Читатель

ПРЕЛЕСТЬ И ГАДОСТЬ УШЕДШИХ ВРЕМЕН

Анатолий НАЙМАН, «ББ и др.», М.: Зебра Е: АСТ, 2009 . – 320 с.

Книга не новая, но, как сегодня принято говорить, ставшая «культовой». Точнее, получившая длинный шлейф скандальной славы. Впервые она была напечатана в журнальном варианте в 1997 году. Под прозрачным псевдонимом «ББ» современник и приятель Наймана литературовед Михаил Мейлах узнал себя. Узнал и оскорбился. На каком-то публичном собрании Мейлах отвесил Найману пощечину. После чего даже те, кто вполне прохладно относился к мемуаристике Наймана (себя, например, к таким отношу), тут же принялись читать «ББ и др.».

И не зря. В отличие, скажем, от найманских воспоминаний об Ахматовой (известно, что он долго был ее литературным секретарем и среди всей четверки «ахматовских сирот» — Бродский, Рейн, Бобышев и Найман — их связывали особые отношения). Так вот. По сравнению с теми мемуарами эти – «ББ и др.» — книга, несомненно, более талантливая, более интеллектуально насыщенная, а главное – более выпукло и выразительно рисует время и тот круг людей, которым посвящена.

Самого ББ Анатолий Найман называет не «человеком без свойств», как у Музиля, а человеком, насквозь состоящим из чужих свойств, из заемных качеств. Но заимствованных в такой полноте, что они зачастую превращались в свою противоположность. Масса анекдотичных ситуаций (вроде помешанности на здоровом вегетарианском питании, которое в описании выглядит по-животному чудовищной жвачкой) или настырности, с которой будущий литературовед ББ грабил архивы бедных литературных старушек, за бесценок отдававших ему сокровенные письма и автографы, рисуют портрет в самом деле несимпатичный. Но в этой злобной карикатуре, похоже, явственнее всего отражается сам Найман (скажи мне, кто твой друг…). А также – застойное время, время приспособленцев, показанное через особую призму. Именно – через круг людей, претендующих на звание духовной элиты общества.

Понятно, что сам автор не может не сознавать этической зыбкости своей позиции, и потому защищается своеобразно: он ведет повествование от имени якобы старшего приятеля ББ, некоего филолога Германцева, а фигура самого Наймана (так же, как и Бродского, и Рейна) постоянно присутствуют в тексте. Но – забавная вещь! Там, где автор-Германцев описывает якобы реплики Анатолия Наймана, звучащие в разговоре, или его поступки, этот персонаж выглядит у него авторитетно, в высшей степени достойно и всегда очень несуетливо (всю суетность Германцев присваивает себе или распределяет по другим героям повествования). Хотя суетности, как свидетельствует сюжет книги, там, среди «властителей дум», «интеллектуалов оттепели» — хватало, и даже через край. Чего стоят, например, одни описания фарцовки или махинаций с квартирами умерших родственников…

Вспоминаю: фарцовщики 70-х – излюбленные персонажи другого замечательного петербуржца, Сергея Довлатова. Но у него эти аморальные типы отчего-то выглядят на редкость обаятельными. У Наймана – не так.

Он, похоже, вообще взялся исследовать этот пласт своей жизни (а книга написана в жанре традиционных мемуаров), чтобы честно оценить ее добродетели и пороки. Но пороки завораживают его гораздо больше. И самое удивительное в этом тексте, как одно плавно перетекает в другое. Хищническое ограбление старух и фарцовка, например, — в диссидентство и реальный срок по политической статье (ББ провел в пермских лагерях четыре года). А размышления «о времени и о себе» превращаются в жестокую семейную сагу…

ГИПНОЗ НА СЛУЖБЕ ПОЛИЦИИ

Ларс КЕПЛЕР, «Гипнотизер», пер. со шведского Е. Тепляшиной, М.: Астрель: CORPUS, 2011. – 640 с.

Ларс Кеплер – это псевдоним супружеской пары, а «Гипнотизер» — их первый детектив, но уже вскоре после его выхода «Ларса Кеплера» назвали «новым Стигом Ларсоном», а книгу «Гипнотизер» — одним из самых значительных литературных событий года.

На мой вкус, это несомненное преувеличение, но шведские детективы действительно особый жанр, отличающийся ярким своеобразием. В них, как в соцреалистических «производственных романах», социальные мотивы занимают не меньше места, чем сам лихо закрученный сюжет, а поиски преступника вполне сочетаются с широкой картиной современной действительности и разоблачением «общественных язв».

Вот и «Гипнотизер» написан в такой же традиции. Некий убийца зверски вырезает вполне добропорядочную семью. Спасается только чудом выживший старший сын, которого в тяжелейшем состоянии привозят в больницу. Где-то отдельно живет еще старшая дочь убитых, и не исключено, что убийца начнет охоту и за ней. Врача Эрика Барка, когда-то успешно практикующего методы гипноза, приглашают к раненому подростку, чтобы он, введя того в транс, смог выспросить хотя бы приметы убийцы…

И выясняются страшные вещи. Дело даже не в том, что, как быстро догадывается читатель, убийцей является сам подросток. Дело – в тех кругах социального ада, которые множатся с пугающей скоростью. Эрика Барка в свое время отстранили от исследовательских занятий гипнозом, потому что они якобы навредили одной из пациенток. Одновременно он пережил семейную драму (его дурацкий скорострельный роман с настырной аспиранткой стал достоянием и общественности, и родной жены). На этом фоне множатся новые преступления: подлеченный в больнице подросток-убийца, поняв, что «проболтался под гипнозом», сбегает из палаты и охотится на свою старшую сестру. А у врача Барка какие-то неизвестные (может быть, тот же малолетний убийца?) похищают родного сына. Причем сын этот, страдающий хроническим заболеванием крови, нуждается в особом обращении и регулярных инъекциях…

