Вкусный жар «Морозко»

В Кемеровском областном театре драмы уже полным ходом идут новогодние представления для детей. Утренники «под елочкой» дополняет спектакль Антона Безъязыкова по сказке «Морозко». Поставить премьеру в жанре мюзикла ему помогли художник из Санкт-Петербурга Анастасия Гончарова, авторы музыки и стихов Никита Нефедов и Александр Емельянов.

Не припомню, когда на сцене нашей драмы являлся полноценный мюзикл. Да еще такой зажигательный, драйвовый, заразительный, каким получился этот новогодний «Морозко».
Сказка, написанная екатеринбургским драматургом Николаем Колядой по известным народным мотивам, сама по себе – вещь замечательная. Здесь много смеха, много буйной скоморошьей стихии – так что порой бывает даже досадно, что не все прибаутки и поговорки удается распробовать на вкус, посмаковать, как они того заслуживают. Здесь и грубоватый народный юмор («Опять Артамоны едят лимоны, а мы, молодцы, одни огурцы»; «Акуля, что шьешь не оттуля?» – «А я, мамашка, еще пороть буду!»; «Нарядилась в платье, как кобыла в лапти!»), и забавные эвфемизмы, которые автор остроумно придумывает взамен ругательств (вроде «кумышки» или «кукульдяя»). Но ритм действа застроен так, что фиксироваться на этих шуточках некогда: ведущие спектакля, некая неразличимая «ярмарочная публика», динамично и весело тянет свою партию.
На мой взгляд, это вообще одна из лучших придумок Безъязыкова: рассказать сказку «Морозко» языком скоморохов. Вот они, с коромыслами на плечах, приплясывают, едва не жонглируя расписными ведрами, вокруг стоек, украшенных пестроткаными дорожками (на манер деревенских половиков). Потом эти стойки будут съезжаться и разъезжаться, «открываться» окошечками, словно прилавки на базаре, а красиво выгнутые коромысла остроумно образовывать то раму зеркала, то окно избы, то своды в чертогах Мороз Иваныча.
Удивительный все-таки художник Настя Гончарова! Она не впервые оформляет новогодние спектакли Безъязыкова, и с присущим ей вкусом и тактом (а также с узнаваемым «фирменным стилем») умудряется сделать из недорогих, в общем, материалов по-театральному пышное, яркое, красочное, праздничное зрелище. Разноцветные шелковые ленты, словно вынутые из девичьих кос, расписные платки – всё это в разные моменты спектакля легко и убедительно трансформируется во что угодно, сохраняя при этом единую стилистику народного гулянья.
Забавно, что массовка, в которой заняты молодые артисты театра, не только ведет роль сказителей, когда надо «продвинуть действие». Нет, массовка, практически постоянно, без пауз, присутствующая на сцене, еще словно бы подслушивает речи главных героев. И поддакивает им, повторяя последние слова каждого, и сомневается в сказанном, выражая интонацией свое отношение к повторенному, а иногда и вовсе вступает в диалог с персонажами сказки (особо хочется отметить в этой связи выразительную эмоциональность Игоря Сорвилова).
Кстати, главные герои в нашем «Морозко» отнюдь не столь психологичны, как можно было бы ожидать. Все они – скорее маски, несущие одну свою главную функцию. Затурканный бабой-стервой Мужик (Юрий Темирбаев). Его жена, злая и ленивая Мачеха (Наталья Новикова). Бедняжка Настенька, похожая на всех золушек разом (Екатерина Грибанова). Дурища Акулина, родная дочь Мачехи (Иван Крылов). Иванушка-сосед, вынужденный, за неимением других, быть Прекрасным Принцем для всех девок округи (Антон Остапенко). И, пожалуй, только сам Морозко, Мороз Иванович, отличается в этом спектакле от традиционного Деда Мороза. Александр Емельянов делает его этаким шустрым стариком-затейником, почти юродивым, с мелкой дерганой походкой, с неожиданными шуточками (похоже, этот старик и сам не знает, что ему захочется выкинуть в следующую минуту). Но при этом, как оно и ведется в древнерусской традиции, с ходу и толково разбирается в ситуации, умело прикрывая своими нелепыми шуточками сотворение исконной справедливости жизни.

Строго говоря, мне как зрителю не хватило вот такой же подробной проработки характера у Акулины. Интересный и правильный режиссерский ход – взять на роль уродливой сестрицы актера-мужчину, к сожалению, только юмором этого несоответствия и ограничился. Иван Крылов, вполне убедительно обживший женское платье, увы, похоже, не обжил так же уютно характер дебелой девицы. Да, она грубая. Да, вожделеющая к «телесному низу»: всласть полакомиться за столом, похохотать под матушкиной щекоткой, открыто заявить о жажде жениха, – но все эти животные потребности у нее выражаются как-то очень уж однопланово, в одной интонации, одной психологической краской. А ведь игра гормона или свара с матушкой, ревность к сестрице или разочарование полученными «сокровищами» — это все-таки разные эмоции. Думается, если бы умный и тонкий артист Иван Крылов отошел от раз и навсегда взятой им интонации эстрадного комикования, то образ, созданный им, получился бы более выпуклым, живым. Ведь вот в сценах спора с Морозкой его Акулина, отвлекшаяся от своих навязчивых вожделений, выглядит совсем по-иному: тут она похожа, скорее, на наглого студента, обучающегося «на коммерческой основе». Пришла сдавать экзамен, да, но уверена: напрягаться не надо, расклады и победы всем давно известны. И как же изумляет ее иной поворот событий! А новая краска дает новый всплеск интереса к образу.
Впрочем, режиссер, похоже, специально не углублялся в такие детали: жанр музыкального шоу требует простоты образов, «грубых мазков» в их проработке. Нужный градус эмоциональности тут достигается другим: музыкой, пением, визуальными эффектами. А вот с этим-то в новой премьере как раз всё в полном порядке. И хотя звучат арии артистов под фонограмму, музыкальный фон спектакля кажется очень богатым, разнообразным и точно попадающим в эмоциональные акценты.
Невероятно умело использованы и театральные эффекты. Когда Настенька, уцепившись за канат, повисает над сценой, публику и впрямь охватывает страх: жуткое одиночество от колодезного холода и мрака, опасность неизвестности, кажется, просто сочится каждому зрителю под кожу. А когда для создания царства Мороза Ивановича над сценой разматывают бесконечные рулоны трепещущей кисеи, когда сам он, таинственный и пока еще величественный, возникает над этим белым безмолвием, в зрительном зале, похоже, натурально становится заметно холоднее. И такой «температурный» эффект, достигнутый всего лишь визуальной картинкой, дорогого стоит!
Я заметила: этот спектакль с равно неослабевающим интересом смотрит и совсем юная публика (лет трех-четырех), и дети постарше, и подростки, и их родители. Авторы постановки как-то очень умело смогли нащупать те струны, которые одинаково сильно трогают душу разных поколений.
А главное, после этого спектакля остается удивительно бодрое, радостное, какое-то по-детски праздничное послевкусие. Будто и впрямь на ярмарке леденцов наелся.
Ольга Штраус.