Доказательство любви от обратного

В Прокопьевском театре драмы — премьера. Спектакль по пьесе современного украинского драматурга Максима Курочкина «Класс Бенто Бончева» поставил Дамир Салимзянов — «самый непровинциальный из провинциальных российских режиссёров», как определяют его критики. 

Выпускник Щукинского училища, Салимзянов не только ставит спектакли, но и занимается педагогической деятельностью, организует фестивали, сочиняет пьесы. Как режиссёр он много работал в провинции и в столицах, в частности, в московском театре «Практика». Десять лет главрежствует в театре «Парафраз» маленького удмуртского городка Глазова. Но театральной общественности он известен, прежде всего, как первый главный режиссёр пермской «Сцены-Молот» — пожалуй, самого смелого и оригинального театра в провинциальной России последних лет.

— Дамир, «Сцена-Молот», где вы три года были главным режиссёром, — вероятно, главный новодрамовский театр на Урале. Прокопьевский драматический в последние годы тоже специализируется на современной драматургии. У вас возникают в связи с этим какие-то переклички?

— Не могу сказать, что это хорошие переклички. Дело в том, что Пермь – это большой город, миллионник, и там реально нужен театр, который занимается исключительно этим направлением, потому что это своя ниша, и количество людей, которым это интересно, достаточно велико для того, чтобы существовал отдельный театр. А Прокопьевск – город малый. И делать единственный театр полностью направленным на современную пьесу – это так же плохо, как ставить, например, только комедии или только классику. (Я знаю это по Глазову, который тоже малый город, и там, по сути, один театр.) Тут нужен грамотный баланс. Именно поэтому я предложил прокопьевскому театру пьесу Максима Курочкина. На мой взгляд, в ней пересекаются традиции современной драматургии и классической пьесы. По построению это удобная для восприятия интересная история.

— Вы автор невероятно популярной пьесы для детей «Весёлый Роджер». Как режиссёр ставили «Наташину мечту» Пулинович, «Убийцу» Молчанова. Тема детей, подростков для вас – одна из наиболее важных?

— Безусловно. Я уже поставил почти 70 спектаклей, и только два года назад для меня сформулировались два важнейших возраста, к которым мне хотелось бы обращаться чаще, чем к безвозрастной или взрослой аудитории. Это подростки и дети трёх-пяти лет.

— Вы обратили внимание на то, что термин «новая драма» постепенно выходит из употребления. И говорите о приоритете созидания над разрушением. И то, и другое перекликается с недавними высказываниями современных российских драматургов, пьесы которых в массовом сознании ассоциируются, прежде всего, с «жестью» и «чернухой». Кажется, они действительно устали ниспровергать…

— Происходит вот какая штука: то, что называлось новой драмой, — это вскрытие неких социальных болевых точек. И пишут об этом люди, которые по каким-то причинам почувствовали эти точки очень остро. Но количество болевых точек у каждого автора не бесконечно. Например, главная тема Юрия Клавдиева: ребёнку настолько некомфортно в этом мире, что он вынужден придумать себе другой, пусть столь же жестокий, но там он – властелин. Пьеса «Собиратель пуль» — очень мощное высказывание на эту тему. И это исчерпывающе завершается киносценарием «Два ветра». Эту тему Клавдиев закрыл. Куда он двинется дальше? Начнёт мыслить более глобально; не зацикливаясь на сегодняшних проблемах, писать тексты, которые и в будущем не потеряют актуальности.

Пьеса «Класс Бенто Бончева» Максима Курочкина — именно такая вещь. Ощущение, что понятие «любовь» исчерпано, извращено, переврано, наверняка будет возникать на каждом этапе развития общества. Это не ковыряние в каких-то локальных проблемах: вот – проститутки! вот – наркомания! Курочкин впрямую занимается доказательством любви от обратного: мы пришли к обществу, где любви нет, официально её не существует. И как тогда в нём жить? Как в нём мужчинам и женщинам общаться? Какими путями любовь возвращается?

— Есть ли потенциал у других лидеров новой драмы? Очень показательна история Гришковца: резко стартовал, но, судя по всему, уже исписался…

— Думаю, что потенциал есть. Пишущий человек ещё и мыслитель. Исчерпав свою стартовую тему, он найдёт другие, на которые у него появилась потребность высказаться. Что касается Гришковца — у него важен язык и ощущение новизны в привычных вещах. Из повседневного бытия Гришковец вдруг начал создавать театральную поэзию. Но в какой-то момент мы к этому привыкли: вот романтика плацкартного вагона – «Записки русского путешественника», вот реалии детства, вот реалии армии… Но всё нам уже давно знакомо. И чтобы это продолжало жить, Гришковец должен воспринять реальность сегодняшнюю. Не ту, где детям в окно кричат в воскресенье: «Пошли мультики смотреть!», а реальность, где все пользуются «планшетками» и ноутбуками. Старая реальность в нём исписана (не как язык, а как тема). Если будет продолжение в сторону космоса, в сторону глобального обобщения – будет и Гришковец.

— Существует негласное деление спектаклей на общедоступные и «фестивальные», — рассчитанные на узкий круг «продвинутых» зрителей. Как режиссёру, работающему честно, не стать снобом?

— Хочешь не хочешь, всё равно в какой-то момент им станешь. Когда художник честен по отношению к самому себе… Да, он должен говорить с теми людьми, которые способны понять его язык. Другой вопрос, что одних художников понимают пятнадцать человек, а других всё-таки уже сто… Проще это объяснить на примере кино. Всё-таки арт-хаус, на мой взгляд, при всей честности художника, делать проще. Какой-нибудь дикий арт-хаус, который уже пародируют, когда там ничего не понятно: полтора часа медленно валит снег, качаются качели, из руки выпадает песок, и всякая такая фигня, но полная символов. И многие говорят: надо же, какой умный режиссёр, как же всё точно показал! С другой стороны, «Аватар» Кэмерона – это тоже кино авторское и честное. Судя по тому, как это сделано, не было стартовой позиции: «А заработаю-ка я ещё денег!» К работе над фильмом привлекались серьёзные филологи, сочинившие новый язык. Зоологи придумывали, какие при той силе тяжести могут быть животные, каково их назначение… Для этого режиссёра важно донести идею на всех уровнях. Так вот: этот второй случай делать сложнее, чем тот арт-хаус, про который я говорил вначале. Как говорить о том, что ты считаешь важным, развивать свой театральный язык и одновременно добиваться того, чтобы тебя поняла широкая аудитория? Мне интереснее этот путь. Даже в спектаклях, которые я сделал по новодрамовским пьесам, старался идти в эту сторону.

Беседовал Андрей НОВАШОВ.

Фото Алексея Гущина из архива театра «Сцена-Молот».