Покамест хвост в ограде

— …смотрю: коровы – я таких в жизни не видела, хотя на Кубани десять лет проработала дояркой! Светятся, хвостики у всех пушистые, коленочки чистые, везде опилочки настелены. Спрашиваю: «Кто здесь работает?» Говорят: «Конышев». И я сразу подумала: вот это да! Вот это человек работает! Я такого никогда не видела: хвосты – пушистые!Мы пьем чай; Герой Кузбасса Александр Конышев терпеливо и заинтересованно прислушивается к интонациям жены Любы; внук, одиннадцатимесячный Ярик-Ярослав, бродит по комнате, пытается стащить со стола конфету; разговор  нетороплив, клубок жизни разматывается, нить ее пушиста.

В речи самого Конышева то и дело проскакивают слова-оговорки, по которым беспроигрышно угадывается профессия: «…у нас, доярок…», «даже в трудовой и военном билете записано: доярка. А может, и дояр».

В свои полвека Конышев имеет профстаж длиной в 35 лет, но с коровами жизнь свела его гораздо раньше. Доярки, с которыми начал работать сразу после окончания восьмилетки, говорили ему: «Ты с пяти лет под коровами сидел, не вылазил от них».

Дояркой четыре десятилетия отработала мать. Отец земле да коровам отдал 47 лет, был и управляющим фермой, и зоотехником. Свои первые деньги Сашка заработал то ли в двенадцать, то ли в тринадцать, летом подменяя доярок. Помнит их, свои первые деньги:  21 рубль, хватило на школьный костюм с ботинками.

Семья была большая, всякой разной скотины держали много; когда четверо старших братьев да сестер выросли, в помощниках остался он, последний.

Конышев утверждает, что особых проблем с тем, «мужская» или «не мужская» у него профессия, не возникало.

— Есть такие профессии, что я себя даже не представляю. Гинеколог – никогда бы не пошел. Или парикмахер… Это женщина должна красоту наводить…

К технике он был абсолютно равнодушен еще с детства, зато животных понимал. В самом начале своей карьеры, когда товарки доили по 2200-2300 килограмм молока от коровы в год, у него получалось 2700. В последнее время вплотную подобрался к семитысячному рубежу, в ОАО «Ваганово» столько не надаивает больше никто.

По его стопам несколько раз пытались войти в профессию мужики-односельчане, но максимум, ими достигнутый, – полгода. Специфика, однако.

Вот как Конышев ее, специфику, объясняет:

— Вставать приходится рано, в полпятого, а в пять уже дойка. Но я всегда легко просыпался. Вечером, хоть праздник или что – сидишь за столом, тикнуло  – вставай и иди. А это очень тяжело – встать из-за стола и идти туда, на ферму, обидно… Или мы идем на работу, а под кустами мужики сидят, фестивалят. К ним бы, а надо к коровам…

Среди его «девок», «малышек, «дочек», уверяет Конышев, двух одинаковых не найти. Сейчас у него в группе 58 голов, но, как всегда, каждая – личность, каждая – со своим характером…

— И как их можно узнать? — цепляюсь за слова. — В лицо? По вымени? По походке?

— Да хоть по чему. Они все разные. Одинаковых, мне кажется, не бывает… У меня есть корова – 8201-й ее номер. У нее и кличка есть, Цитология какая-то…

— Цитология?!

— Они, — словно оправдывается, — придумывали, я бы до такого не додумался… Она будается (будается – как говорилось в моем детстве, когда приезжал в деревню. – И.А.), такая интересная корова, своенравная. Чуть не по ее – все, она уже начинает, она мою подменную чуть не убила. На рога ее подняла, покатала хорошо… Как справляюсь? Просто знаю, что ей надо переносицу почесать. Почешу, почешу, почешу — и она ко мне повернется, посмотрит на меня – все, договорились мы с ней…

— Прямо профессиональные тайны… А еще?

— Они у меня привычны к горячей воде, мою вымя – рука иной раз не терпит… Девкам всегда говорю: когда подключаете первых коров, вы никогда не греете аппарат, а он холодный. Вот тебя сейчас ухвачу холодной рукой за твои титьки, ты сразу, наверное, подпрыгнешь и заорешь. А их почему не жалеешь?

— Коровы лучше людей?

— Лучше. С ними договориться проще. И от них… нет, не отдача… пакости меньше… Я всю жизнь на первом месте, ох, и доставалось часто от завистливых… Молчать не умею, лезу, куда не надо. Могу и скотника отматерить, требовать, и бригадира, и управляющего… Не накормлены вовремя, трактора нет вовремя, скотники не прибрали… Пусть мелочи, кто-то нормально, кто-то в скандал. Но они знают: лучше пойти сделать, чем буду орать.

— Александр Викторович, скажи, корова – умное животное?

— Всякие есть. Есть умные, есть такая тупорылая, что хоть что делай. Есть покладистые – всякие. Но в любом случае личности. Чтобы идти и просто переключать аппарат – не получится. Подход к каждой свой. Я тут на две недели уходил, как раз юбилей был, выходные. Пришел – того молока, что было, нет; подменили вас, что ли, говорю… А два дня прошло, и все устаканилось, и я привык и успокоился, и они опять моими стали…

Будущее – тема вечная. Вот построят венгры современный комплекс на 1800 коров, чтобы с доильным залом, чтобы с беспривязным содержанием, и как он, Конышев, будет там работать? Ведь, как и все бывалые доярки, он сторонник индивидуального подхода, специалист коровьих душ, а тут две с половиной сотни голов в группе?!

