Жил-был одинокий старик

Старик и старик. Мало кто из жильцов панельной пятиэтажки знал, как старика зовут. В двухкомнатную хрущевку на третьем этаже он приехал всего лишь два года назад. Здоровался кивком своей седой головы и скрывался в подъезде, не обращая внимания на сидевших во дворе словоохотливых старушек.

А они-то, шутя, от нечего делать, уже поговаривали меж собой, к кому бы из них старика пристроить. Не бобылем же доживать остаток жизни. И сам в гости, видать, не ходит, не ездит, и к нему никто не наведывается. Бездетный, видно.

Кто знает, долго бы еще гадали да чужие косточки перемывали соседки, если бы однажды из подъезда не вышел этот самый старик с какой-то старухой. И если бы незнакомка, по виду ровесница старика, не сказала:

– Осторожнее, Коленька!

– И ты, Оленька, смотри под ноги. Видишь, какие здесь ступеньки.

И уж совсем дара речи лишились тетушки на скамеечке, когда и Коля, и Оля, чуть приклонив свои седые головы, не произнесли хором:

– Здравствуйте, соседушки!

I.

Это ж надо, какой нахал! Седина давно в бороде, а он прямо как молоденький: «Коленька!» И она, поди, не только внуков, а и правнуков имеет, а туда же: «Оленька!» Тьфу ты, ну ты!

Но ворчали и злорадствовали соседки недолго. Вскоре стали по-хорошему завидовать, что наконец-то нашел старик, а точнее, Николай Максимович себе пару – Ольгу Андреевну. И хотя последняя к соседкам на лавочку не присаживалась, душу свою нараспашку не раскрывала, но двери квартиры открывала. И непременно всех угощала. Или чаем с пирожками, или своим кваском. Славной оказалась Ольга Андреевна. Ко двору пришлась… А с какой лаской да и любовью какой называла она Николая Максимовича: «Коленька! Мой Коленька идет! Пойду своего Коленьку кормить».

Это ж надо, чтоб на старости лет такими глазами на мужа смотреть! Да и Николай Максимович не стеснялся ласковых слов. Кто-то из мужской половины дома нет-нет да и скажет: «Старуха моя» или «Моя бабка». А Николай Максимович обязательно назовет свою половинку: «Олюшка, Оленька». Всем бы молодым супругам такими быть. Когда заговаривали соседи о семейной жизни, то невольно задавались вопросами: «Откуда она взялась, эта Ольга Андреевна? Да и в законном ли браке живет с Николаем Максимовичем?»

– Законные нынче не в моде. В моде – гражданские, – изрекали знатоки современных отношений.

– Какие там гражданские?! Называйте все своими именами – сожительством, – обрывали другие.

– Какое тут сожительство. Старые уже оба. Хи-хи… – прыскали в ладошку третьи.

Но спросить Ольгу Андреевну, в качестве кого живет она в квартире Николая Максимовича, никто так и не решался. Эти отношения вскоре «озвучит», да на весь подъезд, на весь двор… дочь Николая Максимовича. Не бездетным он оказался.

Приехала дочка на своей красной иномарке и сразу в крик… Прямо на улице, у подъезда, застав выходившую оттуда Ольгу.

II.

– Успокойся, Олюшка! Уеду я. Долго ли мне собраться-то. Только пожалей отца. У него, у Коленьки, сердце, – Ольга Андреевна пыталась остудить настроение неожиданной гостьи. – Постесняйся соседей. Нехорошо ведь сор из избы выносить.

– Ах, сор?! Ах, вот ты как, старая… – далее следовали непечатные слова. Но никто не закрыл свои уши. Напротив, развесили их. Ольге Андреевне было обидно за соседок. Нет, чтобы разойтись по своим квартирам. Но они, похоже, с большим интересом слушали разбушевавшуюся Ольгу.

– Так вот, значит, почему папашка мне имя такое дал. В честь тебя, значит. Бедная мама… – тут крик сменила на артистичный всхлип. – Он с мамой жил, а про тебя, каргу старую, думал. И маминой смерти, значит, ждал. Чтобы тебя сюда привести. Не дождешься, не получишь ты этой квартиры. Я наследница.

– Хорошо, что Коленьки дома нет. Уезжай, Олюшка! – взмолилась Ольга Андреевна. – Столько времени не наведывалась, не звонила даже и вдруг явилась. Не по отцу ты соскучилась, а по квартире. Коленька ведь тебе все оставил.

– А кому ему еще оставлять?! – вновь распылилась Ольга. – Это я ему родная, а ты – чужая. Слышь, ты, старая? Чу-жая!

Это услышала не только Ольга Андреевна и не только соседки, но и сам Николай Максимович, как раз вернувшийся домой с рынка.

Лишь кивком головы, совсем как раньше, поздоровался он с соседками, а потом, взяв Ольгу Андреевну под руку, произнес:

– Пойдем домой, родная…

– Это она-то родная?! А я, выходит, сбоку припека, – лицо дочки стало таким же красным, какой была ее иномарка. – А меня, значит, ты к себе не зовешь? Нет, вы видели?! А? Видели?

Соседки, переглянувшись друг с другом, продолжали молча наблюдать за началом дворового сериала. Все же понимали, что будет и продолжение, и конец. Вот только какой?

