Читатель

В обозрении этой недели  книги Ричарда Коэна и Ричарда Докинза.

Исписанное светило
Ричард Коэн. В погоне за Солнцем. Пер с англ. Н. Охотина. М., АСТ, Corpus, 2013. 672 c.

В середине XVII века вошли в моду «Естественные истории»: огромные компендиумы по разным областям знания. Мишель Фуко перечисляет: Белoн написал «Истoрию прирoды птиц», Дюре – «Чудесную истoрию растений», Альдрoванди – «Истoрию змей и дракoнoв», Джoнстoн – «Естественную истoрию четверoнoгих» и т.п. «Однажды Бюффон удивился тому, что у такого натуралиста, как Альдрованди, можно найти невообразимую смесь точных описаний, заимствованных цитат, небылиц, касающихся в равной степени анатомии, геральдики, зон обитания, мифологических характеристик какого-нибудь животного и применений, которые можно им найти в медицине или магии… Глава «О Змее вообще» строится согласно таким разделам: экивоки (различные значения слова змея), синонимы и этимологии, различия, форма и описание, анатомия, природа и нравы, темперамент, совокупление и рождение потомства, голос, движения, места обитания, питание, физиономия, антипатия, симпатия, способы ловли, смерть и ранения, причиненные змеей, способы и признаки отравления, лекарства, эпитеты, названия, чудеса и предсказания, чудища, мифология, боги, которым посвящена змея, апологии и мистерии, иероглифы, эмблемы и символы, поговорки, монеты, чудесные истории, загадки, девизы, геральдические знаки, исторические факты, сны, изображения и статуи, использование в питании, использование в медицине, разнообразные применения. Бюффон замечает: «Пусть определят после этого, какую же долю естественной истории можно найти во всей этой писанине. Все это легенда, а не описание».
Действительно, всё это именно легенда, то есть вещи, предназначенные для чтения, замечает Фуко. Природа была для Альдрованди сплетением слов и признаков, рассказов и характеров, рассуждений и форм. Познать животное, растение или какое-нибудь явление на земле значило собрать всю совокупность знаков, которые содержатся в них или относятся к ним, а также найти сочетания форм, где эти знаки принимают геральдическое значение. «Альдрованди был не худшим и не лучшим наблюдателем, чем Бюффон; просто его взгляд на вещи организовывался другой системой… Альдрованди сосредоточенно созерцал природу, которая была снизу доверху исписана».
Ныне, кажется, время «Естественных историй» вернулось. В любом крупном книжном магазине нетрудно найти «Историю вилки» и «Историю зеркала», «Историю соли» и «Историю пороха», «Историю попы» и «Историю пениса» (хотя, на мой взгляд, в человеческом теле есть и более загадочные места, например, мышки и тормашки). Всё это издано в последние лет пять и, похоже, пользуется спросом. Впрочем, по большей части это краткие популярные очерки, авторы которых заботятся о занимательности больше, чем о глубине. И неудивительно: принадлежат они обыкновенно перу журналистов с неудовлетворенной склонностью к исследовательской работе. Книжки эти, как правило, переводные, большей частью англо-американские (рассчитанные на любопытного восьмиклассника), изредка французские (тут доверия к интеллекту и эрудиции читателя несколько больше).
Не таков Ричард Коэн, хотя он именно британский журналист, который не строит иллюзий по поводу уровня образованности своей потенциальной аудитории. Тем не менее он потратил восемь лет жизни, чтобы создать действительно всеобъемлющий компендиум о светиле, которое нас кормит-поит-одевает и предоставляет большую часть энергии. В книжке есть главы о солнцепоклонниках и их жертвах, об астрономии и астрологии, о солнечных пятнах и земных возмущениях, о затмениях и солнцестояниях, о благодетельном фотосинтезе и пагубных соляриях, о термоядерных бомбах и годовых кольцах на древесных пнях, о приливах и полярных сияниях, о часах и календарях, о солнечных батареях и озоновых дырах, о свастике и хиномару и т. п.
В целом это, безусловно, полезная и занимательная книжка. Широкой публике она способна внушить благоговейный трепет по поводу грандиозности человеческого разума и воображения. А узким специалистам – доставить некоторые сведения о том, как на предмет их изучения глядят другие дисциплины (а там, может статься, и стимулировать плодотворные изыскания на стыке наук).
Но что меня больше всего интересует: неужто наша сегодняшняя ситуация чем-то похожа на XVI век? С одной стороны, это было цветение барокко: ничего общего с нынешними художествами. Однако тогдашняя контрреформация в Европе очень похожа на нынешнее оживление клерикалов в России. Много рассуждают и о «новой научной парадигме», которая в физике стала вырисовываться лет сто назад, но в гуманитарном знании начинает осознаваться с совсем недавнего времени.

