ЧИТАТЕЛЬ

Умное число 666

Джон Барроу. Новые теории всего. Пер. с англ. П. Самсонова. Минск, Попурри, 2012. 368 с.

Автор – профессор математики из Кембриджа, член Королевского общества (то есть британский академик). Главный предмет его научных интересов – математическое обеспечение квантовой физики и новейшей космологии, а также попытки построения «теории всего», сводящей воедино части физики, пока плохо согласованные. Автор рассказывает об открытиях физиков и изысканиях математиков, делает экскурсы в историю науки, снабжает главы остроумными эпиграфами. Впрочем, про принцип неопределенности и понятие сингулярности, большой взрыв и черные дыры, симметрию элементарных частиц и теорию струн написано немало популярных книжек. В дебри нынешней математики тоже ведут вполне достойные и доступные путеводители. Главный интерес книжки Барроу заключается в другом.

Гуманитарные дисциплины в ХХ веке были озабочены, прежде всего, проблемой языка. Если Ницше мечтал о побеге из «тюрьмы языка», то следующие поколения занялись исследованием самой тюрьмы. В науках, которые именуют «точными», оказывается, происходило то же самое. Чем больше физики делали открытий, тем глубже они задумывались, действительно ли математика представляет собой адекватный язык для описания мироздания, или это ловушка для ума, мешающая разглядеть мир как он есть.

Еще со времен Пифагора и Платона многие были убеждены, что числа правят миром. Об этом интересно писал Бертран Рассел: «Математическое знание казалось определенным, точным и применимым к реальному миру; более того, казалось, что это знание получали, исходя из чистого размышления, не прибегая к наблюдению. Поэтому стали думать, что оно дает нам идеал знания, по сравнению с которым будничное эмпирическое знание несостоятельно… Математика является главным источником веры в вечную и точную истину… Мистические доктрины по поводу соотношения времени и вечности также получают поддержку от чистой математики, ибо математические объекты, например, числа (если они вообще реальны), являются вечными и вневременными…».

Но постепенно выяснилось, что многие построения математики ужасающе иррациональны, а многие проблемы ее средствами принципиально не решаемы. Математику стали демонизировать, да и физика приобрела инфернальный оттенок («кротовые норы», «красное смещение», «темная энергия» и т. п.). Барроу рассказывает о разных ответах на генеральный вопрос о сути математики. Формализм избегает всякого обсуждения ее смысла; инвенционизм трактует математику как плод нашего воображения; реализм утверждает, что мир и впрямь является математическим. Эйнштейн, например, склонялся к «реализму», а Бор – к «инвенционизму».

Еще одну проблему автор только намечает. Начинает он книжку с обозрения космогонических мифов и разочарованно сообщает, что они мало чем могут нам помочь. Ну, во-первых, Барроу не выглядит большим знатоком в этой области: он смешивает магию и мифологию, усматривает в мифах «примитивную причинно-следственную связь», тогда как они зиждутся на собственной логике. А во-вторых, важно не внешнее содержание мифов, а то, что они задают модели мышления, которым и сегодня подвластны человеческие умы. «Тюрьма мифологии» покрепче будет, чем «тюрьма языка»: никто пока из нее не вырвался.

Гомер 2.0

Дмитрий Быков. Икс. Роман. М., Эксмо, 2012. 288 с.

Дмитрий Быков написал очередной роман из советской литературной жизни. Как и в предыдущих книжках этой серии, одни герои обозначены прозрачными псевдонимами (Дехтерев – Бехтерев, Эрдман – Гердман); другие – непрозрачными (Стрельников – Тынянов, Нильсен – Отто Юльевич Шмидт); третьим оставлены собственные имена (Горький, Фадеев, Маяковский). Впрочем, главный герой здесь один: донской писатель Шелестов (Шолохов–Шорохов–Шелестов), автор эпопеи «Пороги». Работа над ней начинается с небольшой рукописи юного белого офицера, присланной Шелестову по почте. Молодой советский литератор сохраняет главных действующих лиц, Панкрата и Анфису, но переписывает рукопись на свой лад, а потом так сживается с героями, что забывает про первоначальный импульс. Труд его публикуется том за томом, военная эпопея постепенно перерастает в колхозную, но слухи о плагиате не стихают. Вокруг этой загадки накручено немало мистики, отгадка же напоминает авантюрный роман или сентиментальную пьесу.

Быков заявляет, что его волновала не тайна авторства «Тихого Дона», а иная, «более древняя проблема». Но презумпция гениальности этой книги для него действительна, иначе «Икс» не появился бы на свет. Я грешным делом думаю, что споры об авторстве сильно возвеличили Шолохова, поставив его в один ряд с Гомером и Шекспиром. А «Тихий Дон» роман несколько механический: простоватый герой телепается, как в проруби, от жены к любовнице и обратно; похождения его перемежаются батальными сценами. Иное дело «Поднятая целина»: пусть утопическое задание этой книжки сказалось на качестве письма, зато она действительно открыла новый жанр и задала новый канон. С тех пор в любой колхозной эпопее (а они в СССР печатались десятками) непременно был пламенный, но анархический председатель, добродетельный, но недалекий парторг, ехидный дедок, носитель народного юмора, и пр. Тут Шолохов и впрямь заслуживает сравнения с Гомером – и по части формульного письма, и как основоположник целой литературы.

В «Иксе», впрочем, пародируется и третий тип советской эпопеи, наподобие «Угрюм-реки» Шишкова. Молодой журналист добивается встречи с Шелестовым и является на его московскую квартиру в сталинской высотке.

