Образы Кузбасса

Премьера рубрики

Нынче популярны всякие списки и рейтинги. Например, 100 произведений русской литературы, которые следует прочесть школьникам. Или семь новых чудес света – а также семь чудес России, Кузбасса и т. п.

Кемеровской области исполнилось 70 лет. Понятие «Кузбасс» гораздо старше: ему уже почти два века. Первые русские поселенцы в наших краях появились свыше 400 лет назад. А вообще-то люди жили здесь тысячелетиями, наглядное свидетельство этого – пять писаниц в среднем течении Томи, включая самую известную, вокруг которой вырос музей-заповедник. Есть и другие образы, которые могут считаться хрестоматийными в пределах Кузбасса: символом областного центра служит памятник Михайле Волкову, символом Новокузнецка – Кузнецкая крепость и т. п. Мы хотели бы вспомнить и другие объекты, которые вполне могут почитаться кузбасскими символами. От самых древних, вроде той же Томской писаницы, до самых новых, вроде скульптуры «Золотая Шория», недавно воздвигнутой в Таштаголе. Чудеса природы оставим в стороне, зато, кроме архитектуры и скульптуры, обратим внимание и на произведения живописи и графики, потому что культура XXI века – преимущественно визуальная. В этом нам помогут эксперты – кузбасские искусствоведы, архитекторы, историки.

А начнем, как водится, с Пушкина – главной фигуры отечественной культуры. Тем более что 10 февраля – День памяти Пушкина, а кемеровскому памятнику поэту скоро стукнет 60.

Наш Пушкин

Памятник Пушкину на одноименной площади – несомненно, самый любимый кемеровский монумент. Про его автора, скульптора Матвея Генриховича Манизера (1891–1966), нам недавно уже приходилось писать, но основные сведения повторить невредно: народный художник СССР, вице-президент Академии художеств, лауреат многочисленных премий, в середине прошлого века считался главным советским скульптором: именно ему доверили изготовить посмертную маску Сталина в 1953-м. Стиль его работ именуют «академическим модерном с чертами неоклассики».

Кемеровский памятник Пушкину открыли 5 ноября 1954 года. Скульптура была отлита на скульптурно-художественной фабрике №3 Худфонда СССР в 1950-м. Годом раньше в СССР широко праздновалось 150-летие Пушкина, и Кемеровский облисполком решил назвать в честь поэта площадь «на Притомском участке». Тогда же на площади появился бюст Пушкина работы неизвестного автора (правда, он стоял ближе к реке, на месте нынешнего института «Кузбассгипрошахт»). Впрочем, городские власти с самого начала планировали установить более солидный монумент, но поиски его затянулись. В 1953 году секретарь горкома Владимир Листов узнал, что в Москве есть готовый памятник Пушкину; обошелся он областной казне в 374 тысячи рублей 95 копеек с доставкой.

Архитектор проекта В.Е. Шалашов справился со своей частью работы небезупречно. Статуя поэта сравнительно невелика, предназначалась она для фойе московского Малого театра, наряду с фигурами Лермонтова, Гоголя и Грибоедова. Но театр решил ограничиться статуями из гипса, а бронзовый Пушкин уехал в Кемерово. Пьедестал же к нему приделали непомерно большой, так что поэт на нем выглядит несправедливо обиженным даже супротив своего натурального, вовсе не гренадерского росточка (160 см). Тем не менее, памятник уже почти 60 лет пользуется искренней любовью кемеровчан.

Про архитектурный ансамбль площади Пушкина нам недавно также довелось писать. Как и про ярмарочный антураж, которым монумент оброс в последние годы – все эти позолоченные рыбки, жестяные открытки, неоновые призрачные профили, надписи на асфальте. Поэтому наша главная тема сегодня – Пушкин и Сибирь.