Все эти ужасы в кратком пересказе выглядят нагромождением «страшилок». Но под обстоятельным пером Ларса Кеплера они не только кажутся вполне реальным фоном жизни, они очень даже достоверно мотивированы социальными обстоятельствами. Авторы «Гипнотизера» на конкретном примере показывают, до чего доводит общество тотальная «толерантность к другому», столь активно вдалбливаемая последние 15-20 лет в мозги западного общества. Уничтожение системы принудительного психиатрического лечения, свертывания научных исследований в этой сфере – лишь звенья цепи, ведущие к разгулу маньяков. Другая опасность, с которой столкнулось сытое и свободное общество, – ослабление семейных связей. Каждый сам по себе. Родители не смеют без стука войти в комнату 12-13-летнего сына. Воспитание детей отдано на откуп школе и социальным службам, жестко надзирающим за тем, не превышают ли старшие своих родительских полномочий. Сознание детей, естественным образом сбивающихся в «группы по интересам», зомбирует индустрия развлечений: компьютерные игры, карточки с покемонами, ролевые сообщества, в которых «побеждает сильнейший»… История расследования обоих преступлений (убийств и похищения мальчика) осложняется экскурсами в недавнее прошлое доктора Барка – в истории болезни его пациентов, которых он лечил гипнозом. И сколько еще «скелетов в шкафу» обнаруживают эти погружения в прошлое!

Понятно, что кончается все хорошо, как и положено в настоящем детективе. Но впечатление остается не столько от разгаданной интриги, сколько от того самого социального фона, на котором все эти страсти разыгрываются. И несмотря на все несовершенства романа (местами нудноватого, местами – явно сконструированного, а не художественного) не можешь удержаться от мысли: шведы уже прошли путь, на который мы только еще встаем. Не следует ли заранее учесть чужие ошибки, чтобы не наделать таких же своих?

ШОРОХ ЖИЗНИ

Максим КАНТОР, «Совок и веник», М.: Астрель, 2011. – 448 с.

Максим Кантор – художник, философ и поэт – прославился многостраничным романом «Учебник рисования».

Книга «Совок и веник» — нечто совсем из иного ряда. Это – сборник коротких новелл, эссе и стихотворений, написанных либо «на злобу дня», либо просто так, «под настроение». Но именно эти необязательные вещи, точнее, кусочки мыслей, обрывки наблюдений и переживаний читать интереснее всего.

Далеко не все в этих текстах Максима Кантора равноценно (иногда ему вредит «учительское» занудство, иногда явно на хватает словесного профессионализма). Но трогают две вещи. Первое: настоящая искренность. Он – рьяный противник эдакого стебного «стилька», который вошел в моду нашей словесности в постперестроечное время. Впрочем, наблюдения Кантора выявляют: это особенность не только словесности. Актуальное искусство, в котором цирковые трюки подменяют мастерство, вымывание из обихода «разговора всерьез» о чем бы то ни было, – это печальное следствие ситуации рубежа веков.

А второе, что пленяет в его текстах, – качественное и своеобразное чувство юмора. Кажется, при таком серьезном подходе к жизни, как у него, иронии, улыбке места нет! Ничего подробного. Вот одна лишь цитата:

«Разговорились. Один сказал:

Витек вчера заартачился – не будет он из горла. Где стакан взять? Покричали Мишку с третьего этажа. Он стакан и скинул. Мы пальто внизу растянули, да Мишка промахнулся – и Витьку в лобешник. Полстакана отбилось, а донышко цело. Витек встал, кровищу обтер. Стакашок мы сполоснули, колотый, конечно, но пить можно. Все не из горла – культурно.

Алексеич возразил:

Знаешь, по-разному выходит. У меня вот зять – оригинальный мужик. Тестя съел. Не меня, конечно, другого. Он на Варьке был женат, продавщице…

Встрял Василий Васильевич:

Как еще бывает? Пришел, смотрю, братан отца поджег…

Семен поддержал:

Вот, допустим, Латвия отделилась. Куда отделилась? Там полстраны наши… Границу провели. Веди! Веди! Надо будет, мужики в один день всех порежут, а стакан нальешь – еще быстрее. С ними ведь как, с латышами? У меня кореш в общаге с вьетнамцами жил. Считай, то же самое. Он один, как выпьет, шесть витаминов на раз вырубал. Те озлились – монгола привели. Здоровый хрен, Хуякт звали. Так он этому Хуякту голову дверью прищемил. Ну, знаешь, как кошек давят. Пока в Склифосовского доехали – башка и отвалилась.

Сергей Спиридонович заметил:

А слабину в Кабуле не надо было давать… Все почему? У америкашек тактике учились. А у этих пидоров у самих полный развал – ни Рейгана, ни папу римского укокошить не могут… В голову метят – попасть не могут. Да засади ты ему в поддыхало – его до больницы не довезут! Взялся, так делай! Уж папу этого сам бог велел отоварить…»

Не правда ли, эти казалось бы, просто честно «застенографированные» мужские беседы «под пивасик» выразительнее любых комментариев рисуют народный характер?

Ольга ШТРАУС