ПроСТО Мария

Благородство и стойкость характера, закаленного еще в детстве, помогли Марии Поповой дожить до 100 лет.

А еще секрет ее долголетия связан с вечной работой, верой, пасекой, которую держала почти до 100 лет. И особо хранит её память юргинских рабочих – ребят, которым она, бездетная, после войны заменила мать.

Да, бабушке Марии – сто! Вот уже две недели (из-за путаницы со старым и новым стилем календаря, когда-то подредактированного революцией) она принимает улыбки, стихи, подарки и тихо-тихо крестит вслед, провожая, благословляя изношенными – сплошь в узлах вен – худыми руками… В старой двухэтажке недалеко от ее родного «Юрмаша», в квартирке наверху, белёной, чистенькой, по-старушечьи очень жаркой, с тыквой на полу, с пожелтевшей коробкой советского радио, с большой периной и ковриком на стене, вышитом по мотивам «Утра в лесу», кажется, собралось всё лучшее, простое, счастливое из прошлого века.

За окном ветер-время рвет старые листья. Гонит снеговые седые тучи. Разбивает в пыль слабеющий в пути дождь. И стихает на время под властью солнца… А бабушка Мария, поглядывая с интересом на непогоду, перебирает старые фотографии (слышит плохо, но видит)… Привычно долго любуется, подняв голову, большим портретом девочки с лошадью – над кроватью («Муж, учитель, художник, когда-то его написал…»). И ей кажется, только она знает секрет. Но в щекастой городской девчонке-незнакомке на портрете и в деревенской широкой в плечах от забот-работ девчонке-подростке Маше на детском фото такое сходство!

– Тебе, реченька, вернется вода, но молодость…

– …и детство…

– не вернутся никогда, – скороговоркой говорит баба Маша и задумывается надолго.

Ей было как раз столько (поднимает она к самым глазам снимок из детства), когда всё случилось…

Ключи жизни

В семье вместе с Машей росло пятеро детей. Родители, потомки переселенцев с Украины, работали на земле и думали о вечном.

– Мама Марии (мне – баба Шура), – поясняет племянница Нина, – была тогда старостой в церкви, стоявшей на берегу Томи, в селе Кулаково, на нижней улице, на самом красивом месте. И когда священника арестовали (пошли репрессии, гонения, в том числе за веру. – Ред.), мама Марии ни в какую ключи от церкви не отдала… И ее за это забрали тоже. Увезли в Мариинск, в тюрьму. Но храм она так и не открыла. Ключи же – успела сбегать закопать где-то под своим домом (и Маруся с ней была. – Ред.). Ключи там до сих пор в земле хранятся…

Принять такое мужественное решение маме, конечно, было непросто. Муж – писарь сельсовета – как раз перед этим умер; в избе, как у всех, нищета, одна обувка на всех, дети еще маленькие, и они, случись что, останутся на дочке Маше…

Но мама – не предала.

И Маша – не предала.

– На Марусе всё год держалось, пока мать в тюрьме и на спецпоселении пробыла. А вернулась… Всех-всех ребятишек Маруся уберегла, хоть год самый тяжелый, голодный, 1933-й шел… А церковь, так и не отпертую, не отданную на поругание, позже потом всё равно советская власть, как и хотела, порушила. Ее разворотили и сначала клуб из нее, потом склад сделали…

Скажете, всё было зря? Мать и девочка геройствовали, столько пережили – и напрасно? Нет. Они стали примером для младших детей. Для земляков. Ведь именно на Людях, на Поступках и держится мир. Особенно в самое переломное время. И, похоже, небеса это тоже заметили…

«Вторая мама»

А в Юргу, с мужем-фронтовиком без ноги, уже давно самостоятельная Маша приехала в 1950-х. До того жили в Прокопьевске, потом в Тогучинском районе у родни мужа, и война Маши прошла в полях…

И вот ей было уже за 40. Мечта-тоска о своем ребенке, самая большая и несбыточная, жечь почти перестала. Жизнь устоялась.

– Я пошла устраиваться на «Юрмаш», чтобы работать в заводских общежитиях, сменами, – рассказывает баба Маша. – Мне нужен был, по возможности, свободный день. Чтобы утром, сдав смену, идти 25 километров. В любую погоду. К маме в село – помогать по хозяйству. И младшей сестре с пятью детьми. Всех их помогала растить, нянчить. А самого младшего племянника просила в дети. Сестра мучилась: родить ей последнего или нет. «И ты еще думаешь?! Рожай! Я заберу!» Но родила она, и маленького, конечно, не отдала. Что ж, я всё равно была рядом и всех ее ребятишек любила…

И тогда же у Марии появилось сразу 200 сыновей! Они были разными, эти выросшие дети войны, из эвакуированных детдомовцев, из сёл окрест, после ремесленного училища и армии. Худые, ухватившиеся за работу, за койко-место в общежитии, за шанс. Навсегда раненные войной. Но живущие настоящим и будущим. Взрослые. Но все-таки дети.

