Крестьянская суть русского фермера
Хлебное поле Александра Шунайлова, вернее, одно из полей, — вот оно, десяток метров за голубым забором, которым окружена база. На базе – комбайны, иная техника, герефорды (коровы мясного направления, нечастые для Кузбасса), мастерские, домик.
Колосья склоняются к земле, ветер гонит по полю хлебные волны, они стихают, и по ушам бьет волна летних звуков: на цимбалах играют цикады. Цимбалы – выпуклые пластины на брюшках этих насекомых.
Конечно, певчие цикады в основном живут в тропиках, но некоторые из пяти сотен их видов обитают и в Сибири. Древние греки очень ценили пение цикад, Анакреон даже написал в их честь оду. В Индонезии, Франции это пение и сегодня считают красивейшим. Героиня басни Ивана Крылова Стрекоза на самом деле цикада: стрекоза не умеет ни прыгать, ни петь, и в басне Лафонтена, вдохновившей Крылова, вполне ясно называлась «cigale».
Август, спелое поле, солнце, звон в голове, облака по небу, – хорошо!
Но вернемся на землю, к Шунайлову.
Александр Николаевич – старейший из ныне действующих фермеров Мариинского района, ему 69-й год. В сельском хозяйстве – с 1963-го, когда начал работать трактористом. Три года за рулем, три года в армии, потом судьба кидала: от механизатора до главного зоотехника совхоза, замдиректора, десяток лет отработал директором. Фермер «третьей» волны, с 1996 года. Говорит, что, в отличие от фермеров двух первых волн, на создание своего небольшого бизнеса от государства не получал ничего.
За штурвалом комбайна провел два с половиной десятка уборочных, правда, в прошлом году пришлось взять штурвального: начали отказывать руки. Но сидел рядом, учил рулить, иногда сам садился на комбайнерское место.
Нынче уборочную решил провести «вприглядку». Нашел на «Енисей», которому десять лет, человека, хоть жалко отдавать своего старичка кому-то другому. Второй комбайн, «Нива», гораздо древнее. Обычно оба комбайна по бункеру зерна намолачивают одновременно, но енисейский бункер вдвое больше, так что и выходило, что две трети урожая Шунайлов убирал сам.
Сеял-растил он когда-то одну пшеницу, потом с учетом спе-цифики полудеревенского Мариинска и потребностей личных подсобных хозяйств пришел к серым хлебам – ячменю да овсу. Теперь при 430 гектарах зерновых под пшеницей у него чуть больше половины полей. Еще около четырехсот гектаров – под парами.
Уйдя от монокультуры, оптимизировал и сроки уборочной, и нагрузку на технику. Сначала молотит ячмень, сразу за ним вызревает овес, пшеница остается на сентябрь. В прошлом году средняя урожайность составила 21 центнер зерновых с гектара, по ячменю – под 40 центнеров, овес – за 30, пшеница – около 15. Всего намолочено было с тысячу тонн зерна.
– Площадей немного, – объясняет неторопливо, – но я ориентируюсь по своим силам. Нет смысла развиваться, хоть и можно бы. Вон они, заброшенные земли бывших совхозов «Авангард», «Раздольный» – хоть сколько бери, сей. Но смысла нет нахватывать, захватывать. Я вот справляюсь с этими гектарами, ну и все. Чуть больше – сразу лезет: комбайн надо, помещения складские нужны, человек нужен. А всё это кто тебе даст?
– На сегодняшний день, – продолжает, помолчав, – если по-честному, смысла нет ни в чем. Хоть по зерну, хоть по мясу, хоть по молоку, поверьте мне… Я немного и свиней держу. Вырастил, и куда девать? Некуда. Перекуп старается как можно меньше тебе дать, расплатится не знаю, когда. С говядиной такая же ерунда. У сына двенадцать голов лошадей – то же самое. Проблема… Я две трети жизни прожил в советское время, мы знали, сколько нужно вырастить, сколько это принесет денег. А теперь эти рыночные отношения…
Наш разговор под музыку цикад нетороплив, в нем нет особых открытий, почти то же самое, такими же словами говорят фермеры разных районов Кузбасса, разных регионов страны.
– Надо гарантированную цену, и уже тогда я буду определяться, больше мне сеять, меньше мне сеять. Если будет выгодно, я, естественно, буду развиваться…
– Помощь, я понимаю, в каком плане нужна? Вот в приобретении техники энергонасыщенной. Купить племенной скот. Построить ферму. Купить высокопродуктивные семена. И это бы толкало к развитию. А эта вся уравниловка – всем по копейке – никого не спасет. В районе была сотня фермеров, сейчас вполовину меньше. Что – все не хотели работать?!
– Не беру ни одного кредита за всю жизнь. Потому что знаю: кредит – это петля, из которой потом трудно будет выбраться. Те, которые берут, ну, счастливые. А потом подходит осень, и становятся все несчастными. За кредит нужно отдавать, несмотря на то, есть цена за зерно или нет, продал ты его или не смог, – и петля затягивается…
– Меня в колхоз уже не загонишь. Хотя, по-путнему, будущее, наверное, в кооперации. Чтобы каждый делал свое – молоко, мясо, зерно, а как раз переработка, реализация, специалисты были общими. Я бы не против был. Но у нас некому этим заниматься, некому объяснять и некому сгруппировать. Кто-то должен ведь стать инициатором…
– Было: думал, чтобы вот тут, рядом, штук пять домишек людям построить, по кадрам чтобы решить все вопросы. А потом подумаешь: людей взбаламутишь, затратишься, а для чего? Вот если увижу окно в будущее, когда смотреть на селянина по-другому будут, когда востребованным станет его продукция, тогда…
– Александр Николаевич, вы, получается, совсем не оптимистично смотрите вперед?
— Нет, не надо так. Я думаю, что обратят на нас внимание. Обратят, что мы нужны, и всё пойдет. А мы бросать не собираемся…
Александр Шунайлов, как уже было сказано, старейший фермер района, вполне по местным масштабам успешный. У него даже есть кому передать агробизнес, ведь бок о бок с ним трудится сын, который «потянет, он умеет считать деньги».
Вот уже двадцать лет фермер Шунайлов верит, что в сельском хозяйстве появятся внятность и экономическая составляющая, которые помогут и накормить страну, и сделать ее продовольственно независимой, и поднимут на достойную высоту его нелегкую профессию. Что слово «фермер» будет звучать гордо.
В это почти верилось под пение цикад.
…Иван Крылов когда-то не нашел ничего лучшего, как обозвать цикаду стрекозой. Мы четверть века пользуемся чужим словом «фермер», смело вкладывая в него значение, давно скорректированное российской спецификой. Работает на земле? Сам сеет, пашет, воняет наво-зом, клянчит денег, уверяет, что литр молока должен стоить как литр солярки? Говорит, что любит трудиться на земле? Фермер!
Но в мире фермер – это средний класс, уважаемый человек, предприниматель со стабильным семейным бизнесом. А в нашей реальности ему, скорее всего, ближе другое значение: крестьянин. От слова «крест». Не того, что висит на пузе. А того, который тащат на спине, неуверенно переставляя по земле слабеющие ноги…
Игорь Алёхин.