Песня судьбы

Слова медиков о том, что больной малыш скоро умрет, заставили родителей оставить сына
в доме ребенка. А через 18 лет выяснилось: он жив, и его забрали домой…
Судьба, разлучив мать и младенца, помогла им воссоединиться через 18 лет. Потому что убедилась и услышала, наконец, их неразрывную связь.
Ведь, что бы ни делала мать годами, хлопоча по хозяйству, постоянно занимая себя работой в огороде и дома (лишь бы не думать об «отказном» сыне, о его болезни и боли!), ей становилось легче, когда она пела свою любимую песню. А худой парень, ползущий по полу очередного специнтерната, застывал, если слышал в коридоре, как кто-то включал «мамину» песню. Объяснить он ничего не мог. Непослушный язык драл сухое горло, выдавливая непонятную хрипоту, подтверждая диагноз об умственной отсталости. Но песню «пели» ясные голубые глаза, точь-в-точь мамины, подтверждая наличие ума и памяти…
– Я поняла, что Женя помнит «мою» песню через столько лет, когда мы уже привезли его домой… Как услышал он ее здесь, пришел в волнение… Я и поняла. Хоть в это трудно поверить, – говорит 57-летняя Инна Тубольцева. – Я же обожала песню «Городские цветы», когда еще ходила беременной, и значит Жене помогала помнить нас долгие годы именно память раннего детства?! И ждать.
Да, песня эта – про волшебство, которое ждешь, и оно приходит… Про цветы, пробившие асфальт… Про силу жизни. И, значит, сбывшаяся песня – про Женьку.

Родители Жени в молодости в ожидании его — первенца.

Бой
Началось всё с последнего письма из деревни. Из Красноярки – в Афганистан, на войну. Тогда еще молодожены Инна и Сергей, в ожидании первенца и в спорах об имени будущего ребенка, написали свои счастливые новости солдату. Младшему брату Сергея – Саше.
– Он прослужил полтора года. О войне не писал – цензура. Мы знали лишь, что начинал служить, сожалея, что перед призывом в избе куда-то задевались его права тракториста. А без прав водителем поставить его в части не могли… А как убили водителя «его» БМП, как раз и пришли с почтой, из деревни, найденные Сашины права. Ему и поручили БМП… И нам Саша написал, что водит и чтоб мы назвали сына, если родится мальчик, непременно в память о его погибшем друге – Женьке. Мы, получив письмо из Афгана, на семейном совете решили: что ж, имя героя, им и назовем, – вспоминают Инна и Сергей.
…А когда пришел самый важный день… Инна мучилась в сложных родах, и врачи бились до последнего за жизнь ее сына. И в то же время в Афгане дядя малыша 19-летний солдат Саша вызвал огонь на себя. Остался прикрыть отход товарищей и погиб. А потом получил за подвиг орден Красной Звезды (посмертно).
– Всё произошло в одни сутки. Гибель Саши и рождение Жени. Большое горе и большое счастье, пришедшие разом в нашу большую семью, – говорит Инна. – Меня забирали с сыном из роддома уже после похорон. И уже почти успокоившуюся насчет Жени… Сын родился с тройным обвитием пуповины вокруг шейки, почти задохнулся. Но врачи его спасли. И я верила: всё будет у сына хорошо.
…А прошло месяцев семь, и приехавшая в гости бабушка-фельдшер, нянча малыша, забила тревогу. Соседский ребенок, сверстник Жени, уже сидел, начинал ползать. А Женька ничего не умел. И спал всего по двадцать минут. И слабые ручки-ножки его были наперекрест… Так семья начала новый бой – против болезни Женьки.

Дядя Жени — Александр (справа) — погиб в Афгане в день рождения племянника.

