Узел судьбы

Кузбасская семья заканчивает вышивать… Конституцию России

Наш корреспондент провёл бессонную ночь, помогая подготовить к сдаче две страницы уникальной книги.
Семён и Ирина Кузьмины готовят России подарок – её главную книгу из ткани. Текст Конституции словно напечатан. Но каждая буковка, цифра, точка вышиты вручную – иголкой с заправленной черной (или бежевой, под золото, согласно рангу) ниткой.
— Уже готовы 66 страниц, в работе сейчас — последние 14, — сказали мне накануне новокузнецкие Мастера, выкладывая на стол бесценную тяжесть в яркой детской пелёнке.
Уголок пелёнки – долой, вправо… Другой – влево. И вот она, гора белоснежных, еще не соединенных страниц из габардина с вышитыми статьями и пунктами Конституции! Первой вышитой Конституции в мире!
Беру бережно, наугад, где-то из середины пару страниц.
— Билет номер 40. И номер 29 дополнительно, — мелькает в голове, пока пальцы теребят непривычно выпуклые вышитые цифры на холстах-страницах снизу. Да, это экзамен, соглашаюсь в душе. Какой? На русскость. И один из моих главных экзаменов в жизни после личных вех – «пятёрочного» школьного аттестата, «красного» университетского диплома и 30 лет работы, начала семьи и самой обычной любви к родной земле…
Что же я должна буду сделать, придя добровольно на этот экзамен? И в смятении разглядывая строгие, чёткие буквы вышивки… Если вышить пропущенную вдруг запятую или, чего проще, тире, но я же так не смогу?! Ира и Семён по дипломам – учителя, по работе – бизнесмены, по зову сердца – вышивальщики, полтора года придумывали технологию «своего» стежка. Держали его в секрете. И даже если его мне и раскроют, то научиться с ходу нет, не сумею.. И стопроцентно, увезя холсты 29 и 40 домой, инструктаж подзабуду и напортачу, и себе не прощу…
Но Семён успокаивает:
— В вышитом тексте нет ни единой ошибки. Вам предстоит срезать лишь лишние ниточки, вот так, чтобы каждая буква встала отдельно!
И только тут замечаю, как от буковки к букве бежит-несётся почти незримая тонкая нить. Она – как строительные «леса» и подпорки, связавшие узором здание. И они, зданию нашей с вами жизни, то есть Конституции, не нужны! Что ж, я готова…

Одной крови

Подушка под спину, две подушки – под локти, всё, как Семён с Ирой учили, двойной свет над головой, на часах – полночь, все в доме спят… Ветерок нагоняет в дверь балкона горьковато-нежный запах сирени и жасмина.
Маленькие ножнички в правой руке начинают резать слово «Территория» из статьи 67, пункта 1. («Территория Российской Федерации включает в себя территории ее субъектов, внутренние воды и территориальное море, воздушное пространство над ними».)
Буква «Т» не поддается, мохрится обрезанной черновой ниткой. Потом «е»… Потом «рр» упрямится… И чем дольше вожусь, успокаивая себя, что всё получится, что шью с четырех лет – мама рано, еще когда жили у Полярного круга, научила… И чем дольше читаю и читаю строку, тем больше… вижу Россию. Берёзы, речки, таёжные сопки, звон комарья, бескрайнее небо, ширь великую… Они не изменились за века и не изменятся. Их увидят мои внуки-правнуки. Их видели и любили мои прапра…
А ведь я лишь несколько лет назад узнала, осознала их тайну. И вообще главную русскую тайну… Профессор КемГУ, известный генетик Владимир Дружинин, рассказав про дерматоглифическую экспертизу, проводимую им не раз в экспедициях, спросил тогда, хочу ли узнать прошлое?
— Хочу!
Ведь в XX веке с комсомольскими стройками и переездами все нити в прошлое в моей семье, как и во многих, порвались. Мы думали, что еще успеем расспросить насчет родословной. Мы гордились тем, что живём в новую эру и скоро уж шагнем в коммунизм, где родословная вообще не нужна. Не успели. Деды, бабушки умерли рано. И шагнули мы, потомки, уже совсем в другое будущее.
И вот (вспоминаю, продолжая чикать ножничками по холсту Конституции и осилив уже две строчки за час), намазали мне генетики тогда ладони типографской краской, взяли отпечатки. Я улыбалась, уверенная в европейности. Мои предки же с Вятки – притока Волги, и, значит, русские. Глаза имею серо-зеленые, волосы срыжа, нос короткий… Но генетики, посчитав узоры на подушечках пальцев, выдали: одна петля против девяти завитков. Отметка монголоидной расы – узор-завиток, передающийся из поколения в поколение. Прапрапра… внутри меня аж подпрыгнули. Но я их успокоила: что ж, это след Золотой Орды – типичный для страны или просто след большой любви разных народов.
А Конституция, из которой я, до этой ночи – с ножницами — знала лишь, признаюсь, начало первой статьи, напомнила снова: «Мы, многонациональный народ, соединенные общей судьбой…»
Да, так и есть… И ножницы пошли поддевать нитку, резать, давить на большой палец дальше. Пока не дошли до конца строчки и… я не поменяла холсты, в надежде, что вдруг будет легче. Но, работая дальше, попав уже в пункт 1 статьи 82, на присягу Президента и, по сути, каждого из нас, всё читала и читала ее вслед за ведущей вперед ниткой: «… защищать суверенитет и независимость, безопасность и целостность государства…»
И чувствовала, как растет внутри волнение экзамена и вопрос: какие еще мы, русские, и чем от мира отличны…

