проступили нечеткие буквы…

Письмо из ГУЛАГа (а предчувствие было, что оно – именно оттуда) росло с каждой минутой, но всё еще оставалось не читаемым. Краеведы закидали камень листвой, чтобы на время спрятать, и ушли – очень за него беспокоясь. Пока искали машину, чтобы смогла подъехать к дамбе, пока искали помощь – крепких ребят из училища, чтобы смогли откопать камень и погрузить, прошли дни. А вот камень лег, наконец, у музейного крыльца. И грифельную копию письма на этом камне смогли, наконец, прочесть. И у многих тогда, несколько лет назад, был и восторг, и шок.

На камне-скальнике, тяжелом и большом, с полстола, оказалось выцарапано: «И не забудем тебя в веках и твоих палачей зловещий диктатор жестокий убийца» (орфография сохранена).

– Написано иносказательно. Но сразу стало понятно: это точно заключенный ГУЛАГа, и он писал о Сталине, – говорит Любовь Карнаухова. – Воображение нарисовало: Лысая гора, тяжелый труд, заключенный, которому неизвестно сколько жить осталось… И он царапает эту фразу. Сколько в ней ненависти, разочарования, сколько несбывшихся надежд! Человек писал это в минуты порыва, душевного рывка, гнева, ярости, тоски по свободе…

И если бы при погрузке эта страшно-смелая надпись попалась на глаза кому-то из охранников, то парнишке-зэку точно был бы конец. Добавка срока, отправка в самый непосильный наряд, чтобы исчез, издох…

Но почему речь идет именно о парнишке? Потому что в междуреченском музее хранится много писем бывших заключенных, это их переписка в 1990-х с готовившим книгу о Сиблаге Юрием Пановым. И среди этих документов есть письма одного бывшего зэка, которые с посланием в камне чем-то схожи. Это, конечно, только версия, но все же…

Шло время, и исследователи всё больше укреплялись во мнении, что письмо на камне мог написать бывший заключенный («я уверена, не политический, а «бытовик»: политические даже спустя много лет писали осторожно, а, вспоминая день смерти Сталина, писали, что были в трауре»). И фамилия того заключенного была («возможно, псевдоним») Достовалов.

– Эпитеты в обычных письмах Достовалова и резкость его высказываний – как раз в пользу этой версии, – поясняет Любовь Карнаухова. – А что известно о нем? Ему было 14, его другу 11, когда их, из деревни, взяли на военный завод. В войну и после нее голод был таким, что эти ребята украли ведро картошки с овощехранилища. И за это получили на двоих 20 лет лагерей…

Любовь Карнаухова — Когда мы смогли прочитать надпись, были потрясены!

В лагерях

В воспоминаниях на бумаге (на восьми тетрадных листах) заключенный Достовалов, конечно, не смог описать все годы лагерей.

Лишь написал про жуткий голод – давали «0,5 литра мутной воды с соей, соя на дно осядет, как песок» и «200 граммов хлеба», похожего на глину. И как, дойдя до крайней степени истощения, он едва не умер от дистрофии.

Рассказал и про каменоломню, и про работу лесорубом.

«Какие с нас были лесорубы, трудно представить. Топором махнем и сами за топором летим. А не напилишь два кубометра, значит, будешь ночевать в изоляторе на одной воде».

Вспоминал Достовалов и первое знакомство с уголовниками. Когда из старокузнецкой тюрьмы их перевели в первую зону, и потом была ночь перед отправкой – пешим ходом в тайгу, к будущему Междуреченску. Стреляя из пулемета, их загнали на ночь к блатным. А те устроили новеньким обыск. И зверски расправились с двумя новичками рядом с Достоваловым, найдя у них спрятанные с дома деньги и кусочек сала. Одного избили валенком – с вложенным кирпичом. Второму свернули шею.

Наутро этап ушел. Три дня шли пешком до лаготделения. А на месте, на лесоповале, бескрайняя тайга и болото, чавкающее под ногами, ветер, носящий вороха гнуса, чувство близкой воли так и подталкивали к побегу. Но больше половины беглецов привозили назад в лагерь всегда убитыми или приводили искалеченными и добавляли срок. И он бежать не решился.

Еще вспоминал, как на погрузке леса на самый верх «бревно катили пять человек, сил нет, вот-вот бросим, бригадир стоит сзади с палкой и кричит: «Если упустите, суки, поубиваю всех». Конечно, под такой угрозой из последних сил закатывали…»

Описывал Достовалов и другие пытки над заключенными:

«Был конвой сочувствующий, а были и настоящие издеватели. Шли с лесосеки, под ногами вода хлюпала, и вдруг раздалась команда: «Ложись!» Просвистели пули над головами, мы попадали. Потом команда: «Вперед! Ползком!» И опять пули засвистели над головами. Несколько метров проползли… Однажды ни за что ни про что мой товарищ схватил пулю сквозную в руку». А было это так. «Только вышли мы из столовой, началась стрельба с вышки, с ручного пулемета, мы все попадали, ползком добирались до барака…»

И общий вывод – на том же звенящем нерве, что и письмо на камне: «в те времена человек, попавший в заключение, превращался в нечто униженное, раздавленное; каторжная работа, голод, товарищества между людьми особо не существовало, каждый мотал свой срок, как мог».

…Заключенный Достовалов вышел по амнистии в апреле 1953-го, после смерти Сталина. А письмо в камне, написанное им или другим таким же зэком, столько лет спустя все же выполнило свою миссию.

– Мы перевезли камень в поселок Усинский, в храм, там во дворе поставлен поклонный крест в память жертвам репрессий, – говорит Татьяна Бирюкова, директор Междуреченского краеведческого музея.

Камень лежит сейчас перед крестом. Счистишь с него снег рукавицей – и нет надписи. Словно и не было никогда ни ее, ни эпохи репрессий. И поселок Усинский на краю Междуреченска сейчас – элитный, словно и не было у него когда-то прозвища Копай – в память о привезенных в зиму зэках и приказе им самим рыть земляные бараки.

Надпись на камне показывается и зимой, и летом далеко не всем. Но когда это чудо случается, идет окрест молва. И, значит, письмо из ГУЛАГа доходит до мира.

Поклонный крест в память всем погибшим и выжившим в эпоху репрессий, камень с письмом положили перед крестом