Когда китайские папы плачут

Кемеровский театр для детей и молодежи вернулся с гастролей из Китая. Все спектакли в Пекине и Куньшане прошли с аншлагом, наших артистов на следующий год уже пригласили в Шанхай. О «стране XXII века», особенностях национального театра Поднебесной и необычном китайском зрителе мы поговорили с директором кемеровского театра Григорием Забавиным.

 – Григорий Львович, как вообще наш театр попал на эти гастроли?

– Три года назад мы ездили в Берлин на фестиваль «Fratz festival», собирающий детские театры со всего мира. Там нами заинтересовалось китайское театральное агентство The A.S.K. (Art space for kids) Beijing, организующее гастроли иностранных театров в Китае. Они буквально влюбились в наш спектакль «Что случилось с крокодилом» и сказали: «Приезжайте!» Мы долго с ними договаривались, три года переписывались, и вот, наконец, всё удачно сложилось. И сейчас мы только вернулись из Китая, а у меня на почте уже три письма от этого агентства, спрашивают: «Когда вы сможете приехать к нам в следующем году?» Кстати, они заставили нас подписать договор, что спектакль «Что случилось с крокодилом» будет ездить на гастроли в Азию только через агентство The A.S.K., то есть забрали права на спектакль. Ну а я подумал: хорошее агентство, что тут сопротивляться-то?

– Как прошли первые гастроли в Китае?

– Мы возили туда спектакль «Что случилось с крокодилом». Им важно было, чтобы спектакль был не текстовый, с минимальным количеством слов. Мы играли в Пекине и Куньшане на английском языке. На спектакли приходили современные китайские семьи, и меня не покидало ощущение, что все папы – это айти-специалисты, и мы попали в страну XXII века. Уровень жизни очень высокий, к нам приходили продвинутые семьи. Дети двух-трех лет владеют английским языком. Зданий ниже 30 этажей нет, по улицам разъезжают автомобили «Tesla». И наши представления, что китайцы готовы работать за плошку риса, возможно, и применимы к каким-нибудь северным районам страны, но тут мы видели совершенно другой Китай.

Кстати, получилась очень забавная ситуация с китайским языком. В нашем спектакле несколько фраз все-таки есть: «Летать», «Иди сюда» и другие. Ребята из агентства нам говорят: «Надо что-то с этим делать, по-китайски сможете сказать?» И прислали нам аудио с переводом. Мы учили, учили и поняли, что это дохлый номер. Но одно слово по-китайски все-таки оставили – «Африка» (действие там происходит), звучит как «Фейджоу». И вот мы уже спектаклей десять отыграли, наша актриса Света Лопина говорила «Фейджоу». Потом спрашиваем у своего продюсера: нормально у нас получается? А она отвечает: «Ну, как нормально. Китайский язык – он сложный, тоновый. Иногда вы говорите, и понятно, что Африка, а иногда вы говорите слово «жир»… И мы отказались от этой дурацкой идеи – мучить себя и местного зрителя китайским языком.

– Расскажите немного о спектакле «Что случилось с крокодилом» – для тех, кто его еще не видел.

– Нам дорог этот спектакль, это маленькое чудо театральное, как он получился – не могу понять. Мы его возили на фестивали «Золотая маска», «Арлекин». А как его родители смотрят! Папы плачут!

Был такой мультфильм в советское время. Крокодил высиживает яйца, а тут птицы подкинули ему яйцо, из которого вылупился птенец. Другие крокодилы говорят: «Да сожри ты его!» Крокодил уже решился было на это, а птенец ему сказал: «Папа»! И он начинает о нем заботиться и защищать. Птенец вырастает, научает крокодила летать, и они вместе улетают. Спектакль простой, но при этом какой-то наполненный, насыщенный всякими штучками.

– А если говорить о китайском зрителе – какой он?

– Китайские зрители еще трогательнее, радостнее наших. «Что случилось с крокодилом» – это бумажный спектакль. Все герои сделаны из бумаги и подручных вещей. Например, наш птенец – это клочок бумажки, слон сделан из шерстяной кофты. Это история, в которой из бумаги на глазах у зрителя рождается целый мир: верблюды, крокодилы, львы. И всё это зритель может потом воспроизвести дома. Воспитательный смысл этого спектакля – научить ребенка игре, рассказать о рождении игры из предметов, находящихся вокруг. Сегодня эта тема вообще уходит из семьи: дети играют в покупные игрушки, айфоны, смотрят телевизор.

