Областная газета
Читатель
Вместе тесно, врозь скучно
Борис Акунин. Смерть на брудершафт. Фильма 7. «Мария, Мария…» Фильма 8. Ничего святого.
М., Астрель, 2010. 472 с.
Ясно, что Акунину тесновато в рамках жанра чистого боевика, где мысли у героев коротенькие, исторические справки заменяет фотоальбом, описание интерьеров дается скороговоркой, а для внешности персонажей и вовсе места нет. Даже про главного героя к концу восьмой повести только и известно, что он легко краснеющий блондин. Ясно, что нового Фандорина из Романова не получилось, несмотря на все фамильные черты (сиротство, сверхъестественное везение в картах, нечеловеческое чутье, идеализм); однако по сравнению с Эрастом Петровичем очень уж он простоват. Ясно также, что старый синематограф – вещь обаятельная, но плоская, много из него не выжмешь, в отличие от классической русской литературы, на которой Акунин всегда с удовольствием паразитировал.
Режиссер Юнгвальд-Хилькевич, автор русской версии «Трех мушкетеров», как-то сказал, что кино – это вообще не искусство: произведения искусства не стареют, а любой самый выдающийся фильм выглядит старомодным уже через 30 лет. Какой молодец, подумал я, адекватно относится к ремеслу, без придыхания и надувания щек. Акунин, положим, тоже умница и профессионал, вот только проекты затевает слишком уж долгоиграющие. В результате новый герой и новый проект надоели ему уже на полпути, и теперь он дописывает свое десятикнижие исключительно из чувства долга.
В новой книжке Романов появляется только в одной из серий. Поначалу он регулярно сталкивался с германским шпионом фон Теофельсом, затем они стали орудовать поодиночке, однако в «Ничего святого» опять сошлись. И то не скажешь, что лицом к лицу: Алеша лезет в самое пекло, Зепп дергает ниточки за сценою. Кроме того, интересно, что в этой повести Романов знакомится наконец со своим венценосным однофамильцем. И между делом разъясняет разницу между разведкой и контрразведкой: «Агентурный разведчик, попросту сказать, шпион – тот, кто умеет влезать в доверие к людям, эксплуатирует их дружбу или любовь. А потом доносит о выуженных секретах. На мой взгляд, нет профессии отвратительнее… Я ненавижу шпионов еще больше, чем изменников. Предателем человек может стать по слабости или безысходности. Шпионы выбирают свою профессию добровольно. Это мои враги. Я их вытаскиваю из нор и давлю как крыс». А когда ему возражают, что-де без шпионов на войне нельзя, он отчеканивает: «Без прямой кишки тоже нельзя, но не целоваться же с ней».
Будущее-в-прошедшем
Виктор Пелевин. Ананасная вода для прекрасной дамы. Повести и рассказы.
М. Эксмо, 2011. 352 с.
Успех первых книжек Пелевина основывался в изрядной степени на том, что автор приоткрывал щелочку в виртуальный мир, род волшебной сказки. Это было что-то вроде коммунизма навыворот: астральное пространство, электронные деньги, сюрреалистические личины. Этот мир был обещан каждому: за бугром он был уже почти в полной комплектации, да и у нас не за горами, потому что сам бугор уже начинал мерцать и просвечивать. Прошло 20 лет. Бугор снесло, как кучку грязных облаков, виртуальный мир стал доступен всякому трудному подростку в сельской школе. Киберпространство оказалось выморочным, для войны, а не для любви, если под любовью не понимать порнушку. Диковинные обличья обернулись гламуром и надоели быстрее, чем обувь на платформе. Бесплотные деньги тоже улетучиваются быстрее, чем прежде. А Пелевин остался тем же самым: немножко традиционной мифологии в техногенной упаковке, немножко бодрого хамства, немножко каламбурного юмора.
