Просто Мария: «В летаргическом сне я страдала, считая себя нелюбимой, ненужной…»

Случись эта история в веке не двадцатом, а в девятнадцатом, да узнай её Пушкин, он мог бы свою «Сказку о мертвой царевне» закончить еще чудеснее. Как спавшая странным сном неделями, месяцами героиня проснулась и накопившуюся жажду жизни и любви отдала многим-многим детям, в том числе и сиротам… И «списана» была бы эта сказка-быль с Марии Бертрам, сибирячки с крымскими и кубанскими корнями.

– Да, силы во мне очень много, – говорит мне красивая и статная Мария, привычно споро поправляя на ходу в коридоре длиннющую «линейку» вымытых с вечера детских сапожек, ботинок, калош, поливая рассаду на кухне, заглядывая в комнату, где делает уроки Даша, слушая звонок от учительницы, как проходит учебный день у Захарки, следя за полуторагодовалой внучкой Настей, слазившей на стол к хлебнице и взявшей оттуда кусок…

Солнце бежит по зябкому еще, апрельскому, небу неспешно к полудню. Уже столько дел переделано мамой с рассвета и сколько еще предстоит до ночи!

Часы на стене тикают громко, весело. Пришедшая из школы ребятня закричала вскоре, кто басом, кто тонко: «Мам! Мам! Я дома!»

В её 60 большинство женщин уже с тоской подводит итоги солнечной жизни и со страхом поглядывает на старость. А она решилась снова стать мамой!

Зеркало

– Ничего этого не было бы, – говорит Мария, проходя мимо фотографий сыновей и дочек на стенах, – если бы меня… схоронили заживо…

В Николаевке, под Чебулой, в семье Бертрам она, Маша, заснула однажды в 1957-м таинственным сном.

– Мне было десять месяцев, я уже начала ходить. А дядя, мамин брат, придя в гости, взяв меня на руки и перешагнув порог в зал, споткнулся. Упал вместе со мной. Удар был таким сильным, что я, как в ужасе решили мама с папой, умерла. Схватив меня, понесли к деревенской бабушке-знахарке Толстихе. Та занесла меня в курятник, в темноту. И вынесла назад под поднявшийся крик и шум петуха и кур. Сказала, что я живая, только теперь сплю, и буду спать еще много дней…

И точно, посиневший, задохнувшийся ребенок розовел на глазах. Но дышал так неслышно и невидно, что мама Маши узнавала, что её малышка все еще жива, лишь став, по наказу знахарки, каждое утро подносить к ее личику зеркальце. Чуть вспотело зеркальце – значит, еще держится Маруся…

– Только это зеркальце да веское слово знахарки, в годы войны и после вылечившей столько ребятишек из эвакуированных, сосланных сюда семей, меня и спасли. А то очнулася бы я, бедняжечка, в сырой могиле, и только через полтора годика, – помолчав, вздохнув, переходит на миг на старинные интонации Мария. – И куда меня только не возили – к докторам в Новосибирск, Москву, чтобы разбудить, освободить от «летургического» сна… Но никак.

Из Москвы возвращаясь, решив заехать к родным в Казахстан, родители – из-за меня – даже арестованы были. Кто-то в вагоне панику поднял, сообщил, куда следует, что, мол, едет семья с тремя детьми день, два, и двое старших деток – обычные, а третьего ребенка не кормят, не поят, и ребенок не дышит… Вот в Петропавловске нашу семью и сняли с поезда. В милиции родители рассказали про летаргический сон, документы все мои и медицинские справки показали. Но все равно двое суток нас продержали, проверяя, точно ли ребенок жив.

А в Казахстане бабушка наказала по поводу меня – просто ждать. И родители приехали в Николаевку с надеждой…

Шли месяцы. Мама уж готовилась к рождению следующего малыша. Спящей Маше вливала каждый день сахарную водичку в рот. И стригла здорово росшие ноготки и волосы. И летом выносила в сухой день в огород, прикрыв марлей от мух и надеясь, что солнышко или ветерок разбудят дочку.

– Но я всё спала… Принято в народе считать, что в летаргическом сне люди вроде ничего и не слышат. Но я, хоть и была маленькой, чувствовала всё вокруг. И страдала, когда говорилось рядом с досадой: не жива, не мертва, и страдала от нелюбви ко мне… Теперь-то понимаю: мама была сильно уставшей, они с отцом работали в совхозе, были передовиками, в числе лучших рабочих, плюс – порядок в доме, готовка, огород, скотина, другие дети и я – обуза… Но всё равно…

Проснулась Маша лишь в два года и три месяца. На рассвете, после крика петуха. Позвала в сумерках маму, попросила кушать…

– Мама испугалась. Что со мной делать дальше? Отец запряг коня, меня укутали, положили в сани. Отвезли к знахарке. И лицо ее я, окончательно проснувшись, запомнила на всю жизнь, – благодарно говорит Мария. – Она сказала, что нужно давать кушать всё, что дитя попросит. И что я смерть пережила, а жива осталась для того, чтобы помогать людям.

