Как я пытался быть гражданином

Корреспондент «Кузбасса»стал участником ситуации, которая лишний раз подтвердила,что наше общество серьёзно больно.

Это не наш пациент!

Гуляя после работы с женой и ребёнком, я вдруг заметил лежащего возле дома человека. Большинство, думаю, решило бы, что это пьяный, ну, и пусть себе «загорает». Однако в том, что это действительно пьяный, нужно ещё убедиться. И тут уж каждый поступает в соответствии с уровнем своей совести.

Помню, совсем недавно по центральному телевидению показывали эксперимент, проходивший в Екатеринбурге. Там правоохранительные органы решили проверить гражданскую сознательность горожан. Актёр играл человека, которому на улице стало плохо. Причём ролей было несколько: бомж, прилично одетый человек, молчащий, призывающий на помощь… И если к хорошо одетому иногда подходили, то «бомж» всегда оставался одиноким.

То же происходило и у нас в Кемерове. Некоторые люди просто проходили мимо лежащего человека, другие же демонстративно обходили «тело». Я поспешил к нему, но меня опередил военный в форме капитана. Он так же, как и я, гулял с женой и ребенком.

Мы попытались определить, что с человеком. Запаха алкоголя я не почувствовал. Зрачки у лежащего были узкие, на лице ссадины. Грязные брюки свидетельствовали о том, что человек не из «элиты». Зато его костыль и трость явно давали понять, что он инвалид. Мы не смогли его привести в чувство. Капитан подумал, что это какое-то отравление, я заподозрил обыкновенное опьянение, на что офицер сказал:

— Какая разница, пьян он или нет?! Уже вечер. Может наступить переохлаждение. Бросать человека в таком состоянии нельзя. Это же оставление в опасности!

Я позвонил в «скорую». Она приехала через 17 минут. Я немного замерз и начал завидовать тому, кто лежит под «анестезией» и не чувствует холода. Какое-то время из кареты никто не вылезал, а потом вышли трое недовольных – два мужчины и женщина. Сразу вспомнились зарубежные фильмы о медиках, которые сломя голову несутся к больному с носилками. Ну, что тут скажешь? Сказки загнивающего капитализма. Подойдя к лежащему и став от него чуть дальше, чем мы, «троица» сразу же от него «открестилась».

— Это не наш пациент, — заявили медики. – Мы уже приезжали, но он вёл себя агрессивно, а мы в этих случаях таких людей не забираем. Это должна делать милиция.

Никакого совета, а что же делать нам, мы не получили…

Мы с капитаном смотрели друг на друга и чувствовали себя идиотами. Бросать человека мы не собирались. Я снова позвонил в «скорую», описал диспетчеру ситуацию. Он заверил нас, что бригада уже уведомила милицию о лежащем инвалиде. Я всё же решил подстраховаться и позвонил в милицию сам. Там «что-то слышали об этой истории». Оказалось, что наряд уже сегодня приезжал, но не найдя «виновника» во дворе, уехал восвояси. Я сообщил, что человек лежит по другую сторону дома, ближе к проезжей части. Мне пообещали прислать наряд. Мы с капитаном остались «караулить». Никто из прохожих, разумеется, нас не пытался сменить.

За двадцать минут ожидания я успел совсем продрогнуть. Мою двухмесячную дочку уже нужно было относить домой. Капитанский сын-дошкольник просился в туалет. Я позвонил в «02» ещё раз. На том конце провода трубку долго не брали. Наконец, ответил молодой женский голосок. Он посоветовал не беспокоиться, так как наряд следует ожидать в течение трёх часов…

Нет, мы с капитаном не стали больше ждать. Мы разошлись по своим делам. А что нам оставалось ещё делать?

Вас здесь не стояло!

На душе у меня было гадко из-за бездушного отношения к людям наших служб жизнеобеспечения. Чем кончилась история? Повинны ли мы с капитаном в тяжких последствиях, если таковые случились? Я решил во всем разобраться до конца.

Кое-что мне удалось выяснить у начальника отдела милиции №6 УВД по г. Кемерово Виктора Белякова.

— Наш наряд доставил вашего человека в дежурную часть, — рассказал Виктор Владимирович. – Он был в лёгкой степени опьянения. На него был составлен протокол об административном нарушении, после чего человек самостоятельно нас покинул. Больше держать его мы не имели права.

Промедление с выездом на место происшествия он объяснил скудостью человеческих ресурсов, мол, наряд всего один, и он физически не в состоянии прибыть сразу. А если при этом он выехал на место совершения серьёзного преступления, то другим обратившимся за помощью жителям действительно приходится долго ждать милицию.

Ну, и где же здесь отличия от милиции создаваемой полиции, которую к тому же и сокращают?

Ещё Виктор Беляков пояснил правила работы с теми людьми, которых раньше доставляли в вытрезвители. После упразднения этих заведений милиция и «скорая» строго следуют приказу, по которому в лёгкой степени опьянения граждане доставляются в правоохранительные органы, где на них составляют протокол и сразу же отпускают, что и было сделано в данном случае. А человека в средней и тяжёлой степени опьянения увозят медики в отделение токсикологии ГКБ №3.

Что же такое получается?! Инвалид, которого мы «караулили», был в лёгкой степени опьянения, раз врачи не взяли его с собой?! Или ещё: сколько же он пролежал на улице, что из тяжёлой степени опьянения перешёл в лёгкую, после чего его подобрал наряд?! В милиции мне пояснили, что холодная земля быстро отрезвляет, поэтому человек долго их не дожидался.

Остальную информацию я попытался выяснить в «скорой помощи». Оказалось, что вызов обслуживала главная подстанция скорой и неотложной медицинской помощи, что на улице Волгоградской в Кемерове. Там мне сообщили, что бригада приезжала дважды: в восьмом и девятом часу вечера, но ни разу не обнаружила пациента!!! А кто же тогда со мной в восьмом часу разговаривал?! И где сведения о том выезде, о котором мне рассказали сами «бригадиры», когда приезжали ещё до моего звонка? На следующий день, правда, заведующий подстанцией Сергей Буймов сообщил, что было всё-таки три вызова. Но сообщил он также и то, что ни в одном из этих случаев больного никто не обнаружил.

— Так написано в журнале вызовов, — только и повторял Сергей Адрианович.

Абсурднейшая ситуация! Бессознательного инвалида никто в бригаде «скорой помощи» не видел. При этом два человека с семьями разговаривали с приехавшими медиками рядом с лежащим человеком, но их как бы и не существовало вовсе. Милиция три часа добирается до места происшествия. За это время человек успевает протрезветь, правда, не окончательно, за что его и забирают в дежурную часть.

Какой же вывод можно сделать? Ну, «новых полицейских» можно пожалеть: сокращают их, переаттестовывают. Медиков тоже можно понять: очухается пьяница в карете и обидит их, поэтому проще в журнале написать, что никого не обнаружили. А что же делать с гражданской позицией? Лично я теперь крепко подумаю, прежде чем её проявлять при виде лежащего в общественном месте человека.

Сергей БРЫЗГАЛОВ.