Выбор
– В год сын по-прежнему не сидел, не ползал, не говорил… Он дважды лежал в клиниках, им занимались областные врачи. Но улучшения всё не было, – вспоминает мама. – Я плакала в палате, но продолжала надеяться.
Потом она сама, заболев, два месяца провела в больнице, а родные разрывались между работой и лечением Жени. Тогда же медики, окончательно разъяснив всё про детский церебральный паралич, про то, что ребенок сильно пострадал в родах, жёстко сказали:
– Пишите отказ от ребенка. Вы молодые, еще детей, и уже здоровых, нарожаете. А этот мальчик – не жилец.
Родители согласились.
– Душа саднила. Бабушки плакали, мучились тоже. Но каждый понимал: в специализированном учреждении у Жени больше шансов на срочную медицинскую помощь. И, значит, на жизнь.
И все-таки потом каждый год в день гибели в Афганистане брата мужа, встречая свекровь с торжественных собраний, где вспоминали подвиг Саши Тубольцева, Инна чувствовала особую боль. Ведь она знала: если бы не погиб Саша в Афгане, семья приняла бы его, продолжала бы любить его даже израненным, даже без рук и ног и лежачим… И сердце Инны, тут же вспоминавшей своего сына Женю, прикованного где-то к казенной койке неизлечимой болезнью, болело от горя. Она рвалась узнать, как там сын, и боялась услышать о его смерти…
Шли годы. У Инны с мужем родились, подросли три дочки. Они любили слушать рассказы из жизни семьи, о погибшем дяде Саше, разводившем голубей и георгины, слышали про родившегося тяжело больным брата Женю, но, как все дети, сочувствовали, и только…
Но капля точит камень. А чувство вины – душу. Уставшие плечи мамы, склонившейся над старым альбомом, где приклеена единственная фотография Жени и где много афганских фото Саши, стали в доме нормой по вечерам. Заглядывая через плечо, дочки замечали: мама изучает старую надпись под карточкой дяди Саши. «Соединяюсь с миром и Вселенной Через его толчки. А мир незримый жаждет проявленья В твоих поступках, действиях, словах…» Семья нескоро поняла, какие еще смыслы искала в тех важных строчках мама… А когда мама сказала, что наведет справки, где Женя, поедет и заберет его домой, всё стало ясно. Она чувствовала, перечитывая строки, ставшие, по сути, еще одним наказом дяди-«афганца», что выросший Женька жив, что стучит где-то его одинокое сердце, что больной сын ждет от мамы, наконец, верного поступка!

Ноша
– Мое решение родные приняли не сразу. И как-то не нашлось с ходу денег на далекую дорогу… Теперь я уверена: мне было дано время свыше на окончательный выбор. Потому что забрать инвалида домой и вернуть назад, в интернат, вскоре, не справившись, – это предательство, – говорит Инна. – Так что я молилась и думала: «Если Бог нам такого ребенка дал, значит, по силам, значит, мы эту ношу вынесем». И, спустя время, объявила во второй раз о решении привезти Женю домой. И вижу – все уже согласны, и срочные деньги на его привоз с юга региона (из благотворительных средств, вдруг пришедших в храм) нам выделили…
К тяжелой картине – с трудом ходящим или ползающим парням и девушкам интерната – она была уже внутренне готова.
Материнское сердце замечало не скрюченные одинокие фигурки, а помощь друг другу. Не позорные горшки, а подвиг – не ходить под себя. И еще подвиги – одеваться самому, есть ложкой самому…
…Конечно, приезд родителей стал для 18-летнего Жени главным событием.
– Мы – твои мама и папа, – сказали, знакомясь, и он понял сразу, почувствовав родных. И сумочку, сшитую мамой из кусочков искусственного меха, со вложенными внутри фотографиями семьи, берег до следующего их приезда.
– Мы, как прибыли уже его забирать, так и нашли нашего Женю с сумочкой на шее. Как я надела ему в первый раз, так и не снимал…
…А еще Женя принял свой дом, свою комнату так, словно помнил всё. И через несколько дней впервые произнес «мама», «папа». И научился вскоре даже весело спорить и легко уступать, поначалу слыша от самой младшей сестры: «Нет, это мои мама, папа»… И хохотать, когда сёстры неслись с ним – в коляске – по двору. И просто жить.
Недавно из дома уехала последняя выросшая сестра.
– Теперь я точно знаю, – говорит мне мама Инна, наклонившись к сыну (и мы вместе слышим Женькин вздох «Но-га бо-лит», и его вспыхнувшую радость после того, как мама погладила коленку, мигом приглушив боль), – Женя и другие дети-инвалиды – инакоодаренные люди. Бог их одарил тем, чего не дал обычным людям. Их сердца и души видят, чувствуют больше…
И это правда. От улыбки Женьки, прижавшегося к маме, идет свет…

Лариса Максименко.