«- И все-таки, как вы понимаете, — начал Гарькавый, — я не могу не спросить: есть ли замысел нового, так сказать, эпического романа?.. Потому что вы же понимаете, что после «Порогов» весь мир продолжает ждать…

— Эпический роман – хорошо, — процедил Шелестов. – Вы, может, чаю хотите? (…)

— Не откажусь, — сказал Гарькавый, уже уверившийся, что наглость берет города.

— Чай… да… — повторил Шелестов. – Ну подождите, я поставлю.

Он ушел на кухню, загремел там чайником, чиркнул спичкой и вернулся.

— Да, эпический роман, — сказал он. Гарькавый включил запись: – Эпический роман «Залупа» в трех томах, про сибирскую жизнь. Ясно вижу синие эти тома.

Гарькавый ничему уже не удивлялся, но все-таки вздрогнул.

— Заимка «Медвежья залупа» терялась в глухой Саянской тайге, — поглаживая усы, продолжал Шелестов. – Густой быт. Три революции прокатились сквозь нее. Какой-нибудь купец там, скупщик меха. Или золотопромышленник. Фамилия будет Вяков, можно Крюкин. Мясоватый, с соком, с дегтярной кровью, апоплексического складу человек, все у него стоят раком. Большая семья Гугнивых. Папаша старовер, мамаша забита по маковку, трое сыновей, один другого дубоватей. Один по партейной части, другой по женской, третий дурак. Потом там золото нашли. Что смотришь, теля? Ну или нефть. Хороший роман, на государыню потянет. Государыня наша, гусыня (…)

— Теперь клубника, — раздумчиво (это Гарькавый так думал, остатком сознания, потому что мозг его взрывался) говорил Шелестов, глядя в сине-зеленое окно. – Без клубники ноне ничего не делается. Там есть баба, звать на А. Они после Анфисы все на А. Ядреная такая баба, повышенной плотности. Имеется у нее поступь. Ее в десятилетнем возрасте снасильничал купец Вяков. Она с тех пор не верит в мужскую любовь, все у нее кобеля. Но тут пронзает ее буквально до печени чистое чувство, и она купается в росе, бегает нагишом по разнотравью, имея в виду очиститься…

Гарькавый уже ничего не понимал.

— Обратно же ты можешь спросить, молодой человек, зачем залупа. А? Ты можешь это спросить? Отвечаю: я вижу в этом названии тугость. Тугость, очень присущую лучшим образцам. Весь век прошел под знаком русской залупы. Бескрайняя плоть. Что-то чайник, а?

Чайник ответно засвистел. Сама неживая природа была послушна гению».

А вы говорите, не Гомер. Конечно, Гомер. Блестящий импровизатор, пользующийся готовыми эпическими формулами, которые он самолично выловил из воздуха, где они носились, пустил в оборот и канонизировал. Журналист Гарькавый, пятясь, удаляется, запись никому не показывает, а через пять лет садится за сибирскую эпопею в трех томах «Судьба твоя»; ндравный, своебышный и предкондрашный купец у него зовется Зыков.

2-Брат-2

Торкиль Дамхауг. Взгляд Медузы. Пер. с норвежского А. Сави. СПб, Азбука, 2012. 416 с.

Я весьма высокого мнения о скандинавской литературной традиции. Исландцы сохранили для нас грандиозную нордическую мифологию и чудесные средневековые саги. Андерсен и Линдгрен – образцовые детские авторы. Ибсена я высоко ценю за «Пер Гюнта», Гамсуном в молодости зачитывался взахлеб, а из ныне живущих авторов мне по душе датчанин Хёг. Но нынешний скандинавский детектив – отдельный феномен, который вряд ли выдержит сравнение с классическим английским, однако с американским «крутым» — вполне. Причем современные шведы и норвежцы не заморачиваются своими развесистыми традициями, а попросту скрещивают полицейский роман с психиатрическим учебником. Вот и автор «Взгляда Медузы» по профессии психиатр.

В романе два главных героя: один, понятно, врач, другой – самонадеянный инспектор полиции. В Осло происходит серия зверских убийств; инспектор подозревает врача, тот – своего брата-близнеца, с которым его разлучили в детстве; истинными убийцами и впрямь оказывается парочка братьев, но совсем других. Развязка восходит к известной притче: «Я медведя поймал». — «Так веди его сюда». – «Да он не идет». – «Ну так сам иди». – «Да он не пускает». И из всех щелей лезет местный политкорректный социализм, как волшебная каша из горшка.

Германия, оказывается, была побеждена в 1945-м «благодаря отважным норвежцам», на которых оглядываются нынешние поколенья: богатыри! не мы! Детей разлучают с матерями, если они в детсаду хорошо кушают (значит, дома не наедаются); браки заключаются только затем, чтобы со вкусом погулять на стороне; детьми и вправду заниматься некогда (разве рассказать им страшную сказку на ночь); и у всех поголовно проблемы с головой, уходящие корнями прямиком в детство. А потом весь мир удивляется, откуда взялся Андерс Брейвик и почему с ним, бедняжкой, в Норвегии так носятся. Да это просто герой ихнего времени и места, идеальный героический берсерк, которому многие земляки, измученные нарзаном, похоже, втайне завидуют.

Автор рецензий — Юрий БОРИСОВ.

Книги предоставлены магазинами «Аристотель» и «Буква».