Александр Клюев, реалист и консерватор

Цикл выставок «Созвездие региона», затеянный искусствоведом Мариной Чертоговой, продолжается в Кемеровском областном музее изобразительных искусств уже девятый год.

Музею, кроме понятной просветительской задачи, он дает возможность пополнять коллекцию. Кузбасские художники таким образом поддерживают творческие связи и знакомятся с достижениями соседей. Кемеровской публике это помогает излечиться от самоуничижительного снобизма: оказывается, и на родине есть кое-что достойное внимания.

Ну и, наконец, трудно переоценить значение этого проекта для самосознания Сибири как самобытного региона со своими культурными особенностями.

Красноярский живописец Александр Клюев рано или поздно должен был стать одним из героев проекта: все-таки академик, увенчанный всеми регалиями, таких в Сибири немного. В то же время он оказался в фокусе не сразу – по-видимому, потому что не придерживается актуальных направлений и почти не следит за модными трендами.

Клюев – последовательный реалист, с некоторым уклоном в фотореализм или гиперреализм. Это направление вошло в моду в конце 1970-х, некоторые художники держатся его до сих пор. Например, Михаил Омбыш-Кузнецов из Новосибирска, который тоже выставлялся в рамках «Созвездия региона». Но Омбыш совсем не чужд современности, на его выставке можно было видеть реплики в сторону сюрреализма, соц-арта, экзотические виды дальних стран и т. п. Клюев же – убежденный консерватор. Его излюбленные сюжеты – виды родной природы, сцены деревенской жизни, сибирская старина, лица уходящих поколений.
На вопрос, что же консерваторы все-таки консервируют, обычно следует отповедь: ничего не консервируют, они не против всяческих новшеств, но полагают, что все новое должно вырастать органично и естественно, не порывая со стариной. Эту точку зрения остроумно критиковал в свое время отечественный философ Николай Федоров: все, что живет по законам живого организма, неизбежно стареет и умирает, а человечество должно ставить перед собой совсем другие цели.
В живописи Клюева заметен именно пафос консервации – на свой лад, безусловно, благородный. Позиция хранителя устоев доставила ему признание коллег и уважение общественности. В то же время она целиком определила своеобразие его творчества. Скажем, краски на его полотнах как будто чуть-чуть пожухли или выцвели, и дело тут не только в выборе натуры. Сибирская природа, безусловно, неярка, но и в ней можно различить ослепительное полыхание огоньков-жарков или сюрреалистическое цветение багульника.

Сибирская деревня, несомненно, не отличается буйством красок, однако и в самом глухом уголке нет-нет да и мелькнет забор диковатого какой-нибудь колера, или яркая крыша из металлочерепицы, или кроссовки кислотного цвета на встречной гражданке. Художника всё это не интересует, его дело – уходящая натура. Крыши у него неизменно крыты тесом, бревна срубов подернуты патиной времени, любимое время года – осень или зима, излюбленный эффект – туманная дымка. Человек обычно вписан в пейзаж, на равных правах с деревьями и холмами. Самые выразительные интерьеры обходятся и вовсе без его присутствия, как на картине «Вечер в комнатах»: старинный буфет, домотканая дорожка, лампочка на голом витом шнуре, граненый стакан на столе. Наполовину пустой или наполовину полный, это уж решайте сами.
Некоторое исключение составляет серия композиций, стилизованных под групповые фотографии середины или даже начала прошлого века. «Первоклассники»: белые фартучки, суконные тужурки, октябрятские звездочки, картузы и тюбетейки. «Детская коммуна»: физиономии на удивление взрослые, возраст выдают только пропорции и некоторые детали вроде жидких косичек. «Рабочие»: шинели, ватники, кепки, натруженные лица. «Сидели, пили, пели хоровую – река, разлука, мать-сыра-земля. Но ты зеваешь: мол, у этой песни припев какой-то скучный. Почему? Совсем не скучный, он традиционный». Одна из работ этой серии, под названием «Три товарища. После войны», досталась кемеровскому музею в подарок: три головы в фуражках и кепках просунулись в фанерный щит площадного фотографа, изображающий лихой аэроплан. Это самое гротескное полотно на выставке, если в творчестве Клюева вообще уместно говорить о гротеске.
Выделим еще два полотна, выдающихся из общего ряда. «Детский дом»: высокое крыльцо, женщины в платках, дети в обносках, но в толпе чувствуется уже некоторое движение. Как и в жанре картины: нечто на полпути между групповым портретом и сценами тылового быта. И совсем в другом роде «Вечер в Ужуре»: дорога взбирается на высокие холмы, по ней бредут коровы, на заднем плане – полыхание красок осени. В общем, восхождение.

Юрий БОРИСОВ.
Фото Федора Баранова.