Читатель

Льюис Кэрролл. Дневник путешествия в Россию в 1867 году, или Русский дневник. Сост. Н. Демурова. Челябинск, Энциклопедия, СПб., Крига. 2013.

Похвала глупостям

Льюис Кэрролл в 1867 году побывал в Москве и Нижнем Новгороде, как раз по церковно-дипломатическим делам, и заметил там одни только интересные глупости. По крайней мере, только они попали в его дневник:
«Мы отправились в гостиницу Смирновую (или как-то так), ужасную, хотя, несомненно, лучшую в городе. Еда там была очень хороша, а все остальное очень скверно. Немного утешило нас лишь то, что, обедая, мы привлекли живейшее внимание шести или семи официантов; выстроившись в ряд в своих подпоясанных белых рубахах и белых штанах, они сосредоточенно глядели на сборище странных созданий, которые кормились у них на глазах… Время от времени их охватывали угрызения совести – ведь они пренебрегали своей великой официантской миссией, – и тогда все разом кидались к большому ящику в конце зала, в котором, судя по всему, не было ничего, кроме вилок и ложек. Если мы спрашивали что-нибудь, они сначала с тревогой смотрели друг на друга; затем, выяснив, кто из них лучше понял заказ, следовали его примеру, что вновь приводило их к большому ящику в конце зала».
«Русский дневник» переведен на русский недавно, печатался в журнале, известен в сети, но в полном объеме издается впервые. Переводчица дилогии об Алисе и самая авторитетная наша кэрроловедка Нина Демурова добавила к нему ряд статей и очерков, русских и иностранных. В частности, впервые переведены предисловие Мартина Гарднера к его «аннотированной Алисе», несколько эссе Честертона, Вирджинии Вулф, Алана Александра Милна и др. В научном отношении выделяется статья о нонсенсе Элизабет Сьюэлл, специалистки по логике. Ценное добавление – репродукции ранних иллюстраторов Кэрролла: кроме классического Джона Тенниела, это Питер Ньюэлл, Артур Рэкем, Гарри Раунтри и др. Остальные публикации носят по большей части просветительский характер.
Книжка сделана со здоровой долей абсурда: отличная полиграфия и обилие опечаток; умеренная стилизация под старину и новомодный ссылочный аппарат, громоздкий и тавтологический. Оно и понятно, Кэрролл все-таки.

Дмитрий Горчев. Деление на ноль. М., АСТ, СПб., Астрель-СПб. 2013. 444 с.