Маша в детстве — через полгода после выхода из летаргического сна. Фото: из архива героини публикации

А еще Мария признается (хоть и давно поняла, простила), что помнила недолюбленность и мечтала, подрастая, иметь много детей и любить всех. И ее мечты сбылись. Она, замужем, родила девятерых: Люду, Алешу, Катю, Валеру, Володю, Давыда, Вику, Иоганна, Анжелу. Училась на акушерку, работала одно время, живя на Украине, в роддоме, приняла на свет больше ста малышей. И, кстати, сама у себя, в украинском селе, в ожидании «скорой», приняла дочку Катюшу. Муж не смог помочь в этих родах, ему плохо стало…

Брат и его дети

А в 1995-м у Марии, уже переехавшей в Николаевку, за несколько дней число детей увеличилась вдвое!

– Мой старший брат, Володя, попал в беду. Он работал в лесхозе. Бригада валила лес зимой, и он обморозил на ноге пальцы. К врачу не поехал, думал, справится. Но началась гангрена, и потом в больнице ему отняли, за несколько операций, ногу сначала до колена, а потом – под самый верх… Он не падал духом, научился ходить на протезе и с костылем, устроился работать сторожем в школу. Но упал на работе с лестницы, и его парализовало, – рассказывает Мария. – Я тогда работала вахтой. А вернулась домой, сама сильно заболев. И брат позвал меня на помощь, приснившись.

Наутро попросила моих свозить меня к Володе. Зашли в его дом. Володя, лежачий, в тряпках на кровати. Самые маленькие из его восьми детей – Юра с Сережей – на кухне едят. На столе чугун, в нем сварены пшеница, горох, картофельные шкурки. Я сказала: «Не могу, у меня душа вынимается…» Оставили детям гостинцев. А брата моего к нам помыться в баню отвезли. На следующий день его младшие дети, двое, отца проведать пришли, и так и остались. На другой день – еще двое. И так, по двое, все ко мне перешли. С женой Володе не повезло… Он плакал, жестами показывал мне: «У тебя своих девять детей, и еще моих восемь, и еще я? Не выдюжить тебе! Тяжело. Возьми хотя бы трех моих – Лену, Вовку и Юру». А я ответила: «Беру или всех – Юру, Сережу, Лёню, Лену, Давыда, Вову, Эдика, Нелю, или никого». Муж меня поддержал: «Ничего. Ну, просто картошки еще больше сажать будем…»

А ведь то были годы, когда и в селах, и в городах были бешеные задержки зарплат, и вообще с работой было туго… И большая «сборная» семья Марии переехала, за работой, в Марьевку, потом в Дубинино (в Красноярский край). И когда стало совсем тяжело, надумали было (а Мария – из старинного рода русских немцев) уехать в Германию. Но тут парализованный брат Марии, прожив с ними пять лет, умер. А его жена поговаривала о восстановлении родительских прав.

– И пришлось бы нам разделиться, уехать без детей брата. Я мучилась, решиться не могла, не зная, что же будет с детьми брата, боясь, что развезут их в конце концов по детдомам. За меня решили мои старшие дети. Они сказали: «Мы в Германии будем жить в шоколаде? А они здесь – одну картошку есть? Нет, уезжать – так всем, оставаться – тоже всем». Так никуда мы и не тронулись. И все дети остались с нами…

В 1990-х жили одно время совсем тяжело, мальчишечья спальня, нары в 4 яруса, но Мария никого в детдом не отдала. Фото: из архива героини публикации.

С тех пор давно выросли, разлетелись 17 родных и приемных детей Марии. Старшей – уже 43, младшей – 18. Дети стали строителями, поварами, вахтовиками, есть среди них предприниматель, есть спортсменка, студентка юрфака, есть инвалид детства… У Марии уже внуки… Жизнь ее полна, и детьми, внуками она счастлива…

Еще дети!

– Но как последние младшие выросли – Вика в Питер учиться и работать уехала, Ваня написал, отслужив срочную, что военным станет, Анжела замуж собралась – я и почувствовала надвигающееся одиночество. (С мужем Мария в 2008-м рассталась. – Ред.) И тогда, продав квартиру в Дубинино, вернулась в Николаевку, купила дом. Пока занималась пристройками, работала поваром в кафе на трассе, вроде и занята была, но пустота вечерами терзала. И Вика, издалека, посоветовала взять в дети девочек из детдома… И я бы, возможно, еще нескоро собралась, но случайно в Верх-Чебуле проходила мимо отдела опеки. Зашла, спросила, могу ли стать мамой в 60 лет? Оказалось, могу! И взяла из интерната сначала двух мальчиков, братьев, в гости раз, другой, третий… Потом попросились ко мне брат с сестрой. Потом две сестрички… И вот уже год почти я снова мама. Для Назара, Захара, Влада и Насти, для Даши и Маши.

Старшие, давно самостоятельные взрослые дети, маму Марию в её решении поддержали. Ваня даже недавно прислал деньги – на новую мебель.

А воспитывает Мария новых сыновей и дочек на вечном:

– Ваша задача – хорошо учиться в школе и научиться жить на земле!

Став опорой, она радуется каждому ежедневному маленькому подвигу своих детей, той же прежде недоступной пятёрке по математике…

И черпает силы в вечном – в любви к детям и в ответной их любви.

…А сказка-сон, приключившаяся с Марией в её детстве, которую уже услышали за долгими вечерними разговорами новые сыновья и дочки, сама собой подтверждает: чудеса в жизни случаются. Важно только верить в счастливый конец.

Сейчас Марии Бертрам — 60 лет. Теперь она еще больше убеждена — смысл жизни — только в детях. Фото: Ларисы Максименко.