Звуки реальной жизни

Андрей МАКАРЕВИЧ, «Вся проза Андрея Макаревича», М.: Эксмо, 2012. – 384 с.

Андрея Макаревича знает, наверное, вся страна. Прежде всего – за тексты песен его легендарной группы «Машина времени». «Поворот», «Костер», «Марионетки» становились своего рода манифестом времени.

Но оказывается, этот мажорный рокер 80-х пишет еще и неплохую прозу! Даже жаль, что я открыла это совсем недавно.

Основу книги «Вся проза…» составили его мемуары «Сам овца», написанные еще в 2001-м. Прелестные картинки из жизни интеллигентной семьи (папа – преподаватель в архитектурном институте, мама – врач) запоминаются не только вещественными приметами ушедшего быта, но прежде всего аурой ушедшего времени. Во что играли, как развлекались, что порицали, чем восхищались – об этом здесь много, подробно и очень вкусно.

Кстати, странное название автор объясняет в первом же абзаце. Отец сажал малыша на колени и начинал известную поговорку: «Молодец против овец, а против молодца?..» И я, замирая от восторга, торжественно продолжал: «Сам овца». Ребенку виделось в эти мгновения бескрайнее поле предстоящей битвы. Слева – войско витязей в шлемах. Справа до горизонта мрачно теснятся овцы. От витязей выезжает вперед Молодец вроде Микулы Селяниновича. Ему навстречу – предводитель овец, мощное и свирепое животное: Сам Овца.

Примечательно, что мемуары Макаревича напрочь лишены завлекалок – любовной линии и скандальных подробностей из жизни известных людей. Тем не менее читать их крайне интересно. Думаю, потому, что сам автор исследует прежде всего природу творческого начала в человеке. Откуда берется талант? Как проявляет себя? Как его замечают, огранивают? Здесь много подробностей о репетициях, о способах игры на гитаре, но даже неспециалистам читать об этом любопытно. А еще тут есть простые вопросы, ответить на которые очень сложно. Например, чем отличается мажор и минор. «Я понимаю, что минор – малая терция, мажор – большая. Но почему малая – это всегда грустно?»

Подробнее эту тему Макаревич разовьет в эссе «Вначале был звук». Он выработал даже целую теорию о том, что каждой интонации человеческой речи (обиженной, восторженной, гневной и пр.) соответствует свой музыкальный интервал. В книге приводятся примеры (с нотами!) таких фраз. А значит, можно составить настоящий музыкально-семантический словарь. Хотя вообще-то в мемуарах он признавался, что долгое время в «Машине времени» нот не признавали вообще. Играли исключительно на слух, считая любую партитуру «продажной девкой официозной эстрады».

Макаревич, к слову, вообще не щадит себя в воспоминаниях, не кокетничает, стараясь казаться лучше, чем есть, не стыдится признаться в неблаговидных поступках (вроде того, как поставил подножку маме, несущей из ванны младенца-сестру, к которой поначалу страшно ревновал родителей).

Третья книга в сборнике – повесть «Евино яблоко». И это – самое последнее (2011 года) и самое слабое произведение из опубликованного. Те же мотивы, сходный сюжет, похожие на свои прототипы герои… Но насколько же они убедительнее и живее в реальных мемуарах, чем в так называемой «художественной прозе»! А просто потому, что живая жизнь, как и живая музыка, всегда будоражит сильнее, чем «обработанные звуки».

Русский палимпсест

Евгений ВОДОЛАЗКИН, «Лавр», М.: Астрель, 2012. – 440 с.

Евгений Водолазкин – филолог, доктор наук, специалист по древнерусской литературе. Уроженец Киева и выпускник Киевского университета, он много лет работает в Санкт-Петербурге, в Институте русской литературы (Пушкинский дом), когда-то близко общался с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым (см. сборник его эссеистики и мемуарных заметок «Инструмент языка»).

Эти сведения важны, потому что только человек с такой подготовкой мог написать такой роман, как «Лавр». Существует умное слово – палимпсест. Означает оно – наслоение текстов. Когда со старинного пергамента смывают или соскабливают нечто написанное, а поверх наносят другое. Многократное использование одного и того же древнего «носителя информации» приводит к странным эффектам: куски, разделенные во времени, веками, сливаются в нечто общее, придающее тексту магию и объем.

Вот и «Лавр» — вроде подобного палимпсеста. С одной стороны – это житие средневекового врачевателя, исцеляющего больных наложением рук, травами и заговорами («врач» от слова «врати»). Живущий на Псковщине в XV веке, он претерпевает множество трансформаций, точнее – проходит все те таинственные ипостаси, что связаны в нашем сознании с периодом Древней Руси: потеряв любимую (она умирает родами), становится монахом и юродивым, борется с моровым поветрием, предпринимает паломничество в Иерусалим, чтобы потом на родине, стать отшельником-старцем и принять на себя грехи юной блудницы, защитив ее и ее новорожденного сына от гнева толпы. Так смывается его собственный грех в отношении жены, погибшей невенчанной.

Но не случайно у романа Водолазкина есть подзаголовок – «неисторический роман». Потому что не точные реалии ушедшего быта интересуют писателя в первую очередь. Впрочем, иногда, играя, он вставляет в ткань текста небольшие куски на старославянском (и делает это так мастерски, что они понятны без перевода). А иногда вдруг помещает на странице нарочитые обороты речи из нынешнего столетия… Водолазкин предпринимает такие «эффекты палимпсеста» нарочно. Для него идея связи времен, точнее – отсутствие временнОй последовательности – излюбленная идея. Быть может, времени в нашем традиционном представлении нет вообще? Именно эта мысль больше всего волнует его главных персонажей, ведущих нескончаемый диалог с Богом, – маленького мальчика Арсения, внука врачевателя Христофора, который передал ему свой таинственный дар. Итальянца Амброджо, который приехал из своей знойной страны в диковинную Русь, да так и погиб в своих странствиях вместе с Арсением…

Любопытно, что центральный герой, четыре раза меняя образ жизни и род занятий, меняет и имена собственные. Лавр – последнее из них.

Кто любит описания «древлего благочестия», перемежаемые описаниями средневековых ужасов (грязь, пытки, мучения) – получит удовольствие от чтения. Кто ищет почвы для философских рассуждений – также найдет здесь свое. По мне, чтение «Лавра» — несколько нудноватое занятие. И не то чтобы скучно, или незанимательно, или требует особых усилий ума. Скорее – слишком сконструированная книжка. Автор блещет скорее эрудицией и изобретательностью ученого, нежели живым писательским талантом.

Ольга ШТРАУС.