Некоторое разочарование, впрочем, в новой книжке чувствуется. «Те, кто долго листал старые журналы, знает, что у любой эпохи есть собственное будущее, подобие future in the past английской грамматики: люди прошлого как бы продлевают себя в бесконечность по прямой, проводя через свое время касательную к вечности… Будущее советских шестидесятых было самым трогательным из национальных самообманов. Люди из вчерашнего завтра, полноватые и старомодно стриженные, стоят в надувных скафандрах у своих пузатых ракет, а над ними в бледном зените скользит ослепительная стрелка стартующего звездолета – невозможно прекрасный Полдень человечества… Все об одном и том же – как мы поймем пространство и время, построим большую красную ракету и улетим отсюда к неведомой матери».
Название книжки – из раннего Маяковского: «Вам ли, любящим баб да блюда, жизнь отдавать в угоду…» А в общем, Пелевин как Пелевин. Немножко про нанотехнологии («Раз надо – «Роснано»!»). Немножко про политтехнологии (один герой работает попеременно Саваофом и Вельзевулом, внушая непосредственно на ухо американским и российским лидерам, что подскажут спецслужбы; другой сбивает беспилотные бомбардировщики в афганской пустыне исключительно силою слова). И даже немножко про WikiLeaks. Федералам и либералам навешано поровну, по одинаково увесистым серьгам. Помнится, у Михаила Успенского в одной книжке выведен демон, который способен летать, только когда все вокруг презирает, такой уж у него обмен веществ.
Хождение за три хлеба
Петр Вайль. Слово в пути. Сост. Э. Вайль. М., Астрель, 2010. 400 с.
Александр Генис. Колобок и др. Кулинарные путешествия.
М., Астрель, 2010. 416 с.
Генис мимоходом вспоминает одесскую диву с Брайтон-бич, исполнявшую частушку: «Слушай, Вайль, а где твой Генис? Разобраться не могу». Теперь ее впору вывернуть наизнанку, причем звучать она будет на библейский манер: Генис, где Вайль твой?
Петр Вайль умер 7 декабря 2009 года, в возрасте 60 лет, а казался старше: виною тому его наружность, нечто между Санта-Клаусом и Карлом Марксом. Вместе и врозь с Александром Генисом они написали примерно поровну; когда стали писать врозь, возник неизбежный привкус соревнования, тем более что многие темы оставались прежними: путешествия, словесность, еда. Посмертная книжка Вайля наполовину, а новая книжка Гениса целиком посвящены магистральной теме: путешествиям в рассуждении, чего б покушать. Это и снимает излишек загробного пафоса.
Если искать не общее, а разное, то Вайль все-таки больше любил разные страны и предлагаемую ими снедь, духовную и насущную. Генис часто ограничивается путешествиями на собственную кухню или комментарием к общеизвестному: например, к «Книге о вкусной и здоровой пище», новому завету русского едока (ветхим заветом, по-видимому, нужно считать сочинения Елены Молоховец, если не «Домострой»).
В целом Генис пишет заметно лучше: остроумнее, парадоксальнее, энергичнее, афористичнее. «Кукольная чашка эспрессо, которую итальянцы выпивают с регулярностью нервного тика, оказывает такое же немедленное и бодрящее действие, как кнопка на стуле». Правда, тут для красного словца нередко приходится приврать. «Не зная религиозных запретов и постов, китайцы ели, как поется в русской песне, все, что движется и не движется – любую фауну и флору. При этом из зверей им больше всего нравится свинина, из рыб – карпы, среди птиц – утки, еще и за то, что они понимают дисциплину и ходят строем. Долгое время исключением из китайской всеядности считалось коровье молоко. По убеждению древних, оно прямо и быстро вело к безумию. Я еще застал в Китае обычай добавлять соевое молоко в кофе, отчего тот сильно отдавал гороховым супом».
