Читатель

Хуан Эслава Галан. В поисках единорога. Роман. Пер. с испанского Е. Владимирской. М., Астрель. 2011. 320 с.

Роман не слишком известного в России испанского автора, увенчанный несколькими премиями у него на родине. Действие происходит в конце XV столетия, накануне окончательного изгнания арабов из Испании и Великих географических открытий. Король Энрике IV начинает испытывать трудности, как говорят в телерекламе, с эректильной функцией. Юного идальго Хуана де Олида отправляют в Африку за рогом баснословного единорога – это снадобье считалось сильнейшим афродизиаком. В помощь молодому офицеру придан взвод арбалетчиков с опытным сержантом, а также монах-францисканец брат Жорди, опытный врач и человек изрядной учености. С этой экспедицией отправляется также очаровательная девственница – считается, что она одна способна укротить единорога. Но молодые люди быстро проникаются взаимностью, красотка лишается невинности и ее приходится оставить в арабском городке на попечение купца-христианина в надежде, что в Африке и туземные девственницы отыщутся. Юный идальго пересекает пустыню, потом много лет блуждает по тропикам, враждует с одними племенами, мирно сожительствует с другими, постепенно теряет всех своих соратников, включая брата Жорди (Хуан обещает похоронить его на родной земле и с тех пор всюду таскает с собою мешок с костями), но вожделенный носорожий рог все-таки добывает.

Приключения героя описываются в виде суховатого перечня, стилизованного под старые хроники. Зато роман изобилует разного рода любопытными сведениями. Скажем, одна приведенная там легенда позволяет разъяснить, откуда в сказке Баума – Волкова «Семь подземных королей» взялся мотив монархов, которые правят в Стране подземных рудокопов по очереди, а в остальное время впадают в спячку. Царь средневекового Зимбабве, баснословный Мономотапа (это имя значит «владелец копей») обычно правил семь лет; потом его убивали со всеми придворными, а на царство садился представитель соседнего племени с тем же титулом. Во-первых, считалось, что правитель всегда должен быть молод, иначе земля перестанет родить золото и железо; во-вторых, это позволяло мирно разделить власть между тремя или четырьмя могущественными кланами.

Наконец после долгих странствий герой оказывается в Софале, арабском порту в теперешнем Мозамбике; здесь его подбирает португальское судно под командой Бартоломеу Диаша. Он возвращается в Испанию через двадцать лет, причем одноруким калекой. Возлюбленная его давно замужем, король Энрике давно мертв, а волшебный рог, добытый ценою целой жизни, годится только на то, чтобы возложить его на королевскую гробницу. Вот стишок Дмитрия Александровича Пригова, который мог бы послужить эпиграфом к роману Галана: «Когда звонят и на порог / Пленительный и белоснежный / Является единорог / И голосом безумно нежным / Он говорит: Пойдем, мой милый, / Я покажу тебе могилу / Ленина – / Не верь! не верь! – он есть тайна смертной доблести, а не рыцарской! не его дело над этими вещами покров приподнимать!»

«Веселая царица была Елисавет…»

Евгений Анисимов. Афродита у власти: царствование Елизаветы Петровны. М., Астрель. 2010. 605 с.

«Читатель, ты держишь в руках пропитанную не патокой и медом, а искренней любовью книгу про императрицу Елизавету и ее эпоху». Автор этой декларации – известный историк, специалист по российскому XVIII веку («Куда ж нам плыть: Россия после Петра Великого»; «Дыба и кнут: политический сыск и русское общество в XVIII веке»; «Анна Иоанновна»; «Иоанн Антонович» и др.). Как почти всякий крупный историк, он не гнушается рассказывать о своих исследованиях популярно. Книжка написана вполне внятным языком, хотя автор ничего не упрощает и при случае обильно цитирует первоисточники. Поскольку книжка предназначается для массового читателя, рассказ о Елизавете Петровне, дочери Петра Великого, царствование которой пришлось как раз на середину века (1741–1761), невозможен без изображения самой эпохи. Это изображение дается в виде вставных очерков о Ломоносове и Сумарокове, братьях Разумовских и братьях Шуваловых, садистке Салтычихе и ссученном воре Ваньке Каине.

Елизавету автор называет красавицей; сохранившиеся портреты этого не подтверждают; впрочем, эстетические и сексуальные предпочтения 250-летней давности отличались от нынешних; ценилась, в частности, округлость форм, которой императрица была щедро наделена. Елизавета взошла на трон в результате бескровного гвардейского переворота – правда, свергнутой Анне Леопольдовне и ее семейству досталась незавидная участь: их томили в заточении в Холмогорах, на родине Ломоносова. Но хуже всех пришлось наследнику престола Иоанну Антоновичу: он прожил в застенках всю свою 24-летнюю жизнь и, кроме тюремщиков, почти не видел людей.