— Может, — говорит, — еще поработаю и там. Посмотрим. Может, мне там и не понравится. Я же равнодушно не могу, мне же надо и пощупать, и погладить. А не поработается – ну, найдем место…

Деревенька Рассвет – из числа тех, где проблем с работой нет. Чуть за сотню дворов,  практически в каждом корова, а то и пять. У Конышевых – три дойных, полтора десятка овец, птица. Прошлым летом ежемесячно сдавали молока на двадцать тысяч; зимой, когда доилась одна корова, все равно зарабатывали не меньше десятки.

Хозяйство спасало всегда. На памяти Конышева, утверждает, деревня более-менее жила да развивалась недолго, в середине восьмидесятых. Строились комплексы для коров, дома для людей, казалось – заживем. А потом – то плохо, то еще хуже. Особенно в начале девяностых, когда деревня выучила слово «бартер», а деньги видела, лишь продав на базаре собственноручно выращенное да надоенное.

Несколько лет назад, в период очередного обострения проблем, Конышев собрался было бросить работу, прикупить пару кормилиц, зажить, работая лишь на себя. Жена вспоминает:

— Утром проснется в пять часов и начинает из комнаты в комнату, к телевизору. «Ну что ты мучаешься, бедный?» – «Ничего». И в стайку…

Короче, когда в очередной раз пришли уговаривать, чтобы вернулся, дал себя уговорить…

Новое пугает, но Конышевы верят: когда начнет действовать комплекс, когда потребуются молодые рабочие руки, а заработать можно будет и без второй, «домашней» смены, когда в деревне жить станет престижно и начнут открывать школы и детские сады, дети захотят работать на земле отцов.

Своих детей у Конышевых не случилось, в конце прошлого века взяли они из детдома троих — сестру с двумя братьями. Воспитание традиционное: когда старшие не успевают, на помощь приходят дети. В пять часов, хоть забегайся, хоть заиграйся, отец на ферме, значит, все брось и иди в стайку помогать матери управляться со скотиной. Без тебя этого не сделает никто.

Пацаны еще учатся в школе; Сережа прошлым летом заработал свои первые деньги.

— На каникулах его попросили поработать на откормплощадке, — гордится мать, — месяц поработал, 15 тысяч заработал. Я еще говорю: «Сереж, тяжело будет вставать, на улице проходишь, потом не встать…» Но утром только подойду: «Сережа!» — повернусь, он уже…

— В школу труднее вставал, чем на работу, — под-держивает отец.

— Сергей у нас легче на подъем, — перехватывает хозяйка. — Вася – тот тяжелее, тому надо три раза сказать: «Вставай, вставай, вставай!»

В семье очень много историй про то, как пятилетний Сережа воевал с крючком на двери и на Любино: «Сейчас открою» — упрямо кричал: «Мам, мам, я сам отклёю, сам отклёю!» Как ребятишки – воды в доме тогда еще не было – возили ее от колонки на саночках. Как, подросши, стали смеяться про ремень, вполне педагогично висящий на двери: «Ну, мама, у тебя размах медвежий, а удар-то комариный!»

Это ведь важно для семьи – традиции, общие истории, общие дела и радости, общее будущее?

Рассвет – странное место. Здесь много не только коров, но и Героев Кузбасса, целых два: Валерий Шевцов и Александр Конышев. Первый – механизатор, второй – оператор машинного доения. Такого не сочинить, но учились оба в одном классе, после восьмилетки пришли в одно хозяйство, в один день отправились в армию, служили на Дальнем Востоке в одной дивизии, в один день вернулись в родной Рассвет. В один день получили звание «Заслуженный работник сельского хозяйства Российской Федерации». Звездочкой, правда, Шевцова наградили раньше. Дружат, один относится к технике, как второй к коровам, второй – к коровам, как первый к технике.

Когда Конышев говорит: «Я профессии другой не знаю и шел в эту профессию по любви. Любил и люблю до сих пор», — под словами этими может подписаться и Шевцов.

К слову, очерк про Валерия Шевцова, опубликованный «Кузбассом», назывался «Пиджак для звездочки». История человека, который нашел место в жизни.

Такое вот странное место – Рассвет.

-Александр Викторович, — спрашиваю, — придет время, отправят на пенсию, и дома коров тоже держать не станешь, или как?

— Не знаю, — задумывается Конышев…

Потом опять берется за свой клубок – неторопливо, издалека, чтобы доходчиво и однозначно, чтобы понятно было и ребенку:

— У меня, — раскручивает, — тетка была, ей было 82 года, вот здесь, рядом, жила. Всю жизнь держала скотину, и дети повыросли и разъехались, внучата и правнуки, наверное, уже были. А она все держала корову. Иной раз звонит: «Саш, надо сено потаскать». Или: «Я что-то разболелась, корову подой…» — «Баб Маш, ну зачем тебе она нужна?!»  И она мне всегда отвечала: «Покамест хвост в ограде, и я живая»… Так, наверное, и мы будем. Она померла, хвост так и остался в ограде: сейчас в ее доме внучка живет…