Я понимаю, что, если въедливо разбирать виртуозный текст, будешь выглядеть занудой. Но все-таки попробую. Карпов китайцы ценят прежде всего за декоративные качества: из-за крупной чешуи карп считался родичем дракона; кроме того, именно от карпов произошли китайские золотые рыбки. Далее, понятие поста китайцам известно, вольнодумец Цзи Юнь, например, говорил: поститься – это все равно что не брать взяток по вторникам и четвергам. Далее, отвращение к молоку у китайцев выработалось, прежде всего, в силу отвращения к извечным врагам-кочевникам, особенно гуннам и монголам. Кочевники широко употребляют в пищу молочные продукты: кумыс, сухой сыр, молочную водку; китайцы демонстративно от них отказывались. Далее, не следует считать утку по-пекински вершиной китайской кухни: стоит вспомнить хотя бы знаменитые ласточкины гнезда. Генис, надо полагать, знает все это не хуже меня, просто его заносит поэтическое вдохновение.
Поэтому к конкретным рецептам из этих книжек нужно относиться с осторожностью. При личном знакомстве с Вайлем я предъявил ему справедливую претензию: дескать, сварил грибную селянку по вашему рецепту, а вышли щи и щи. Петр отвечал, заведя к небу выцветшие голубые глазки: «Вот и все так же жалуются – готовим по книжке, а выходит бог знает что». В общем, поэзия и польза – вещи не то чтобы несовместные, просто сочетания их очень уж прихотливы.
Последняя книжка Вайля пожиже, но тут нет его вины – она ведь не им составлена. Поэтому в нее попало немало случайных текстов, которые найдутся у всякого журналиста. Отсюда же названия разделов типа «Дороги, которые мы выбираем…» — самого Петра бы передернуло. Вообще чувствуется некоторая усталость и мысли, и слога, много повторов, общих мест и тривиальных сведений. Но мастерство не проешь, и в книжке попадаются замечательные места: «Модерн вовсю испытывал сочетания красок. Оттого, видимо, так любил цветочный орнамент. Обожаемый цветок – ирис, сокровенно эротичный, позволяющий при полном соблюдении невинности доходить почти до порнографии (художниками были только мужчины, а если б наблюдалось равноправие, не миновать бы еще и грибного орнамента)».
Кроме того, Вайль замечательно умеет создать портрет какого-нибудь захолустного итальянского местечка из ничего, из буйволиной моццареллы, футбольного матча по телевизору и замечания, что порядочный человек после обеда кофе с молоком не пьет.
В общем, хлеб за брюхом не ходит, а брюхо иной раз черт-те куда заведет; глаза боятся, а туловище прокормить надобно.
07.02.2011 в 11:35
Увесить и уделать все вокруг, да , это пелевин может. Скотенков ему удался в последней книге, с себя писал, да и автор околонуля ему близок))
Ответить
07.02.2011 в 11:35
Увесить и уделать все вокруг, да , это он может. Скотенков ему удался в последней книге, с себя писал, да и автор околонуля ему близок))
Ответить
21.01.2011 в 23:45
В номере газеты «Кузбасс» за 12 января 2011 г (среда) на четвертой полосе напечатаны две рецензии на две книги авторов из Кемеровской области, книги изданы в Кемеровской области.
Ответить
21.01.2011 в 22:24
Акунин, Пелевин и Вайль с Генисом не впервой вижу в обозрениях «Кузбасса». И ещё — из модных. А другие авторы есть?
Есть ли, в частности, в Кемеровской области литература и литераторы? Готов предположить, что книги, сочиняемые кемеровскими писателями не нравятся газетным обозревателям, ибо плохие, бездарные, неудобочитаемые.
Ну, так и скажите: имярек сочинил чепуху, не стоящую чтения. Или снисходительно похлопайте по плечу: мол, ничо, не Толстой, канэшна, но старайся, парень, глядь, что-нибудь и получится.
Однако о местных литераторах — молчок. Не понятно мне, почему…
Ответить