Чужой крест

Женщина, внешне похожая на мать людоеда Спесивцева, стала изгоем…

Два года назад случай подвел друг к другу двух женщин. И они… словно в зеркало посмотрелись. Та, что постарше, увидела в незнакомке себя, только давнюю, в возрасте 1990-х. Та, что помоложе, подумала: «Надо же, как мы с этой бабушкой похожи. Такой и я когда-то стану».

А разошлись, и Елена Нагишкина, не зная еще, что встретила Людмилу Спесивцеву, невольно «забрала» на себя то, что было предначертано другой.

И через год, когда Лена, обычно никуда не выбиравшаяся со своей окраины, вдруг стала каждый день приезжать в центр Осинников, с нею такое началось!

Милостыня

Сухонькую женщину, в старом платке, надвинутом на глаза – от пекла, в странных для сухого лета резиновых сапогах, рынок, что расположился рядом с храмом и магазином «Мария-ра», заметил сразу. И потому, что Христа ради там просят редко. И из-за очень старой одежды. И еще почему-то…

Женщины с рынка, приглядываясь издали, долго не могли понять, почему. Пока одна, дома, после работы, не набрала в поисковике в интернете запрос про… мать людоеда Спесивцева. Всмотрелась в нечеткие кадры со следственного видео 1996 года – и обмерла. То же узкое лицо, тот же нос, глаза… И уже на следующее утро она принесла на рынок распечатку больших, во весь лист, портретов Людмилы Спесивцевой.

– Мы собрались посмотреть. Точно, у магазина стоит, подаяние просит она, Спесивцева! – рассказывают сейчас женщины про то, как вели «расследование», смущаясь, виня себя за ту ошибку.

Ведь тогда слух про мать людоеда, которая смеет стоять принародно, да еще под сенью креста, мигом разошелся по Осинникам, обрастая, нарастая…

– Людоедка! Пошла прочь! – стали говорить Лене прохожие.

– Людоедка! – шумел рынок.

– Сколько ее гоняли! Она убегала, пряталась, говорила, что ее с кем-то спутали, – вспоминают очевидцы.

– Я не понимала, за что меня. И почему именно… людоедка? Именно этот образ, который мне не подходит весьма?! – говорит 66-летняя Елена немного по-книжному, поясняя, что всю жизнь любит читать, что она каждый вечер – с книгой, но любит только романы – не газеты. – И я тогда даже не знала про Спесивцевых.

– Вообще?

– Вообще. Люди гнали, презирали, гнобили… Мальчишки обзывались, доводили… А я мучилась и копалась в себе. Пока не увидела заметку про Спесивцева, новокузнецкого людоеда, когда-то давно действовавшего вместе с матерью. Там говорилось, что он после суда по-прежнему на лечении, за решеткой. А мать, отбыв наказание в колонии, вышла, скитается, боясь людской памяти.

И тогда я захотела увидеть ее фото. А увидев, узнала, вспомнила. Ту встречу на конечной автобусной остановке в наших Осинниках. И как на меня смотрели мать и сестра Спесивцева. А я была такой замерзшей, уставшей, голодной, что они… не только сходству дивились, значит, а пожалели меня. И мать Спесивцева, всматриваясь, протянула калач. Я, взяв, сказала: «Спасибо!» Больше их не встречала. Зато потом испытала, каково жить им…

Сравните! Это настоящая мать людоеда — Людмила (архивная следственная съемка, 1996 год).

Свидетель

– Нет! Нет у меня никакого сына. Только дочки, – говорила пристававшим прохожим Лена прошлым летом. Ей не верили. Удивлялись ее кроткому тихому голосу. Голубым смиренным глазам. Упрямству, с каким она каждый день приходила к магазину, чтобы собрать от людей пару сотен рублей мелочью, купить хлеба, молока… Удивлялись ее вере в людей.

– Каждый человек родится ангелом, – говорила она. – Вы меня обижаете, но добро в вас победит. Я вас прощаю заранее… Рано или поздно вы узнаете, что неправы.

Она не плакала, а верила.

И всё вскоре так и случилось.

– Мимо проходя, я женщине, просившей милостыню, что-то из мелочи подала. Слышу, кричат: «Людоедка!» – рассказывая сейчас, волнуется, как и в тот день, Раиса Бурнашова. – Оглянулась, на кого это. Узнала: «Да вы что? Это же Лена, моя старая соседка!» Подошла к Лене, разговорились, мы ведь не виделись много лет. К нам люди подошли. Я им говорю: «Это Нагишкина! Хорошо ее знаю!».

И ошибочный слух стал стихать. И хоть время от времени он возвращается, его уже пресекают и сама Лена, нося теперь с собой пенсионное удостоверение, и те, кто ее уже узнал.

Кто-то вспомнил, что она работала на швейной фабрике, а позже – кондуктором.

Кто-то вспомнил историю, о которой еще в советское время однажды говорил весь город, – про новогодние маски. Тогда две еще маленькие дочки шли в самодельных масках, и Лена, улыбаясь, вела их за руки, и прохожим тогда, в июле, это казалось диким. (На что Лена говорит: «Я – по жизни не стандарт. Рисую, мастерю, пишу рассказы. Мы играли в Новый год».)

Кто-то вспомнил про женщину, собравшую в квартире много бездомных животных и в 90-х из-за жалоб переселенную куда-то.

– Мы с Леной жили в соседних домах, до того ее переезда. К тому же ее мама в советские годы работала кухонной рабочей и ночной дежурной в ресторане. А у меня сноха в том ресторане работала. Через нее я Лену и знаю и помню ее с 20 лет, – объясняет Раиса Бурнашова.

… На прошлой неделе Лену «сканировал» взглядом очередной прохожий.

– Потом парень подошел, заговорил сначала жестко, называя меня Спесивцевой. Но я показала документ, что Нагишкина, и он ушел, извинившись, – рассказывает Лена, убирая «пенсионное» во внутренний карман старой шубы. И я замечаю еще молодые кисти рук. И удивляюсь «охотникам», не умеющим отличить женщину в 60 с небольшим от 80-летней.

– Позже парень снова подошел, подарил мне розу, – говорит Лена. – Эту истину – что и птицы, и растения, все-все меж собой дружны – мне пришлось давно по жизни понять, и что люди должны так жить тоже.

– Но с тех пор, как ты узнала историю матери людоеда, скажи… Если б встретила ее, просящей милостыню, подала бы?

– Да.