Фаршированная голова
Дмитрий Горчев родился в 1963 году в Целинограде (Казахстан), окончил Алма-Атинский пединститут иностранных языков, в 1999-м перебрался в Петербург. Работал учителем, сисадмином, переводчиком, веб-дизайнером, художником в издательствах и журналах. В 2007 году поселился в деревне Гостилово в Псковской области. В марте 2010 года был обнаружен мертвым во дворе своего дома; причиной смерти называют «обширное внутреннее кровоизлияние». Похоронен в той же деревне.
Книжки Горчева регулярно издавались и при жизни, он был одним из самых читаемых авторов ЖЖ, на телеэкране появлялся редко, но метко: был, например, гостем «Школы злословия». Но настоящая общенациональная популярность, как нередко бывает, пришла к нему только после смерти. Писал Горчев короткие рассказы и эссе, иногда стилизуя их под пьесы или скетчи; изредка публиковал и стихи. В рецензируемой книжке его миниатюры собраны в небольшие циклы: «Картины Идеального Мироустройства», «Война и Мир», «Из Петербурга в Москву», «Когда от нас ушли Коммунисты» и т. п.
Прозу Горчева сравнивают с Зощенко и Хармсом на том основании, что он охотно работал со штампами обыденного сознания и умел разглядеть проявления абсурда в ежедневном существовании. На самом деле эта проза, безусловно, укладывается в русло питерской традиции: вдобавок к названным именам можно припомнить еще Виктора Голявкина или Бориса Вахтина. Но интонация у Горчева своя. Это интонация рассказчика, который принципиально не желает умничать, но это у него никак не получается. Тексты прямо-таки нафаршированы обрывками знаний, принимающими мифический характер. Как это обычно и бывает в голове нашего современника, измученного всеобщим высшим образованием и мозаичным сетевым чтением.
«В последний раз такая длинная ночь была отмечена в Петербурге в тот самый год, когда маленький Саша Пушкин замерз по пути из Царского Села в Старую Деревню, а Лев Толстой лишился половины своей бороды, вырванной злым чухонским ветром. В ту ночь мертвая чудь всплыла со дна своего озера и, вооружившись тевтонскими рогатыми ведрами, разграбила пристанционный продуктовый ларек, а неизвестная баба родила в Лахте килограммовый пакет гречи. Крейсер Аврора сбросил в ту ночь старый свой корпус и можно было видеть, как в прозрачном его чреве копошатся бледные волосатые большевики. Слепые подземные крысы отвлеклись в ту ночь на полтора часа от лизания кислого контактного рельса, образовали на площади Мужества свинью и всех победили».
Поначалу текст кажется стилизованным под ученую астрометеорологическую заметку, но на полпути вырождается в «городскую легенду». Причем пародийное начало тут почти неуловимо. При всей внешней простоте и демократичности этих рассказиков (вплоть до обилия нецензурной лексики) мы имеем дело с очень сложно организованными текстами.
«Когда от нас уходили Коммунисты, они остановили часы на спасской башне и все вокруг окаменело. И Коммунисты вошли мимо каменных солдат в Мавзолей и разбили Гроб Хрустальный. Они сняли с Ленина голову, вытрясли из нее ненужную солому и набили мозгами из свежих отрубей с иголками. Они вырезали ножницами дыру в чорном его пиджаке и поместили внутрь алое кумачовое сердце. И сердце забилось и встал Ленин и поднесли ему Смелость в бутылочке. Выпил Ленин Смелость и тут же стал как прежде приплясывать на мягких соломенных ножках и подмигивать сразу двумя нарисованными на голове глазами.
После этого вышли Коммунисты с Лениным подмышкой из Мавзолея и свистнули в два пальца. И вывел им Голый Мальчик из-за гума четырех Красных Коней. Вскочили Коммунисты в сёдла, достали из подсумков пыльные шлемы еще с египетских времен, и медленным шагом пошли их кони навстречу красному не нашему солнцу в полнеба. И забили барабаны, и в посередине реки Яик всплыл на минуту Чапай, облепленный раками, и в Трансильвании заскрежетал в могиле зубами товарищ Янош Кадар, и обнялись в земле Николае и Елена Чаушеску. И Лев Давидович Троцкий зашарил рукой в истлевшем гробу в поисках пенсне, но пенсне конечно пожалели сволочи в гроб положить, и он затих уже навсегда».
В два абзаца умещаются: мифические представления об окаменелостях и парадоксах «подземного» времени; шаманская магия волшебного кристалла, «Сказка о Мертвой царевне» Пушкина и хрустальные дворцы Чернышевского; мотивы «Мудреца из страны Оз» и «Волшебника Изумрудного города»; знаменитая картина «Купанье красного коня» и знаменитая кинокартина «Неуловимые мстители»; советские пропагандистские мифы, трансильванские вампиры и целая галерея вождей «социалистического лагеря».
А вот как претворяется в прозе Горчева известный миф про царя Мидаса, который, чего ни коснись, все обращал в золото:
«Бил Гейцу очень везло в жизни: за что он ни возьмется – из всего деньги получаются.
Проснется он утром: а почему бы, думает, не покушать мне ростбиф с картофельным пюре? Крикнет дворецкого, тот ему прямо в постель ростбиф принесет. Разрежет его Бил Гейц ножичком, кусочек вилочкой подцепит, глядь — а на вилке сто долларов! Стряхнет их Бил Гейц под койку, пюре зачерпнет — двадцать! Поплачет Бил Гейц, поплачет, а потом, как всегда, приходит медсестра кормить его глюкозой через клизму».
Книжка (кроме обложки) иллюстрирована рисунками самого Горчева – изящными, но куда более традиционными, или, лучше сказать, конвенциональными, чем его проза.
Олег ТРЕТЬЯКОВ.

Книги предоставлены магазинами «Аристотель» и «Буква».