«Мы с тобой одной крови…»

20 апреля в России отмечался национальный день донора

Мало найдется отраслей, где прогресс был бы столь же очевиден, как в медицине: сегодня здесь возможно то, что еще недавно считалось чудом. Но при всем том изобрести полноценный заменитель человеческой крови никому пока не удалось. А без нее применение даже самых «продвинутых» медицинских технологий может оказаться бессмысленным.

Жизнь «после»

Большинство пациентов гематологического отделения Кемеровской облбольницы составляют больные раком крови: доброкачественные заболевания крови вроде анемии или «царской» гемофилии давно и успешно лечатся в поликлиниках. История кемеровчанки Татьяны в этом смысле нетипична: ее врожденная анемия лекарственному лечению поддавалась с трудом. Лет десять назад состояние девушки резко ухудшилось, уровень гемоглобина упал до 30 (нормой для женщин считается показатель 120-140 г/л), и врачи назначили ей переливание донорских эритроцитов.

«С тех пор я стала «переливаться» каждые полгода, – рассказывает Таня, кстати, единственный ребенок в семье. – Можно сказать, сегодня я вообще живу благодаря донорам. Каждый раз перед больницей чувствую ужасную слабость, по ровному пройти без одышки не могу, не то что по лестнице подняться. Облегчение наступает не под капельницей, а позже, когда донорские эритроциты начинают «работать». В перерывах между госпитализациями веду обычную жизнь: встречаюсь с друзьями, гуляю, хожу в бассейн… Хочу сказать огромное спасибо всем донорам за их подвиг, иначе это не назовешь!»

Больные раком крови, которые в течение двух-трех лет выдерживают по шесть-двенадцать госпитализаций ежегодно, нуждаются в поддержке доноров еще больше. А это заболевание, как и любая другая онкопатология, может проявиться внезапно. Анатолий Владимирович из Топок, например, с которым я тоже познакомилась в облбольнице, сначала списывал затянувшуюся слабость на перенесенный накануне бронхит. А у Алены из Беловского района гемоглобин резко упал во время беременности. Такое иногда случается. Врачи рассчитывали поднять его до нормы однократным переливанием эритроцитов. Но когда провели детальное обследование, выяснили, что причина, увы, другая…

Спасительное замещение

В чем сложность лечения рака крови? В том, что здесь нельзя удалить опухоль хирургическим путем. Злокачественные клетки «оккупируют» костный мозг, в котором образуются и созревают эритроциты, тромбоциты и лейкоциты, и начинают замещать их. То есть костный мозг перестает вырабатывать нормальные клетки кроветворения.

Острый лейкоз вызывает неконтролируемый рост молодых клеток крови, при хроническом резко увеличивается количество более зрелых клеток. (Термин «хронический» в данном случае означает не давность заболевания, а его более «вялое» течение). Но и в том, и в другом случае больному можно помочь, лишь уничтожив неуемно размножающиеся раковые клетки с помощью химиотерапии.

«В последние годы в онкогематологии произошел настоящий прорыв, – уточняет заведующая гематологическим отделением облбольницы Марина Косинова. – В результате число пациентов, которые состоят на учете как пролеченные, выросло с тысячи до шести тысяч. Подчеркиваю: не заболеваемость выросла, а эффективность лечения.

Для лечения хронических лейкозов мы теперь применяем препараты, позволяющие прицельно воздействовать на опухолевые клетки, не повреждая здоровые. С 2008 года в России работает федеральная программа «Семь нозологий», по которой финансируется лечение особо дорогостоящих заболеваний. По ней наша область ежегодно заказывает такие препараты на сотни миллионов рублей, и перебоев в поставках нет даже в кризис.

Что же касается острых лейкозов, то здесь взят курс на более интенсивное лечение. Применяются высокие дозы химиопрепаратов, призванные уничтожить в костном мозге вообще все клетки. Чтобы в дальнейшем здесь стали расти новые, с вероятностью, что они здоровые. Двадцать лет назад пациенты с острым лейкозом умирали в течение года. Сейчас они приходят и через 10 лет – на повторный курс химиотерапии или вообще с другими заболеваниями».