Продолжила дочка, когда Николай Максимович с Ольгой Андреевной скрылись за дверью подъезда.

– Они ведь подружками были – моя мама Екатерина Михайловна и эта… Папа мой с Ольгой встречался. Вроде и свадьба намечалась. Но Ольгу на какие-то курсы отправили, а потому и повременили со свадьбой. Не знаю, что там делала Ольга на своих курсах, а только мой будущий папаша зря времени не терял. За мамой моей ухлестнул. А мама моя, как она говорила, кровь с молоком была… Не устоял Николаша… Когда Ольга с курсов домой вернулась, то все конечно узнала…

– Это ж надо, что раньше женихов у подруг уводили, что сейчас, – вздохнула одна из соседок, пока Ольга переводила дух после своего рассказа.

– В общем, порядочным оказался мой папаша. Узнав, что Екатерина забеременела, на ней, на маме моей, и женился.

– А Ольгу, выходит, всю жизнь любил, – еще одна реплика со скамеечки под кудрявой березкой.

Ольга сделала вид, что не расслышала. Или впрямь, распаляясь, слышала только себя.

– Мама три года назад умерла. Вроде не обижал ее отец, не пил, не курил, а только знаю, что была она несчастливой. К этой, – Ольга кивнула в сторону окон, – всю жизнь ревновала.

– А сама-то она как жила? – спросила одна из соседок.

– Жила… как-то. Сын у нее, вроде. Про мужа не знаю. Может, и не было его вовсе. А может сын ее… братец мой по… отцу. Разберусь!

III.

В тот день Ольга так и не поднялась в отцовскую квартиру. Села в свою красную иномарку и укатила. А соседки, конечно, остались. Услышанное произвело на них такое впечатление, что все просто молчали. Может быть, каждая думала о своем, о женском, примеряя на себя историю Коленьки и Оленьки. Но чужая судьба – это, наверное, как чужое платье. С чужого плеча, то есть. Все равно не твое. Так и здесь.

…Ни на другой день, и ни в тот, что последовал за этим другим, Николай Максимович и Ольга Андреевна из своей квартиры не выходили. Видно, неловко им, что стали объектом внимания целого двора. Но не посмешища: никто не ухмылялся, никто не осуждал пожилую пару. Разве что в адрес дочери было сказано несколько нелестных слов. Хоть бы в память о матери постеснялась выложить секреты всему свету. Мать-то, Екатерина, тоже не святая, если воспользовалась женихом подружки, когда та уехала на курсы повышения. Ох-хо-хо, не судите, да не судимы будете.

…К вечеру второго дня «скамейка» решила отправить гонца к старикам. Да, да, так и сказали: «К старикам». Как будто, как и раньше, никто не знал их имен.

Но звонить в квартиру Николая Максимовича никому из соседей не пришлось. Потому что вечером к подъезду подкатила еще одна незнакомая (свои-то машины во дворе знают) иномарка. Но уже белая. И вышел из нее мужчина, кого-то напоминающий. Наверняка не впервые сюда к кому-то приезжает. Вот и запомнился.

Приблизившись к скамейке с «приклеенными» на ней тетушками, мужчина слегка кивнул. Как будто поздоровался. Прямо как старик раньше здоровался – Николай Максимович.

– А-а-а! – вдруг ахнула одна из соседок. – Так это, видать, и есть тот самый братец, о котором Ольга намекала.

Так вот оно, значит, как все вышло. Жил с одной, любил другую, да еще и сына на стороне имел. Сын, он и есть сын: как пить дать. В отца уродился.

Может, час прошел, может два, но из подъезда знакомая чета так и не вышла. И этот гость что-то задержался.

– Да не к ним он вовсе пожаловал. Так, показалось нам. Выдаем желаемое за действительность. Ольга в сердцах что-то брякнула про брата, а нам и показалось, что этот на старика похож, – рассудили соседки, собравшись расходиться по своим квартирам.

И очень хорошо, что делали это не спеша. Потому что дверь подъезда открылась и вышли оттуда Николай Максимович, Ольга Андреевна, а еще и этот мужчина. Теперь-то сомнений не было: сын это Николая Максимовича. И лицо одно, и походка.

– Помоги мне, Коленька, – попросила Ольга Андреевна, спускаясь со ступенек.

Помогли ей сразу двое: Николай Максимович и этот… Выходит, что и он Коленька. Это ж надо, сами расстались, а детям имена друг друга дали…

Видно, понимая, что соседки теперь ни спать, ни есть не будут, гадая, чем все закончится, Ольга Андреевна задержалась у скамейки.

– Коленька, сынок, решил, что надо нам с Колюшкой у меня жить. Чтоб не думала Ольга, будто я на квартиру позарилась… Вот так, мои хорошие, все у нас сложилось. И первая, и последняя любовь…

– Это ж через сколько лет-то? – не удержалась от вопроса одна из соседок.

– Через пятьдесят три года. Всего-то через пятьдесят три.

И все трое пошли дальше. К машине. Что эти метры асфальта от подъезда до машины? Всего-то несколько метров, несколько шагов. Это ведь не жизнь, которую, и как и этот двор, и как поле, не просто перейти.

Галина БАБАНАКОВА.

Белово.