Зимний вечер накануне конца света

«Беккет». Спектакль Кемеровского областного театра драмы им. Луначарского по пьесам Сэмюэла Беккета. Постановка Камрана Шахмардана (Финляндия). Художник Валерий Полонский. В спектакле заняты Лидия Цуканова, Евгений Шокин, Михаил Быков. Премьера состоялась 18 декабря 2012 года.

В глухой сибирской провинции трескучей морозной зимой финский режиссер азербайджанского происхождения поставил пьесу англо-французского писателя ирландского происхождения.

Еще лет двадцать назад само это событие стало бы сенсацией, хотя бы в силу экзотичности, но сегодня и время, и пространство непоправимо переменились. Во-первых, глобализация сделала свое дело, во-вторых, все хорошо вовремя. Ну да, Беккет, один из родоначальников «театра абсурда», — нобелевский лауреат 1969 года. Но мы на родине Гоголя и «Курочки Рябы», Хармса и Введенского, императора Павла и Никиты Хрущева какого только абсурда не видывали. Да и в Европе эта драматургия давно стала добропорядочною классикой.

На сцене выгородка, изображающая больничную палату не то третьеразрядную гостиницу: умывальник, тумбочка, пружинная койка с серым одеялом – аскетизм, вполне отвечающий минималистской драматургии. В основу спектакля легли две короткие пьесы: «Шаги» и «Последняя лента Крэппа». В первой постановщик ввел дополнительное действующее лицо: реплики замогильного голоса за сценой переданы щеголеватому доктору. Героиня по имени Мэй соответственно обряжена в больничный халат. «По ходу пьесы» они меняются местами, позами, жестами и репликами. Получилась вариация «Палаты №6», только нарочито невнятная и с религиозным компонентом. Но, надо признать, сделанная изобретательно.

Вторая часть – монолог престарелого Крэппа, точнее, его диалог с самим собою, сорокалетним, наговорившим на магнитофон воспоминание о своей единственной любви. Речи перемежаются длинными паузами, заполненными механическими манипуляциями с магнитофоном, бананами, бутылками и стаканами. Обыкновенные законы в этой драматургии не работают: типа, если в начале на стене висит ружье, в конце оно должно непременно выпалить, если в начале на пол бросают шкурку банана, в конце кто-то должен на ней поскользнуться. Ничуть не бывало: она так себе и валяется. Видимо, в этом и заключается хваленый абсурд.

Поскольку пьесы у Беккета все-таки очень короткие, спектакль расширяется до полного формата посредством черно-белого немого кино. В начале это по большей части интерьеры католических храмов, в конце – нарезка из выступлений политических лидеров, идиллических пейзажей, народных ликований, военных парадов и поцелуев в диафрагму. В общем, этакий конспект ХХ столетия. Если не двадцать, то десять лет назад, по свежим следам миллениума, все это, вероятно, имело какой-нибудь смысл.

Главное достоинство спектакля – все-таки не режиссерские ухищрения, которых в спектакле немало, а актерская игра. Что вы хотите – все-таки два народных артиста плюс один из нынешних столпов труппы. Лидия Цуканова (Мэй) в обличье сумасшедшей не менее убедительна, нежели в качестве медсестры психушки (была у нее когда-то такая звездная роль в «Полете над гнездом кукушки» Вассермана-Кизи). Евгений Шокин (Крэпп) с наслаждением держит паузы и неотразимо убедителен в рассуждении физиогномики и пластики – даже в инвалидной коляске. Михаил Быков (Доктор) умеет все сказать о своем герое несколькими движениями, без всякого текста.

В некоторых местах действительно страшно, в некоторых местах героев реально жалко. Но в целом спектакль оставляет впечатление некоторой пустоты. Понятно, что Беккет этого и добивался. Но все хорошо вовремя: то, что полвека назад вызывало род катарсиса, теперь оборачивается тягостным недоумением. Похожая вещь произошла со знаменитыми длиннотами Андрея Тарковского: то, что когда-то завораживало, нынче кажется ложно-многозначительным. Гении тут не виноваты: просто время радикально изменилось.

Тем не менее народные артисты имеют право в кои-то веки сыграть и такую классику, а кемеровская публика – познакомиться и с этой страничкой мирового театрального наследия, пусть и с полувековым опозданием. Но если уж театру захотелось абсурда, отчего было не взять хотя бы «Елку у Ивановых» Введенского: это столь же грустно и страшно, но еще и очень смешно. Да и к Новому году и обещанному концу света как нельзя кстати.

Юрий БОРИСОВ.

Фото Кирилла Кухмаря и Федора Баранова.