Они звали Марию «мамой» и «тетей Марусей». Она всех звала «детьми».

– В семь утра обходила все «моё» мужское общежитие, стучала по комнатам: «Дети! Вставайте! На работу опоздаете!» Кому с утра, вскакивали. А кто со смены пришел, крикнув, что «я с ночи, мам», прятал голову в одеяло…

А когда к восьми парни уходили на завод, Мария начинала уборку. Мыла пол в комнатах и в коридоре («Руками, про швабру в 1957-м я и понятия не имела»). Заправляла забытые постели. Убирала со столов. Работала, в общем, мамой. Ведь еще стирала и крахмалила рубашки «на выход». Подкармливала, когда видела, что кто-то из ребят не рассчитал, истратился и остался на мели. Ругала и спасала…

– Но спасала лишь однажды. В общежитии нельзя было пить, драться. И парни все подбирались хорошие. Все много работали и много учились в то время. Да и не пили мальчишки. Одного, помню, не пьющего, где-то в городе в компании угостили, он домой пришел, ему плохо стало. Я ему прийти в себя помогла. И раз в жизни вахту закрыла, домой за смородиновым вареньем сбегала, чтобы мальчишку водой с вареньем отпоить.

…Свои мамы, у кого они были, к дежурной «маме Марии» не ревновали. Были ей благодарны за присмотр. И старались в приезд попасть в ее смену.

– Был у нас тогда Стефанкин, хороший, но заноза-парень. Только я с ним ладила. Вторая дежурная его шуток не понимала, сердилась. И маму его, приезжавшую из деревни издалека, она у вахты не пропускала, у входа держала. Я, как узнала, сменила дежурную раньше времени, сказала маме: «Беги к сыну скорее! А то твоя «Заря» вот-вот уйдет…» И она побежала по ступенькам вверх…

…Зачем же поддерживалась такая «военная» дисциплина? Чем так строго были заняты парни и девчата на заводе в 1950-70-х? И почему они так ценили общежитский домашний покой и заботу «мамы Марии», проработавшей в общежитиях 16 лет и ушедшей оттуда на пенсию? Ее чай. Её материнские слова, к примеру, забежавшим в 40-градусный мороз парню с девушкой:  «Посидите со мной, дети, погрейтесь в «дежурке». Тебе, Вася, ее еще через весь город до дома провожать. Но чтобы был через час в общежитии, сынок! Скоро на работу!»

– Завод работал на «оборонку». Делал, например, противотанковые пушки, которые до сих пор на вооружении. Над секретной космической продукцией работал, – поясняет 92-летний Мухарам Мазитов, фронтовик, после войны – старший мастер, а в конце советской эпохи – секретарь парткома «Юрмаша». – В моем цехе было 800 человек, всё молодежь. Парни, девушки на завод приходили, мы их в общежития устраивали, учиться помогали, чтобы росли… И Марию я давно знаю. Она и на женском общежитии работала… И когда я ее, в 100 лет, в нашем ДК «Победа» встретил, у меня аж слезы навернулись. Всё та же! Да, молодежь в общежитиях звала ее мамой…

Такой простой круглосуточный труд, конечно, мог быть только от души: зарплата же была грошовой, Мария получала всего 31 рубль в месяц… И все-таки труд таких «рабочих» мам народом ценился так же, как в войну бойцы ценили труд фронтовых прачек, поварих. В Победе была и их неприметная доля…

Свети!

Вообще вся Юрга уже десятки лет знает бабушку Машу. Она, не предполагая даже, что пойдет на рекорд долголетия, давным-давно, когда эпоха сменилась и в стране снова стали строить церкви, заняла пост у поминального стола в поднявшемся над Юргой соборе Рождества Иоанна Предтечи.

Следила за свечками, поддерживала других в горе, относила поминальные приношения в трапезную, в которую мог зайти погреться, поесть бесплатно, конечно, любой.

В общем, ее знали живые и мертвые. Мария, служа на этой «границе», думала про себя, что тоже уж скоро… И шесть лет назад она пропала. Люди забеспокоились, стали спрашивать… Оказалось: жива! Только упала, у нее перелом, в таком возрасте это – приговор…

Вылечили ее тогда забота родных и… пчелы. Возясь с колодами (а их она держала всю жизнь в селе, потом на старости лет – на окраине Юрги: по семь-восемь ульев рядом с ульями родни), она в работе не замечала, как жалили и лечили пчелы… И тут тоже они помогли.

…С ульями она все-таки попрощалась. Но продолжала каждый год передавать в храм собственноручно сделанные свечи. В год своего 100-летия от бабушки Марии снова принесли сшитый ею самой «колчан» с большими свечами. Когда успела? Откуда силы взялись? Скатаны свечи по старинной технологии. Они светят так же светло, как и душа столетней Марии…