Вообще-то Пушкин на восток дальше Оренбурга не заезжал, а на пространства за Уралом внимание обращал нечасто. Однажды проронил знаменитые строчки про «глубину сибирских руд», обращенные к декабристам. Горячо приветствовал сказку «Конек-горбунок» тобольского поэта Петра Ершова. Внимательно прочел и законспектировал «Описание земли Камчатки» Степана Крашенинникова. И упомянул Сибирь в «Воображаемом разговоре с Александром I», который начинается так: «Когда б я был царь, то позвал бы Александра Пушкина и сказал ему: «Александр Сергеевич, вы прекрасно сочиняете стихи»… Далее рисуется разговор самый непринужденный – о поэзии и вельможах, о вольнодумстве, атеизме и благочестии, но кончается он плохо: «Тут бы Пушкин разгорячился и наговорил мне много лишнего, я бы рассердился и сослал его в Сибирь, где бы он написал поэму «Ермак» или «Кочум», разными размерами с рифмами». Датируется эта запись концом 1824-го или началом 1825 года – за год до восстания декабристов. Как известно, Пушкину довелось лично общаться только со следующим государем – Николаем I, и разговор их имел куда более благоприятные для поэта последствия. Но нам важно, что Пушкин всерьез примерял на себя Сибирь как возможную участь. По этому поводу мы решили привлечь в качестве эксперта лучшего, на наш вкус, из нынешних кузбасских поэтов – Сергея Самойленко (даром что он в последние годы живет в Новосибирске). Он рисует гипотетический сценарий: а что если бы Пушкин и в самом деле угодил в наши края.

«Андрей Битов установил на выезде из Михайловского памятник зайцу. Именно заяц, перебежавший дорогу Пушкину, заставил суеверного поэта повернуть назад – иначе бы он приехал в столицу аккурат к восстанию декабристов и попал прямиком на Сенатскую площадь. В результате его ждала бы неминуемая ссылка в Сибирь… Битов увидел в безымянном зайце спасителя национальной святыни и водрузил ему монумент на верстовом столбе. Я, напротив, считаю этого безответственного зайца губителем поэта… Если бы Пушкин действительно был отправлен в Сибирь на поселение и прожил бы в наших краях лет десять, а лучше – двадцать, пользы для отечественной словесности было бы куда больше. Здоровью пушкинскому русский холод был бы только полезен… Кто знает, а ну как Пушкин стал бы первым певцом евразийской идеи, пожив в Томске, скажем, или в Красноярске? К тому же библиотеку, вероятно, ему бы позволили взять с собой. Или друзья бы привезли… О многочисленных выгодах для Сибири и говорить нечего! Представляете, скольких пушкинских мест мы лишились! Ежегодные пушкинские праздники могли бы проходить неподалеку, не было бы отбоя от писателей всех мастей, от ученых-пушкиноведов… Индустрия туризма преобразила бы наш суровый край до неузнаваемости. Сибирь была бы не только кладовой ископаемых, но и регионом с богатейшей культурой и процветающим искусством… И сибирские писатели вели бы свою родословную прямиком от Александра Сергеевича, а назвать областную библиотеку именем Василия Федорова язык бы ни у кого не повернулся».

Впрочем, кемеровский Пушкин – явление во всяком случае уникальное. Скажем, в Новосибирске памятника поэту нет, в Томске и Красноярске они появились сравнительно недавно, уже в постсоветское время. В 2010 году памятник Пушкину установили еще и в Прокопьевске. Но его автору, красноярскому скульптору Константину Зиничу, далеко до авторитета Манизера, и место там пока не столь намоленное. А вот в Новокузнецке главный бронзовый поэт – Маяковский, слава которого с советских времен несколько померкла. С одной стороны, в этом есть нечто парадоксальное, потому что Кузнецк – старейший город Кузбасса, а Кемерово и Прокопьевск обрели городской статус менее ста лет назад. С другой стороны, все закономерно: новые города тянутся к вечному, а южная столица, твердо зная о своей старине, может себе позволить эфемерные увлечения. Впрочем, во всем этом можно вычитать и такой смысл: Новокузнецк по-прежнему считает себя городом металлургов и почитает певца советской индустрии, а вот Кемерово и Прокопьевск норовят избавиться от участи угольных городов и зажить более разносторонней жизнью. Но об этом у нас еще будет повод поговорить.

Юрий БОРИСОВ.