Так выглядит изнанка страницы (справа), сплошь узелки, скоро ее закроют.

Дерзкий

Июньская ночь была прекрасной. В прозрачной синеве четко и резко выделялись деревья. В обросшем бесхозном и потому диком кустарнике внизу, метрах в десяти от балкона, щелкал, пел, о русское чудо, соловей.
— Скворец, может? – спросил сонно муж, посмотрев на время.
Второй час ночи. Скворцы спят, значит, поет соловей, прилетевший к нашему дому впервые.
А слышат ли Семён с Ирой, которые тоже не спят и сидят над Конституцией, там, в своем дворе, своего соловья, думала я. И о чем их мысли за работой?
— О том же, о чем часто думается именно в июне, — слышала я от Иры на днях и снова говорю с ней — мысленно. — Как сильна в памяти нашей страны июньская ночь, та самая, 1941 года… Я с детства всегда в ночь на 22 июня не спала. Душа маялась. Я словно физически ощущала, как надвигалась та страшная война с фашизмом. Одна моя бабушка рассказывала об оккупации: фашисты людей на деревьях вешали. Другая помнила страшный голод и как всем миром выстояли, победили. Один дед Митроша в разведке войну прошел. Другой, дед Павел, танковой дивизией командовал, а позже до 90 лет на кафедре в институте преподавал.
— А мой дед через неделю после нападения Гитлера вывел жену и четырех малышей из леса в село, он лесником был. Оставил в чужой избе и ушел добровольцем. Погиб в ноябре 1941-го, — говорю я. – Место гибели только нынче нашла. Спасибо лейтенанту, его школьной тетрадке, найденной в архиве Минобороны, с пометкой о потерях в боях…
— А мой дед, — подключается Семён, — пехота, до Берлина дошел. А вернулся в Кузбасс – и ноги отнялись от пережитых на войне перегрузок. Другой дед на корабле «Дерзкий» в войну служил. Стреляли они с корабля так, что из 18 залпов на полном ходу 17 в цель попадали. И на таран на большой вражий корабль было шли. А однажды наш корабль, сопроводив танкер, возвращаясь, отстреливаясь от немцев, подошел к английской бухте. Сигналил, чтоб подождали, сигналил, но те все равно стали ворота в бухту, с минными веревками, на ночь закрывать. Остаться снаружи – немецкая подлодка тебя разнесет. А внутрь в бухту уже не успеть. И тогда наш корабль, идя на полном ходу, стал стрелять по КПП. Союзники ворота и раскрыли…

Зеркало

…К рассвету я сделала пока немного. Чтобы закончить страницы, мне, как договорились, отвели неделю. Даже Мастера, пояснили, страницу вычитки-чистки от лишних ниток за восемь часов одолевают.
А как закончат Ира и Семен книгу, сделают титульный лист, переплет, тогда передадут уникальный вариант Конституции на ткани в подарок Путину. Нынче зимой, когда были вышиты первые страницы, они вышли на пресс-секретаря президента, сообщив о проекте. И услышали в ответ, что это здорово… Вместе с Конституцией из ткани они передадут диск с Конституцией, которая заговорит многими голосами России. Ира и Семён с готовыми страницами ходят же еще по школам и предприятиям с предложением Конституцию всем желающим прочитать.
— При этом мы заметили: человек, читая Конституцию, становится самим собой, без прикрас. И тем, на кого стране можно положиться. Большинство… 99,9 процента наших земляков, подержав вышитый холст в руках и прочитав его вслух, говорили, что руки дрожали, мурашки по спине бегали, волнение зашкаливало, — пояснил мне Семён. – Это эффект вышитого текста. И главное – в книге, которую многие прочитали впервые, русский дух. И люди единение чувствуют.
Кстати, на изнанке страницы-холста – сплошь узелки. В книге, когда страницы, соединившись изнанкой, уже совсем скоро превратятся в листы, узелки («…а их миллионы») станут невидимы. И это узлы наших с вами судеб, навсегда связанных с Россией…

Лариса Максименко.