Не здравствуйте! И я не ваша тетя…

Особый случай

— Сколько буду жить, столько буду мстить, — сказала Евгения Михайловна, и заплакала. Но уже через минуту ее глаза вновь стали сухими, а голос твердым и даже жестким, когда она произносила имя своей непризнанной племянницы – Ольги.

— И откуда она только взялась?! При жизни брата я ее в глаза ни разу не видела. А как умер – так сразу нарисовалась. Наследница, видите ли… Нет и не было у моего брата детей. Все подделано, чтобы этой… жилье досталось. А ведь это я за братом до последних его дней ухаживала. Сколько сил, сколько нервов, сколько денег потрачено. А теперь выходит, что я – опекун брата – вообще не при чем и ни с чем осталась. Но это ведь она – самозванка, никто и звать ее никак…

I.

— Не родня она мне. Чужая. Да и вообще на брата моего не похожа. Одурманили его, обвели, — продолжала Евгения Михайловна. – Два с половиной года прошло, как брат умер. Вот столько времени мы и судились. Но все суды, увы, не в мою пользу. Разве не обидно. Где справедливость? Почему мошенники остались безнаказанными?

рисунок Андрея Горшкова

Понятно, что этот вопрос не к редакции. Но уже с первых минут стало ясно, что Евгения Михайловна – одна из тех, кто ведет изнурительную битву (и вряд ли тут уместны кавычки) за наследство в виде недвижимости. И в этой битве поддержка такого стратегического союзника, как пресса, вовсе не будет лишней… Однако, все по порядку.

…С братом Евгении Михайловны случилась беда: – затянулась его депрессия после смерти родителей. Он – Алексей – и сам был давно не мальчик, в его возрасте уже внуков имеют, но все равно оставался большим ребенком. Своей семьи не было (брак оказался неудачным), не было и детей. Во всяком случае, вся большая родня Алексея так считала. Да и какой из него отец, если за самим глаз да глаз был нужен. Сами медики предложили Евгении Михайловне быть опекуном брата, признав его недееспособным.

Сказать, что эта своя ноша не тянула Евгению Михайловну, значит, почти ничего не сказать. Сестра стала и опекуном, и матерью, и отцом. Нездоровая психика – это ведь не ОРЗ. Таблетки только на какое-то время успокаивали, а потом снова срывы, стационар. Сестра бегала туда с передачами. Навещала Алексея еще одна сестра – Галина. Больше было некому. После выписки – или к Евгении Михайловне, или в свою комнату – «гостинку». Она была получена Алексеем, когда он трудился на предприятии и когда жилье выдавали по очереди, бесплатно.

Правда, эту «гостинку» Алексей чуть не потерял: больного человека легко обмануть. Отстояла комнату опять же сестра. Ответчица отомстила, перебив в комнате всю сантехнику, разорвав обои, сняв розетки… пришлось ремонтировать, а потом менять комнату на другой район. Мошенница-ответчица грозилась свести счеты.

В комнате по новому адресу тоже требовался ремонт. И не просто текущий, а, считай, капитальный. Понятно, что и этим ремонтом занималась Евгения Михайловна. Старалась для брата. И не просто потому, что родители перед смертью просили не бросать его. Ведь родные же сестры. Они и не бросали. Обе делали все, чтобы Алексей даже в своем депрессивном состоянии радовался жизни.

Но, естественно, ни сама Евгения Михайловна, ни Галина Михайловна не могли дежурить в «гостинке» брата день и ночь. Этим-то и пользовались разные личности, любившие и выпить, и закусить «на халяву». Использовали Алексея . Конечно, Евгения Михайловна и с ними вела борьбу, выпроваживая засидевшихся, а то и заспавшихся гостей.

Но однажды силы оставили Евгению Михайловну. Пришлось лечь в больницу. А уход за братом поручить сестре Галине. Разве ж могла тогда думать Евгения Михайловна, что Алексея она больше не увидит…

II.

Без признаков жизни обнаружат Алексея в его комнате, сразу ставшей такой сиротской… Оплакав и похоронив брата, не веря, что смерть его была не насильственной, сестры обратились вначале в милицию, а потом к нотариусу. Зная, что других близких наследников у Алексея нет, решили заняться оформлением документов на комнату (именно Евгения Михайловна помогала брату ее приватизировать).

Однако нотариус, в офис которой пришла сестра-опекун, сообщила, что к ней уже приходили насчет этой «гостинки» прямые наследники покойного Алексея Михайловича. А именно — дочь.

Можете себе представить реакцию Евгении Михайловны на такое заявление…

— Не может быть! Такого просто быть не может! – то бледнея, то краснея повторяла она. Но слова-то, как говорится, к делу не пришьешь, а документы, подтверждающие, что Ольга Н. является дочерью – вот они, в папочке.

— Сегодня все можно подделать, — в сердцах и в слезах сказали сестры и подали в суд исковое заявление «об отстранении от наследования недостойного наследника». И начались судебные заседания. То бишь тяжба, битва за квадратные метры.

— В суде-то я впервые и увидела эту самозванку. Да она нам близко не родня! – негодует Евгения Михайловна.

— Но ведь у нее есть какие-то документы. Наверняка есть и свидетели, — говорю я, зная, что уж в суде-то одних слов, эмоций и чувств недостаточно.

