Заколдованный. Кузбассовец обрел сверхспособности после того, как однажды его тело остыло до +28 градусов

Вот уже 25 зим Дмитрий Решетников проходил в рубашке, шортах и шляпе, не чувствуя даже самых лютых сибирских морозов!
Он любит зиму так, как никто из нас. И, хлопоча по хозяйству во дворе у крайней избы поселка Барзас, круглый год одетый по-летнему, сбивает с толку перелетных птиц. И тогда поздней осенью тишина в лесном уголке у реки прерывается гулом засыпающей воды и удивленным кряканьем, а ранней весной – вмиг ускорившимся шумом крыл…
А вот люди в Барзасе и в Фёдоровке, где живет мама, и в Берёзовском, где живут сёстры, за много лет привыкли к чудаку, от которого даже в мороз пышет жаром. «Да что с тобой произошло?» – теперь уж всего раз-два за зиму спросит кто из новичков, сняв шарф и протянув его Диме где-нибудь в центре города. «Спасибо, не нужно, у меня всё есть!» – стесняется Дмитрий внимания и тянет за шнурок шляпы под подбородком, затягивая потуже, словно застегиваясь. А когда любопытный отходит в недоумении, Дима расслабляет узел шляпы и, снова захлопав по снегу шлёпками, спешит по делам дальше.
– Наверное, мне просто суждено было стать «человеком зимы», – говорит мне Дима. – Судьбой предписано…
Мы встретились среди осевших сугробов, на исходе юбилейной для Димы зимы. Утреннее солнце еще лениво присматривалось к разбитому льду поселковой дороги. Морозец в -10 быстро заставил меня надеть перчатки и по старой северной привычке дышать в шарф. А Дима всё шел, выбирая снег поглубже и сторону – поветренней и похолодней… И когда через час его мама, Надежда Николаевна, по моей просьбе вынесла за калитку градусник, Дима, пожав плечами, привычно сунул его под мышку. И, опершись о ледяную стену сугроба спиной, продолжал рассказывать о том, как много болел в детстве и как однажды решил и начал закаляться…
А прошло десять минут, и он вперед меня вспомнил, просмотрел градусник, пожал широкими плечами:
– 36,6. Даже в мороз, в минус 40, температуру тела, сударыня, имел и имею я самую обычную…
Шок. Чувство, что так не бывает, что в чем-то подвох… Но милая Димина мама всплескивает руками и, глядя на мое ошеломленное лицо и замерзший нос, смеется так заразительно… И Дима тоже. И я улыбаюсь им и соглашаюсь: всё – правда, просто Дима – один из самых удивительных сюрпризов нашей русской зимы…
Операция «Мороз»
– Сын родился в жару, 27 июня 1965 года, весом четыре кило, крепкий, красивый, – вспоминает мама уже дома, с нежностью вглядываясь в старые детские фотографии. – И поздно вечером мне разрешили выйти с ним в больничный двор – посмотреть салют в честь Дня молодежи. Было очень тепло, но я кутала сына…
Так жизнь Димы началась с салюта и поцелуя лета. Но в три месяца врачи забили тревогу, и мать с ребенком (семья тогда жила на Алтае, в Усть-Тальменке, мама Димы работала на железной дороге, а папа – следователем) отправили на обследование в клинику в Барнаул. Там определили: у Димы больное сердце.
– И до 11 лет я носила его на руках, сын задыхался. А в 11 лет нам дали направление в новосибирскую клинику, к знаменитому уже тогда кардиохирургу Мешалкину. Он и сказал: если не сделать операцию, ваш ребенок проживет три месяца и умрет. Но как сделать ему операцию? У Димы два порока сердца: дефект межпредсердной перегородки и недостаточность митрального клапана, и сердечная ось резко наклонена влево… Он не выдержит операции – рассуждал при мне доктор… Я, помню, так плакала, а Дима меня утешал, как взрослый. Он верил, что операцию выдюжит и что будет жить долго. И его вера убедила меня. Я дала согласие на операцию, – вспоминает мама. – Доктор Мешалкин, назначив день операции, сказал еще, что будет она с охлаждением. Но я не испугалась. Мы – сибиряки, в нашем роду всегда страдали от жары и любили холод. Пробежать зимой босиком по двору было для нас жизнью обычной…
Лишь позже родные узнали, что охлаждение во время операции было непривычно-экстремальным, чрезвычайно низким, на несколько градусов! Что Диму обложили пузырями со льдом, начав с малого и постепенно снижая градусы… А как закончилась операция на сердце, мальчишку так же постепенно согрели, и он пришел в себя.