Елизавета вела ночной образ жизни, любила балы и наряды, оставила гардероб в 15 тысяч драгоценных платьев, большей частью ненадеванных. Империя тем временем ширилась и управлялась как бы сама собою: в частности, русские войска, возглавляемые нерешительными полководцами скромных способностей, умудрились тем не менее победить в Семилетней войне – взяли Берлин и присоединили Восточную Пруссию, нынешнюю Калининградскую область. На Урале и Алтае тем временем выросли горнопромышленные районы – российское железо поставлялось даже в Англию, меди и серебра тоже хватало. При этом елизаветинские вельможи крали, как и сегодня, в масштабах гомерических, но при этом, похоже, и дело делать не забывали.

Елизавета была тайно обвенчана с Алексеем Разумовским, в прошлом украинским пастушком, возведенным в графское достоинство; брат его, Кирилл Разумовский, возглавил Петербургскую академию наук и управлял ею отлично. Интересно, что Иван Шувалов, другой фаворит Елизаветы, основал Московский университет и Академию художеств. Словом, императрица знала толк в людях. Это и позволяло ей царствовать, лежа на боку.

Быков календарь

Дмитрий Быков. Календарь. Эссе. М., Астрель. 2011. 637 с.

Книжка представляет собою сборник газетных и журнальных колонок, которые, впрочем, нередко разрастаются в полноценные эссе. Поводом является какая-нибудь дата, иногда и впрямь знаменательная, но чаще притянутая с потолка («30 лет назад Василий Аксенов дописал «Остров Крым»). Отсюда и название книжки. Кстати говоря, календарь – один из старейших жанров периодической печати; например, знаменитый Брюсов календарь трехвековой давности был столь же пестро устроен: гадания, лечебные и кулинарные рецепты, памятные даты из жизни святых и тысяченачальников.

Впрочем, газетное обыкновение искать внешний повод для высказывания нетрудно объехать на кривой козе или проскакать на розовом коне. Поводов всегда достаточно – с мыслями сложнее. В предисловии Быков делает заявление: «Высказаться по существу сегодня трудно, и лицемерием было бы винить в этом только цензуру – идеологическую или форматную… Вместе с ХХ веком закончилось тысячелетие разговоров и осмыслений. На смену ему пришло что-то иное, совсем новое, и все достижения, катастрофы и противостояния предшествующих десяти веков сделались историей – скорее мертвой, чем живой. Людям ХХ века все еще трудно к этому приноровиться. И они норовят допилить опилки, доспорить старые споры – о Возрождении и Просвещении, о либерализме и Сталине, о законе и благодати… Для нас это тысячелетие – не только история, но и личное прошлое. И поэтому нам дорог хотя бы календарный повод вспомнить имена и события, которые сегодняшнему школьнику не скажут ничего».

Что касается школьников, тут Быкову и книги в руки: он и сегодня преподает словесность в одной из московских школ. Но на школьниках свет клином не сошелся, тем более что в университетах их все равно приходится переучивать. Что же касается разрывов в традиции, их радикальность не стоит переоценивать. В 1920-е казалось, что культура решительно порвала с прошлым («серапионовы братья» тогда тоже жаловались, что писать очень трудно); но уже в начале 1930-х она вернулась к традиции как миленькая. В таких случаях есть проверенный рецепт: обращаться не к истории, а к мифологии, не к Сталину, а к Хаммурапи, не к Оруэллу, а к Платону, не к Суркову, а к Конфуцию, не к Жванецкому, а к Экклесиасту. На дальнем расстоянии разница обычно оказывается не столь разительной, а сходство, напротив, бросается в глаза.

Возвращаясь к книжке Быкова – прежде всего впечатляет его эрудиция, абсолютно всеядная. Например, только в феврале, самом коротком месяце года, в центре его внимания оказываются Александр Селькирк (прототип Робинзона), петровская Табель о рангах, химик Менделеев, Маяковский и его комедия «Клоп», учебник хорошего тона XVIII века «Юности честное зерцало», поэт-песенник Алексей Дидуров и советский классик Федин. О них рассказано не только со знанием дела, но и с непререкаемым апломбом и приличной моралью в конце. Изредка, впрочем, многознание играет с автором злую шутку.

Скажем, в эссе о гибели Помпеи он путает Плиния Старшего с его племянником Плинием Младшим. А современному прозаику Михаилу Шишкину приписывает строчку «Всех ожидает одна ночь». Вообще-то это сказал Гораций. В Средние века это была одна из самых расхожих сентенций, потом ее оставили в покое, потому что в зубах навязла, а нынче, оказывается, опять принимают за свежую новинку. Это к вопросу о вечных ценностях и дальних дистанциях.