— У нее только расписка моего брата, что он, являясь отцом, обязуется выплачивать ей алименты.

— Значит, и алименты платил? Все 18 лет? И вы не знали? – тут уже настала очередь мне удивляться.

— Платил. Но его одурманили. Где медицинская справка, где ДНК? – продолжает Евгения Михайловна. А о том, что ДНК и не требуется, если человек добровольно признает отцовство, добровольно платит алименты, и слышать не хочет. Сомневается, что и почерк тоже брата. Однако экспертиза признала, что подпись неподдельная.

— Эксперту просто заплатили… И вообще, столько непорядочности мы обнаружили, столько несправедливости, столько грязи и лжи… Так обидно!

III.

Понятно, что и у Евгении Михайловны, как и у ее «названной» родственницы тоже были свидетели – соседи, знакомые. Все говорили, что ни разу не видели Ольги ни в детстве, ни, тем более, уже взрослой. Когда родителей Алексея уже не было, и когда сам он, страдая депрессией, нуждался в уходе. Сестра-опекун и еще одна сестра в буквальном смысле нянчились с ним. Сам-то он, получая небольшую пенсию, вряд ли мог позволить себе так неплохо устраивать быт, так питаться, обуваться и одеваться. Свидетели, как и истец, тоже задавали вопросы в зале суда.

— Где же раньше была эта дочка? Почему не навещала больного отца? Почему не помогала ему?

Но вы же знаете, что в суде лишь судьи задают вопросы. Все остальные должны только отвечать. По существу этих вопросов. А лишние эмоции там «остужают» предупреждениями о штрафе. Вот и Евгении Михайловне пообещали пятитысячный штраф, если она будет говорить, когда ей слова не давали…

…И вот оглашается решение. «Руководствуясь статьей 1142 Гражданского кодекса Российской Федерации, согласно которой наследниками по закону являются дети, супруг(а) и родители наследователя» комната отныне принадлежит Ольге Н. Она теперь ее хозяйка.

— А я как же? А мне что досталось? Только воспоминания, как я почти ежедневно в течение нескольких лет ухаживала за недееспособным братом? – Уже в «никуда» задает эти вопросы Евгения Михайловна. Она подавала кассационную жалобу в областной суд. Но последний решение районного суда оставил без изменений.

— Это несправедливо, что посторонний человек получил последнее, что осталось от моего брата – его комнату, — продолжает рассуждать Евгения Михайловна, ища сочувствующих ее положению.

— А сами-то вы имеете квартиру? – спрашиваю безутешную собеседницу.

— Конечно. Я ветеран труда, заслужила… Никогда не думала, что после своих семидесяти лет получу судные дни. А не высудила бы я за три года его комнату, то и сейчас не было бы речи ни о каком наследстве. И, так называемая племянница, не объявилась бы.

Неприязнь к Ольге у Евгении Михайловны откровенная. Никак не хочет она смириться ни с решением суда, ни со сложившимися обстоятельствами. Было написано и подано уже другое исковое заявление. О компенсации расходов, понесенных ею, Евгенией Михайловной. Тут и похороны, и ремонт комнаты после смерти брата. Приплюсованы и деньги, потраченные на приватизацию. Ольга пыталась возражать, заявив, что отец получал пенсию.

— Эта пенсия была только на лекарства. Для взрослого мужчины трех с небольшим тысяч рублей разве достаточно? Именно такая у него была пенсия на тот период. За все платила я!

IV.

Всех своих расходов Евгения Михайловна уже и не помнит. Но для искового заявления подсчитала лишь последние траты. В том числе и на похороны, и на памятник с оградкой. Вышло 63062 рубля. По решению суда Ольга Н. должна компенсировать лишь третью часть этих расходов. По мнению Евгении Михайловны, это еще одна несправедливость.

— А может быть, помириться вам с племянницей? Обняться, порадоваться, что осталась от любимого брата родная кровиночка? – осторожно говорю я, хотя понимаю, что чужую беду ни пером, ни руками не разведу.

— Ни за что! – Категорически заявляет Евгения Михайловна. – Мне самозванка не нужна. Все подстроено, все подделано, одурманено. Алименты Алексей платил, чтобы отвязаться от наглючки. И вообще, заявление об установлении его отцовства было написано лишь спустя два года после рождения ребенка. Почему?

Конечно, задать бы это «почему?» самому Алексею. Почему он молчал о дочке? Почему молча платил алименты? Почему при жизни не познакомил своего ребенка со своей родней? Увы, он на эти вопросы уже никогда не ответит. Что же касается живых, то кроме федеральных судей еще и Бог ведь им судья. И добро, и зло каждому зачтется.

Я понимаю, что вряд ли утешится этим Евгения Михайловна. Ее, и без того не очень-то хорошее здоровье, изрядно пошатнулось. А впереди новые разбирательства. Она, как я уже говорила выше, не верит в естественную смерть брата. Виновные должны быть наказаны…

Все правильно. Но виновных надо еще найти. И были ли они?

Пока же недоверием ко всем и вся Евгения Михайловна наказывает сама себя…

…Интересно, а смотрит ли она телепередачу «Жди меня»? Там столько волнующих историй о том, как люди ищут и находят друг друга. И безмерно счастливы, если в их родне прибывает…

Галина БАБАНАКОВА.