– Наш доктор результатами операции был доволен. Но всё равно я слышала в клинике от других, что Дима, максимум, проживет до 30 лет. А ему теперь уже – 52! И ему, как вырос, помог именно холод…
Мама Дмитрия сначала волновалась из-за того, что сын ходит зимой, как летом, а потом привыкла… Фото: Ларисы Максименко
– Специально после операции я не закаливался, – поправляет Дима. – Просто пришли тогда теплые зимы, и я стал сам по себе одеваться на улицу полегче. И начал обливаться в бане ледяной водой и нырять в снег. Сгребу в сторону лопатой верхний слой и – в снег! Растираюсь полотенцем, а мама волнуется, ворчит, называет меня «айсбергом»… И я сам себе удивляюсь: не холодно! И мне было интересно, как же меня тянет к холоду… А в 25 лет наступила первая зима, которую я провел впервые в осенней одежде. И потом за два года всю зимнюю одежду, а следом и осеннюю – убрал в шкаф. Последними убрал перчатки – из собачьего пуха, их вязал сам. Так и пришел к окончательной моей зимней – то есть летней – «униформе». В шортах и рубашке с коротким рукавом, в тонких носках или босиком, в сланцах, в шляпе я чувствую себя очень хорошо на улице в минус 25, минус 32 градуса – это мой любимый мороз. А максимальный мороз, при котором мне комфортно, – минус 40. И только в минус 41 начинаю чувствовать словно иголки по телу. Тогда важно быстро идти, не останавливаться до дома – и так я согреваюсь, и всё всегда проходит. Но, знаю, если руки и ноги в тепле (в носках и перчатках), то я и 50-градусный мороз «возьму»! Просто в такой холод мне как-то ходить не приходилось.
Единственное, что Дмитрий надевает сверху еще, – это длинный тонкий плащ иногда, когда бушуют зимние ветра, метели. И берет в руки зонт. Но так он спасается больше не от ветра – от снега.
Конечно, родные сколько раз пробовали убедить его ходить зимой, как все. Вдруг «снежный» дар как пришел, так и уйдет внезапно? Ну, и чтобы не выделяться…
– Я прошлой зимой уговорила раз Диму надеть на улицу рубашку с длинным рукавом. Мы шли двадцать минут до автобусной остановки. Смотрю, рубашка сына мокрыми пятнами пошла. Как пришли, ждем автобуса, и сын взмолился: «Мам, больше не могу!» – «Ну, ходи, как привык…» Рукава закатал, расстегнулся – а с него пот ручьем, в 35-градусный мороз… Я, мать, всегда рядом, к союзу сына с морозом давно привычна, и я своего ребенка наизусть знаю, но и то от такого чуда ахнула… И больше не уговариваю. К тому же за 25 лет и зим он больше ни разу не заболел и даже не простудился.
Последний Iceman
Людская молва, пытаясь докопаться до причин («Ладно, пусть парень каким-то образом потерял чувствительность к холоду, но почему не обмораживается?»), выдвигает разные версии. От разоблачительных (типа «перед выходом на мороз он тело гусиным жиром смазывает») до магических…
Но гусиного жира, уверяю, на Диме нет. А настоящей причины его «снежного» дара не знает даже наука.
Зато есть у Дмитрия оберег. И не один. На шее – речной камень-амулет. И вообще дом его стоит на поклонном месте.
– Уже давно, со школьных лет, меня захватила история инков, их исчезнувшей древней цивилизации. А для инков священны дерево, камень, вода. Я потому, идя вслед за хобби, и дом-то купил себе в Барзасе на таком месте, где, считаю, чувствую их силу.
Впрочем, индейцы в Кордильерах побаивались холода. А белокожий «индеец» в Сибири смог приучить себя к нему. И, проводив меня до перекрестка, помахав на прощанье, жадно дыша последним нынче морозом, скрылся на повороте среди сугробов.
Звонок в клинику
«Мешалкин – гений…»
Как пояснили «Кузбассу» в пресс-службе новосибирского НИИ патологии кровообращения им. академика Мешалкина, метод гипотермии (для операции с охлаждением тела. – Ред.) был разработан гениальным Мешалкиным давно.
– С 1959-го Евгений Николаевич начал оперировать на «сухом сердце», внедрив гипотермию. Температуру тела пациента во время операции понижал для того, чтобы организм замер, чтобы уменьшить кровопотерю, – объясняет Дарья Семенюта, сотрудник пресс-службы. – Мешалкин использовал сначала неглубокую гипотермию, доводя ненадолго температуру тела до +28-30 градусов. И такие операции были первыми в мировой практике. Охлаждение тела пациента помогало ему оперировать самые сложные пороки сердца. Затем в нашем институте внедрили метод глубокой гипотермии, при нем температура тела понижалась до +23-25 градусов, и кардиохирург мог работать намного дольше – в течение 75-90 минут. А дальше, с новыми открытиями, технологиями, врачи от гипотермии отказались…
– В 1976-м доктор Мешалкин прооперировал нашего земляка Диму, сразу после возвращения из Японии с симпозиума…
– Именно в Японии его операции «на сухом сердце» и прогремели на весь мир.
– А могла операция с таким вот сверхохлаждением тела вызвать потом у пациента необычайную тягу и любовь к холоду?
– Таких исследований нет…
Комментарий специалиста
«Это необъяснимо!»
Виталий Ланшаков, доктор медицинских наук, профессор, завкафедрой травматологии и ортопедии НГИУВа – об уникальной морозоустойчивости Решетникова:
– Могу только предположить, что у этого мужчины могут быть нарушения в эндокринной системе и повышенный обмен веществ. Но точно он, раздетый, нигде зимой не греется и по дороге никуда не забегает в тепло?
– Точно. И лишь раз, по рассказам семьи, еще в юности чуть-чуть обморозил подошвы ног.
– Необъяснимо! Таких людей я еще не встречал…