Больные с острым лейкозом как раз и являются самыми активными реципиентами, особенно на протяжении первых шести месяцев лечения. Как уточнила врач-трансфузиолог гематологического отделения Людмила Червова, сложному пациенту на один курс лечения может потребоваться до пяти литров эритроцитной массы, до четырех литров плазмы и до 150 доз тромбоконцентрата. То есть в его спасении могут участвовать до 30 доноров.

«После «химии» мы в таком состоянии, что без доноров нам не оправиться», – призналась моя новая знакомая Алена. От врачей она знает, что исход болезни только наполовину зависит от лекарств. Другие 50% успеха определяет настрой самого пациента. А она твердо намерена выздороветь: дома ее ждут муж и два сына-школьника.

Пациент гематологического отделения Анатолий Владимирович состоит на учете уже четыре года. Рассказывает, что раньше, когда пакеты с донорской кровью не были «анонимными», соседи по палате, прочитав украинскую фамилию, шутили: «О, вот почему меня на сало с горилкой потянуло!» Теперь вместо фамилий стоит штрих-код. Но это не умаляет благодарности пациентов к «заштрихованным» Ивановым-Петросянам-Сидоренко-Циммерманам…

Для справки

20 апреля (8-го по старому стилю) 1832 года в Санкт-Петербурге было проведено первое удачное переливание крови. Донором для роженицы с акушерским кровотечением стал муж этой женщины, отчаянно хотевший спасти мать своего ребенка.

Почти двести лет спустя донорская кровь по-прежнему остается незаменимым «лекарством» для спасения миллионов человеческих жизней.

Кстати

В прошлом году служба крови Кузбасса заготовила более 46 тонн различных компонентов донорской крови от 39545 доноров. Из них только 558 человек (1,4%) сдали кровь на платной основе, остальные – безвозмездно.

Личный опыт

Осознанный выбор

…В студенчестве я тоже была донором. Не помню, чтобы при этом мною двигал особый гуманизм. Томский НИИ вакцин и сывороток, где располагалась станция переливания крови, стоял через дорогу от нашего общежития, и его сотрудники периодически обращались к студентам за помощью. Нам было не трудно и не жалко. К тому же на станции выдавали справки, позволявшие не отрабатывать пропуски семинарских занятий.

Потом случились 90-е годы с их всеобщей разрухой и дефицитом самого элементарного в медицине, и сдавать кровь стало страшновато. Насколько тщательно на станциях переливания обрабатываются многоразовые инструменты? Придешь здоровым, а уйдешь с каким-нибудь гепатитом, сифилисом или ВИЧ… Наверное, так думала не я одна: служба крови России переживала в ту пору очень тяжелые времена. А доноры, которые «вопреки и невзирая» и тогда продолжали делиться частичкой себя ради спасения совершенно незнакомых им людей, были настоящими героями. Но понимание этого пришло позже.

В 2009 году я вместе с другими журналистами, участвовавшими в работе второго Всероссийского форума службы крови, попала в Российскую детскую клиническую больницу. Здесь концентрировались самые тяжелые пациенты со всей страны. В холле онкологического отделения была развернута экспозиция детских писем. Совсем коротких, написанных аккуратным школьным почерком и корявыми печатными буквами, иногда украшенных цветочками-домиками. Их авторы рассказывали о том, как хорошо просыпаться утром и видеть рядом маму, а за окном – солнышко. Как они радуются игрушкам, мультфильмам и новым, обретенным в больнице друзьям. И говорили спасибо тем, кто давал им свою кровь, а с ней и возможность жить… Вернувшись в Кузбасс, я стала донором во второй раз. Более осознанно.

Валентина АКИМОВА.

Фото Федора Баранова.