Философия ротвейлера
Ричард Докинз. Капеллан дьявола: Размышления о надежде, лжи, науке и любви. Пер. с англ. П. Петрова. М., АСТ, Corpus, 2013. 416 с.
Ричард Докинз – оксфордский профессор и почетный член многих академий и научных обществ. В начале своей карьеры он занимался этологией (наукой о поведении животных), затем заинтересовался эволюционной генетикой, но всемирную известность приобрел как популяризатор науки. Докинз полагает, что физика и эволюционная теория в достаточной степени разъясняют происхождение вселенной, жизни и человека, и Богу тут не остается места. Эти свои взгляды он утверждает достаточно жестко, за что и получил прозвище «ротвейлер Дарвина».
Очередная книжка Докинза — это сборник эссе за четверть века. Она начинается с очерка этических аспектов эволюции и кончается рецензиями на книжки об Африке (Докинз родился в Кении и никогда не упускает случая напомнить, что Африка – колыбель человечества). Другие эссе посвящены самым разным вопросам, но по большей части философическим, а не биологическим. Автор рассказывает, как набирала популярность его концепция мемов – репликаторов, подобных генам, но действующих не в природе, а в культуре. Выступает против поползновений религиозных деятелей вмешаться в епархию науки – будь то клонирование, теория информации и пр. Вспоминает о коллегах – выдающихся биологах.
В книжке есть замечательно тонкие разъяснения. Скажем, меня всегда занимало, как это эволюция, строящая всё более сложные организмы, сочетается со вторым законом термодинамики, который предрекает неминуемую гибель вселенной в результате ползучей энтропии и возрастания хаоса. Нельзя сказать, что Докинз разъясняет этот вопрос исчерпывающим образом, но он предлагает впечатляющий пример. Если в библиотеке постоянно не работает библиотекарь, расставляющий книжки в нужном порядке, там возрастает хаос, потому что читатели ставят книжки не на те полки. Но на этом основании не следует приписывать библиотеке какое-то внутреннее влечение к беспорядку. Точно так же и вселенной не следует приписывать какое-то изначальное стремление в сторону хаоса. «Все наоборот. Число возможных способов расставить энное количество книг по полкам некоторой библиотеки можно подсчитать, и для любой достаточно солидной библиотеки это поистине очень, очень большое число. Из всех этих способов очень немногие мы согласимся считать упорядоченными. Вот и всё. Никакого мистического стремления к беспорядку».
Всё это хорошо, но представим себе, что библиотеки, как книги, способны воспроизводиться (допустим, мы ведем речь о стандартной школьной библиотеке, составленной по утвержденному списку). Тогда каждая постановка книги не на ту полку – это и есть мутация, которая делает возможной эволюцию. В небиологических сферах всё обстоит точно так же: Юрий Лотман в свое время говорил о «плодотворной разлаженности, позволяющей машине культуры порождать новые смыслы».
Значит ли это, что энтропия – союзник эволюции? Этот вопрос Докинз даже не обсуждает. Между тем отсюда вытекает и другой интересный вопрос: увеличивается ли количество информации в ходе эволюции. Дело в том, что эволюция может идти в разных направлениях («развитие паразитов нередко демонстрирует тенденцию к уменьшению сложности строения тела, потому что паразитам удобнее быть простыми»). Докинз верит в «прогрессивность эволюции», другие его коллеги увеличение информации отрицают. В любом случае «мутация – это не увеличение количества информации, скорее наоборот, потому что мутация способствует увеличению априорной неопределенности». И тут поневоле приходится вспомнить, что родоначальник теории информации Клод Шэннон описывал «смесь альтернатив, которые не равновероятны», с помощью формулы, совпадающей с формулой расчета энтропии. «Отсюда следуют очень интересные вещи, но я не буду их рассматривать». Вот те на, на самом интересном месте…
В общем, философия Докинза – это и впрямь философия ротвейлера, то есть охранителя. Он блестяще разъясняет уже добытые наукой результаты, но остерегается вступать на почву, где можно добыть новые. Между тем среди собачьих пород существуют и ищейки, и легавые, и гончие. Безусловно, охранники нужны не меньше, чем добытчики. Но сам факт, что Докинз ныне один из самых популярных в мире ученых, заставляет задуматься о положении дел – не столько в науке, сколько в обществе.

Иван ПОПОВ-ПОПОВ.