От нашего спектакля китайцы впали в такое умиление! И нам было приятно для них работать, артисты пребывали в кайфе, потому что каждую штучку, придумку на сцене они встречали с большой человеческой радостью. Потом я понял, почему они так реагируют. В Китае сильны традиции национального театра, а это театр масок, где одна маска – одна эмоция. Им наш реализм просто не знаком по психофизике, у них его нет. Хотя, конечно, европейский театр и американское кино все равно в Китай проникают постепенно.

Фото: из архива театра.

– Вам самим удалось там сходить на спектакли в местные театры?

– Нет, мы не ходили, потому что были загружены, бывало, в день играли по три спектакля. И вообще в Китае мало театров. В России существует целая система, сегодня у нас в стране насчитывается 600-700 театров; в Китае их где-то около двухсот, в Европе, кстати, похожая ситуация, а в Америке театров почти совсем нет. Наша система уникальна, она была создана в советское время, когда была установка, что каждый человек должен иметь возможность сходить в театр. И сейчас у нас они более доступны для людей, в Китае, к примеру, билет на наш спектакль стоил 240 юаней, по-нашему это 2400 рублей.

В Китае даже в тех театрах, где мы выступали, нет собственной постоянной труппы. А в Куньшане, городе с населением около 320 тысяч человек, нет ни одного театра. Мы там играли на арт-сцене в торговом центре. Для них, живущих в коммунах и конгломератах, это нормально, что в торговом центре сосредоточены и магазины, и спортзалы, и театры.

– К поездке в Китай вы с артистами как-то особо готовились?

– По переписке мы понимали, что нас приглашают европеизированные современные китайцы. Поэтому мы не делали сносок на национальную характерность. Помимо спектаклей мы там провели восемь мастер-классов для детей и их родителей: пытались научить их рождать игры из подручного материала. И вот к мастер-классам мы готовились заранее, понимая, что без английского языка не обойтись.

– Наши актеры как-то по-новому проявили себя в этой поездке?

– Они сами за собой подметили, что ситуация, что ты играешь на другом языке для нерусскоязычного зрителя, немножко видоизменила спектакль. В Китае он шел более нарочито. Было желание всё усилить и приподнять, чтобы китайцы понимали, что происходит не только на уровне языка, но и на уровне действия. От этого появилась некая гротесковость – хотя и забавная, игровая и в рамках данного спектакля вполне применимая. Но при этом все поймали себя на мысли, что на сцене педалировали. В нашего Сережу Синицына, он играл крокодила, в Китае все мамки просто влюбились, папы подходили с заплаканными глазами и жали ему руку. А дети полюбили Максима Голубцова, он с ними играл после спектакля. Так что можно сказать, что мы нашли путь к сердцу китайского зрителя.

– Эти международные гастроли вы воспринимаете как успех?

– Конечно. Во-первых, само то, что иностранное театральное агентство, увидев наши спектакли, пригласило на гастроли, само по себе уже лестно. Ну а то, как нас зритель китайский принимал, – это совсем окрыляет. К тому же я как директор не могу со счетов сбросить и то, что театр на этих гастролях хорошо заработал. Кроме того, это и для артистов обогащение: другой зритель, ты для него по-другому играешь. Было любопытно посмотреть другую жизнь, другую ментальность.

– В дальних поездках обычно проверяются на прочность отношения в коллективе. Вы прошли такую проверку?

– Мы знали об этом. В Китае оказались в ограниченном языковом пространстве пяти человек. Правда, с нами в гостинице жили киношники из Москвы, мы еще с ними иногда общались. Вообще у нас дружеская компашка, но, несмотря на хорошие отношения и симпатии друг к другу, мы понимали, что момент напряжения может возникнуть, мы же все-таки не родные люди. И он возник. И когда все поняли, что вот это момент наступил, каждый про себя его перелистнул, и мы не дали себе испортить эту поездку. Одним словом, театр прошел проверку на долгосрочное коммунное проживание.